Духовные отца Арсения - Отец Арсений
Пришлось уехать в другой дом, но вскоре пришел милиционер, стал грозить, был сильно выпивши. Дала ему сто рублей, по тем временам – большие деньги, он взял и сказал: «Ладно, дело закрою, а Варвара – баба дрянная».
После окончания ссылки и срока проживания за сто километров от Москвы о. Арсений поселился в небольшом подмосковном городке, где чудом еще сохранилась маленькая церковь с настоятелем о. Александром – больным и старым человеком. Он разрешил батюшке служить, договорившись, видимо, с властями предержащими. Служил о. Арсений не часто, это дало возможность всем сохранившимся духовным детям приезжать к нему, но мы чувствовали – это было временно, репрессии возрастали, усилия властей были направлены на уничтожение Церкви, на полное истребление духовенства, осквернение и разрушение храмов.
В 1931 г. о. Арсения арестовали второй раз и выслали в Вологодскую область в ссылку. В 1939 г. – снова арест, кратковременное направление в Сибирь, на Урал, и потом – годовая ссылка в Архангельскую область, о которой сам батюшка рассказал в воспоминаниях об отце Иларионе. В конце 1940 г. о. Арсений был заключен в лагерь, и до 1956 г. мы не знали, жив он или расстрелян. Мы, его духовные дети, оставшиеся на свободе, жили тревожно. Участились вызовы некоторых из нас на Лубянку, кого-то арестовывали, ссылали в лагеря, выселяли из Москвы. Был арестован даже Борис Тимофеевич – о. Борис, тайно посвященный по благословению о. Арсения в иерея. О его посвящении в общине знали только Наташа, Юрий и Вера, но он по душевной доброте служил литургию у К. С., на которую она без его согласия позвала несколько человек. По вопросам следователей при вызове на Лубянку поняли, что среди наших работают доносители, и стали скрупулезно рассматривать каждый шаг людей, бывших на этой литургии.
Определили, кто доносил, было противно, но знать было необходимо. Создали замкнутые группы по семь-восемь человек, хорошо знающих друг друга, договорились не сообщать членам других групп о предстоящих службах, о совместном чтении вечерни, утрени, акафистов, все переговоры о делах общины вели руководители групп, а сбор материальных средств проводился в каждой группе старшими по группам. Аресты прекратились, но прежней открытости между всеми нами уже не было.
Многие из нас за собой замечали слежку, тогда называли – «хвост». Замечая ее, никогда не шли к членам общины, а заходили к нейтральным знакомым или родным. Все стали осторожны. Бывало, без предварительной договоренности вечером в субботу или рано утром в воскресенье приходила одна из двух подозреваемых в доносах, говоря: «Я к вам на службу». Тогда говорилось: «Извините, но больна мама, и мы службу дома не совершаем».
До 1941 г. прежний дух общины еще объединял нас и мы старались сохранить прежние связи, знакомства, встречи и совершение тайных литургий на дому. После 1941 г. литургии в домах не совершались, мы просто собирались группами, общались друг с другом, читали вслух творения святых отцов или кто-либо из нас читал написанный маленький доклад на избранную духовную тему, и это был «свет в оконце».
Исповедовались и причащались в открытых церквях, но исповеди наши не всегда понимались священниками: когда кто-либо из нас просил совета в духовных и житейских вопросах или полностью раскрывал свою душу, говоря о каких-то помыслах, священники часто это воспринимали с удивлением, как экзальтацию, и старались, без долгих разговоров возложив епитрахиль, отпустить грехи.
Об о. Арсении по-прежнему ничего не было известно, думали – расстрелян или погиб в лагерях. Помню, 7 апреля 1956 г., вдень Благовещения Пресвятой Богородицы, прибежали, вернее ворвались Юля и Люда с криком: «Юра, Кира! Письмо от о. Арсения». Сейчас же позвонили Вере (Даниловне) и Наташе (Наталии Петровне). Собрались, радости не было конца. Сразу написали батюшке несколько писем, адрес лагеря он прислал. Первой поехала к нему Ольга, потом Юрий, Наташа, Юля и Люда. В своем письме о. Арсений написал, что свидания разрешены. Повезли продукты, деньги, вещи. Оля по приезде рассказала, что за восемнадцать лет лагеря, к ее радости, о. Арсений изменился мало, только взгляд его глаз ее поразил необыкновенным одухотворенным светом и сам он стал строже и в то же время мягче. Привезенное тут же роздал. В начале 1958 г. его освободили, реабилитировали. Никого не предупредив, он уехал в Ростов, где какое-то время не мог устроиться, но, по милости Божией, нашел пристанище у Надежды Петровны, где прожил семнадцать лет, охраняемый Господом, Пресвятой Богородицей и святыми.
