Щит веры – воину-защитнику в помощь - Иеромонах Прокопий (Пащенко)
Женщина, письмо которой приводит Зощенко, была свидетельницей боевых действий Гражданской войны, начавшейся после революции 1917 года. Женщина собственноручно метнула гранату в четырёх белогвардейцев, и их разорвало в клочки. Белогвардейцы расстреляли невинного человека, и она, возмущённая их поступком, решилась на такое дело.
Здесь не обсуждается поведение воина, оказавшегося в условиях боевых действий и вынужденного защищать мирных граждан. Акцент делается на той мысли, что если мотивом деятельности становится ненависть, то человек вследствие своей деятельности начинает разрушаться[83] (см. о комплексе осуждённого в главе «Нарушение законов мироздания и страдание»).
В письме женщина так описывала своё внутреннее состояние: «Работаю и по сегодняшний день. Работа очень интересная, живая, увлекательная. Дело приходится иметь со станками, моторами, валами, пасами. Но я работаю машинально… мной овладевает какая-то одеревенелость, тупость. Кажется, что всё надоело, и все люди, окружающие меня, кажутся какими-то механическими истуканами, заводными куклами».
Вне работы на заводе жизнь для женщины делалась ещё хуже. Жизнь всё больше начинала ей надоедать. Оглядываясь на жизнь страны, она отмечала кипучую деятельность, но пульс «страны» она чувствовать не могла. «Мне кажется, что всё заглохло, — писала она, — а только далёкими отголосками раздаются удары пульса».
Такое состояние ей «до зелёных чёртиков» надоело. Она писала «откровенные мысли» о себе. И когда она читала их, то её начинало «тошнить», так как изо дня в день она писала одно и то же.
Ей «надоело всё до смерти», но приставить к виску пистолет, подаренный ей за убийство четырёх белогвардейцев, она не могла. Письмо Зощенке она написала, чтобы спросить его, как ей выбраться из «воображаемого болота», которое «хуже топкого».
Зощенко посоветовал ей отправиться в санаторий, где врачи сказали ей, что её состояние связано с переутомлением нервной системы, был поставлен диагноз — неврастения. Подробнее об этом диагнозе — в статье «Обращение к полноте»[84]. В ней, помимо прочего, рассказывается о том, что в годы репрессий исполнители смертной казни совершали большое количество расстрелов ни в чём не повинных людей. После расстрела они напивались до беспамятства. Понятно, что исполнители смертной казни выполняли инструкции, которые им были даны руководством. У 90 % партийного актива Залкинд, которого в годы репрессий называли «врачом партии», выявил нервное расстройство. Такое расстройство он объяснял «нарушением гигиенических норм, профессиональным несоответствием, нервным возбуждением и культурным отставанием кадровых коммунистических функционеров»[85].
Зощенко отметил, что причиной переутомления может стать «психическое противоречие», «душевный конфликт». В результате душевного конфликта человек непрестанно думает об одном и том же, и в итоге мозг переутомляется. Зощенко подводит к мысли, «что любую вещь, любое обстоятельство мы можем оценить по своему усмотрению и что нет какой-то абсолютной цены для каждой вещи». И он мягко подводит к идее «облегчающей оценки». То есть, если человека тревожит мысль, он оценивает её ниже или с ней не считается. При таком подходе «избавление от тревожных мыслей приходит с необычайной простотой» (далее мы увидим, что здесь желаемое выдаётся за действительное, в реальной жизни всё происходит совсем иначе).
Расчеловечение и попытка защититься от «Трёх Д» с помощью метафор и психологических конструкций
То есть Зощенко мягко намекает на то, что нет абсолютного критерия в оценке явления, что вследствие изменения оценки происходящего можно легко избавиться от тревожных мыслей. О том, справедлива ли такая постановка вопроса, каждый может сделать вывод сам на основании содержания произведения «Щепка».
Это произведение было написано в годы репрессий В. Зазубриным. О другой его книге, «Два мира», Ленин сказал: «Страшная книга, нужная книга». Комментарий Ленина к другой книге отчасти помогает выбрать ракурс для точки зрения и на произведение «Щепка». Эта книга написана, так сказать, изнутри революции. Современным читателем она может быть воспринята как рассказ о помешательстве, но иначе смотрели на книгу современники.
Как становится понятно из предисловия, написанного в годы революционного террора неким Валерианом Правдухиным, главный персонаж «Щепки» — «герой, какого ещё не видела человеческая история. Здесь [то есть в «Щепке»] показана внутренняя трагедия этого героя, не выдержавшего своего героического подвига». В произведении описывается жизнь исполнителя смертной казни Срубова и то, как он постепенно теряет рассудок.
Здесь актуальными видятся мысли нейрофизиолога академика А. А. Ухтомского, высказываемые им в отношении механизма рождения / построения бредовых систем. Эти системы могут быть содержательными, цельными, красивыми, их носители что-то ищут, чем-то вдохновляются. Но они «бесконечно мучительные для автора». «Затравкою при этом всегда служит неудовлетворённый невыполненный долг перед встретившимся важным вопросом, который поставила жизнь». Ухтомский пишет о зарождении такой системы: «Человек сдрейфил в мелочи, оказался неполносильным и неполноценным в один определённый момент своей жизненной траектории; и вот от этого „судящего“ пункта начинает расти, как снежный ком, сбивающая далее и далее, но уводящая всё более и более в сторону бредовая система. Это и есть так называемая паранойя» (см. далее более подробно).
Комментируя мысли Ухтомского применительно к роману «Щепка», можно сказать, что смысл бредовой системы — примирить два непримиримых процесса. Человек где-то понимает, что участие в массовых репрессиях — это не то, что делает человека психически здоровым и счастливым, но тем не менее, в силу различных причин, идёт на участие в тех самых репрессиях. Естественно, что вслед за нарушением законов мироздания в человеке разгорается страдание. Но связать факт страдания с фактом своего отступления от базисных норм существования человек не хочет. И вот здесь «на помощь ему» приходит бредовая система, призванная объяснить ему, что он «прав», что он «имеет право», что никаких норм существования нет, что разгоревшееся страдание никакого отношения к нарушению норм не имеет, а является следствием «героического подвига».
Срубов, принимавший участие в уничтожении невинных людей, воспринимал революцию в виде женщины. Вот эта женщина «трясёт свою рубашку, соскребает с неё и с тела вшей, червей и других паразитов». Их, по мнению Срубова, присосалось много, и свою миссию он видел в том, что «должен, должен, должен их давить, давить, давить». То есть, применительно к идее Зощенко, он пытался изменить своё отношение к происходящему. Конец произведения показывает, что избавиться от нарастающего расстройства ему не удалось. Расстройство психики всё сильнее и сильнее мучило Срубова, последние страницы рисуют картину помешательства.
