Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова
Ещё никто не называл её Анфисочкой, и от неожиданной ласки ей захотелось сладко и жалостно заплакать, чтобы кто-нибудь обнял, погладил по голове и шепнул на ухо что-нибудь вроде «не плачь, глупенькая, я с тобой». Анфиса смахнула крошечную слезинку, набежавшую на ресницы. Спокойная интонация далась с трудом:
— Точно она. Инна Викулова.
— Красивая девушка, — сказал Максим абсолютно равнодушным тоном.
— Красивая, — согласилась Анфиса, — но мне кажется, несчастная.
— Да? Объясни, почему ты так решила?
— Даже не знаю. — Анфиса задумалась. — Понимаешь, у неё глаза всё время смотрят в одну точку, словно застывшие. Там нет настоящих эмоций на лице, и улыбка неискренняя, отдельно от радости.
Максим возразил:
— Ну, как я понял, она не работает и живёт на Бали в своё удовольствие, с чего бы ей становиться несчастной? Я помню, как ты мне рассказывала, что жила впроголодь, снимала комнату в каком-то клоповнике, ни кола ни двора, но я не уловил в твоём голосе особого сожаления.
Анфиса ненадолго задумалась:
— Понимаешь, я старалась выжить, и мне было не до страданий, а у Инны всё есть, но она не хочет жить. Хотя вполне возможно, я слишком многое навыдумывала.
— Вот-вот, — подхватил Максим. — Кстати, я звоню тебе по делу.
«А я потому, что просто хочу слышать твой голос», — пронеслось в голове у Анфисы вместе с горьким чувством, что ей звонят только по делу, потому что не по делу звонят красавицам.
Она постаралась, чтобы вопрос прозвучал безразлично:
— По какому делу? Чем смогу помогу.
— Как ты смотришь, чтобы в выходные поехать на дачу к моим родителям?
У Анфисы задрожали руки, и, чтобы обрести дар речи, понадобилось несколько раз глубоко вздохнуть.
— Я? На дачу? Зачем?
— Подумай, зачем ездят на дачу? Отдохнуть, поесть шашлыка, похрустеть морковкой с грядки.
— Я никогда не ела морковку с грядки, — призналась Анфиса, оправившись от первого шока, просто потому, что надо было что-то ответить, а мысли перепутались в тугой клубок.
— Тем более. Значит, у тебя в жизни осталось много неизведанного, — вкрадчиво подвёл итог Максим. — Отказы не принимаются. В субботу в семь утра мы с Понтусом ждём тебя у твоего подъезда, будь готова.
Санкт-Петербург,
1914 год
Война… война… война… Вроде бы и ждали войну, но не верили, что она начнётся в действительности. Как можно? Просвещённый двадцатый век на дворе! Газеты пестрели сообщениями о напряжённой международной ситуации, теоретики всех мастей взахлёб обсуждали действия германского правительства и Австро-Венгерской империи. Ситуацию подхлёстывали волнения на Балканах, потом по Европе прокатилось эхо выстрелов в Сараево, когда сербский гимназист Гаврила Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену. События нарастали как снежный ком, пока не взорвались окончательно.
Россия вступила в войну первого августа тысяча девятьсот четырнадцатого года на стороне блока Антанты, состоявшего из России, Великобритании и Франции. По улицам метались охрипшие мальчишки с кипами газет. Прессу моментально расхватывали. Какой-то господин с бородкой клинышком стучал тростью по театральной тумбе и визгливо кричал:
— Господа, господа, помяните моё слово, война очистит Европу и сделает Россию свободной! Война — двигатель прогресса!
Его схватил за грудки пожилой военный:
— В окопы бы вас, сударь, чтоб узнали, почём солдатский сухарь! А рассуждать лежа на диванах вы все горазды!
Мимо спорщиков проехало авто, где с сиденья пассажира барышня в шляпке размахивала российским флагом.
— Господи, пронеси мимо нас чашу сию, — крестился на купола Казанского собора нищий оборванец с торбой за плечами.
Из ресторана на Невском проспекте доносилась весёлая музыка и слышались тосты за победу русского оружия.
Пожилая дама прижимала руки к щекам и растерянно смотрела вокруг себя.
— Как же так? Как же так? Коленьке нельзя на войну, он замёрзнет в окопах.
Матвей поднялся в свободную пролётку:
— Знаешь общежитие Бестужевских курсов на Васильевском острове?
Извозчик пожал плечами:
— Ясно дело — не раз туда барышень возил. Но с ветерком не обещаю, сами видите, господин хороший, что творится. — Он указал на запруженный экипажами Невский проспект и натянул вожжи. — Но, пошла, милая! Не подведи!
Казалось, что манифест о начале войны привёл в движение весь город, который внезапно превратился в огромный пёстрый калейдоскоп человеческих лиц, то печальных, то радостных, то равнодушных. Забитую народом Дворцовую площадь пришлось объезжать по Конногвардейскому бульвару. У казарм на Крюковом канале пели «Боже, царя храни».
Матвей комкал в руках фуражку и думал лишь о том, удастся ли увидеться с Верой. Вдруг она ушла куда-нибудь или надзирательница в общежитии откажется вызвать её в комнату для визитов, и они больше никогда не встретятся.
На середине Николаевского моста пролётка встала в заторе, и Матвей понял, что пешком доберётся быстрее. Он сунул извозчику рубль и выскочил на мостовую, навстречу потоку людей, что пробирались в центр города.
В дверь общежития он ворвался как ураган, взлохмаченный, в расстёгнутой форменной тужурке и сразу же наткнулся на ледяной взгляд надзирательницы.
— Что вам угодно, сударь?
Он перевёл дух, провёл рукой по волосам, взлохматив их ещё больше.
— Добрый день (да уж, добрее некуда). Мне необходимо срочно повидаться с Верой Ивановной. — И для убедительности соврал: — Я её жених, и меня забирают в армию.
— О, уже? — Глаза надзирательницы округлились за стёклами очков, она указала рукой на комнату для свиданий: — Прошу вас, подождите. Я сейчас узнаю.
Она удалилась, шурша юбками, и почти сразу же в комнату ворвалась Вера.
— Матвей! Тебя призывают на фронт? Так сразу? Когда они успели?
Он поймал её руки и сжал в ладонях.
— Каюсь, соврал, чтоб тебя сразу вызвали. — Он увидел, как смятение в её взгляде сменилось вопросом, и быстро сказал: — Но могут призвать в любой момент. Ты это понимаешь?
Она кивнула:
— Да.
— Поэтому мы должны немедленно обвенчаться.
Её лицо из бледного стало румяным, а глаза заполыхали тёмно-синим огнём.
— Как? А благословение? Твоя мама, тётушка?
— Я не знаю, где моя мама. Если помнишь, я рассказывал, что мама меня бросила. А тётушка будет рада и всё поймёт, она чудесная.
Скоропалительное венчание оказалось верным решением, потому что ровно через месяц Матвей стоял на подножке вагона и смотрел на перрон, плотно забитый толпой народа. Он запретил Вере себя провожать, да и ехали пока недалеко, в Лугу, в лагеря.
На первых порах фронт всасывал в себя регулярные части, а новобранцы и вольноопределяющиеся подлежали экстренному обучению курсу молодого бойца. Куда переведут