Сколько людей за эти семнадцать лет перебывало у него – не счесть. Более половины приезжавших были бывшие «лагерники» и вновь пришедшие, приведенные кем-нибудь из бывших братьев и сестер или «лагерниками».
Кого только не приходилось встречать в доме Надежды Петровны: убеленного сединами академика, отставного генерала, члена-корреспондента, колхозника, докторов медицины или других наук, рабочего, известного психиатра, бывшего партийного работника, воров в законе, порвавших с преступным миром под влиянием о. Арсения, и даже работников органов и разведки, ранее находившихся в лагерях, а сейчас восстановленных в своих правах и ставших верующими.
Молодые, старые, служащие, пенсионеры, домохозяйки побывали здесь. Сколько горя, переживаний, слез вошло в комнату о. Арсения, и сколько вышло людей обновленных, полных надежд и обогащенных верой и любовью. Иногда внезапно на один день приезжали правящие владыки, одетые в гражданскую одежду, а владыки, находившиеся на покое, жили неделями. Приезжали священники, встреченные в лагерях и на всю жизнь ставшие друзьями о. Арсения, конечно, приезжали и братья общины, ставшие в 1935–1940 гг. тайными иереями, а теперь служившие в церквях разных епархий. Кто-то так и остался тайным иереем – одновременно был членом-корреспондентом Академии Наук или доктором наук, конструктором самолетов, моторов. Церковных служб дома теперь уже не совершали, ходили в церкви. Приезжая к о. Арсению, сослужили вместе с ним. Воля Господня и время расставили все по своим местам. Но были и потери: приблизительно семь сестер общины в годы гонений и преследований отошли, и только три или четыре из них по возвращении о. Арсения из лагеря снова пришли к нему.
По-прежнему собирались средства для помощи неимущим, ухаживали по очереди за лежачими больными, посещали лежавших в больницах и домах престарелых. Приезжали духовные дети не только из Москвы, а из самых разных городов Союза: из Магадана, Норильска, Ленинграда, Алма-Аты, Ярославля, Горького, Харькова – всех не перечислишь.
Приходилось встречаться с замечательными людьми, полными такой внутренней духовности, что я чувствовала себя недостойной общения с ними. Вспоминаются: иеросхимонах Серафим, о. Евгений Богородский, о. Кирилл, монахини Иоанна и Евдокия, Александра Федоровна Берг, Елизавета Александровна, схимонахиня Ирина, иеромонах Филипп, о. Алексий. Каждая встреча с этими людьми всегда была радостью и наполняла душу духовным теплом.
1958 год явился переломным моментом в жизни многих из нас – вернулся о. Арсений, – но, конечно, община в ее прежнем виде возродиться не могла, ибо не было храма, время было другое. Отец Арсений стал для нас старцем, как бы живущим в скиту, к которому приезжали получить совет, наставление, сложить груз грехов своих, тяготевших на душе, очиститься, чтобы потом вернуться в мир и постепенно расходовать полученную благодать, затем снова приехать для очищения, когда наступит твой срок. Для всех приезжавших было установлено: приезжать один раз в три месяца, только Люде, Юрию, Наташе, Ирине, мне, о. Герману, о. Алексею и нескольким другим можно было приезжать в любое время, но и мы – «избранные» – старались приезжать нечасто. Многие из нас приезжали в Ростов на время отпуска, снимали комнаты, жили и часто общались с о. Арсением, совершая с ним, когда он бывал здоров, прогулки по городу и окрестностям. Юрий и я почти каждый год приезжали на месяц и много времени проводили с батюшкой, последние годы мы даже брали с собой внуков. Отец Арсений рекомендовал всем нам обращаться к о. Александру Толгскому [24], о. Всеволоду Шпиллеру, о. Сергию Орлову [25], служившему под Москвой в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Одинцовском районе, и иерею – имя его не назову, он живет и здравствует, – служившему в церкви Петра и Павла на Солдатской ул. В церкви к этому иерею относились неодобрительно, был он молчалив и вел себя не так, как вели остальные священники, настоятель его не любил, но это был иерей глубокой веры, духовности и доброты. Сейчас он – настоятель большого храма и пользуется большим влиянием [26]. Откуда знал этих священников о. Арсений, не знаю, но всегда говорил о них с большим уважением. Направляя к ним своих духовных детей, просил не упоминать, что это он, о. Арсений, их направил. Кроме того, москвичам батюшка советовал ходить для наставления к монахине Афанасии (Ирине Николаевне).
