Сергей Мальцев - Невидимая битва
Так Луи Повель присоединяет свой голос к тем, кто стали обвинять Блаватскую в авторстве фашистских идей. Одно из доказательств этого по его мнению таково:
«Мы не задаемся вопросом, в самом ли деле прав Штайнер, владел ли он или не владел истиной. Нас поражает то, что первые формирования нацистов, судя по всему, считали Штайнера своим врагом номер один. Их подручные силой разгоняли собрания последователей Штайнера, угрожали им смертью, заставляли покидать Германию…»
Но если следовать такой логике, то Йорг Ланц тоже должен оказаться в противниках фашизма. Его книги и журналы, на которых были воспитаны руководители нацизма, и сам орден Ланца были позднее запрещены в нацистской Германии, но разве перестает он от этого быть крупнейшим теоретиком антисемитизма и ариософии? Он сам не согласился бы с таким выводом.
Луи Повель признается в своей книге, что большую роль в его мировоззрении сыграл сам Гурджиев, с которым он лично встречался. И, похоже, от этого возникает в его исследовании такая перекличка между доктриной тибетских наставников Гаусхофера и Гурджиева с одной стороны и антропософией Штайнера с другой. И то, и другое намекают на то, что из Страны Посвященных Востока может исходить только зло, и что Блаватская, в частности, была одним из проводников этого зла, и, заодно, — предтечей фашизма. Парадоксально, что такой искренний автор, как Луи Повель, сам попадает во власть предубеждения, не поинтересовавшись ни одной строчкой из книг и статей Блаватской и судя о ней только со слов ее врагов. Вот он пишет о Гитлере и Гурджиеве, и видно, как он сам не может разобраться, стоит ли доверять Гурджиеву:
«Нас предают анафеме как врагов разума, — говорил Гитлер. — Ну да, мы такие и есть. Но в гораздо более глубоком смысле, которого буржуазная наука никогда не могла себе представить в своей идиотской гордости». Это приблизительно то же, что заявил Гурджиев своему последователю Успенскому после того, как осудил науку: «Мой путь — это путь развития скрытых возможностей человека. Он против природы и против Бога».
И Гитлер, и Гурджиев, и Гаусхофер противопоставляли себя и свою миссию природе и высшему Началу. Тогда что за тибетские наставники подводили их к этой мысли, к этой миссии, и кем были эти тибетские наставники? Высшими Посвященными?
Но ни у одного Алхимика, ни у одного Посвященного никогда не возникла бы подобная мысль о противопоставлении себя всему миру и высшему Началу. И Парацельс, и апостол Павел, и Христос говорили о пользе дерзания, смелого творчества. У Парацельса «Через тернии к звездам», у Павла «Царство Божие силой берется», у Христа «Ищите и дано будет вам, стучите и откроется», но никто никогда из них не заявил бы о таком противопоставлении. Любой настоящий философ, ученый, маг видел себя сотрудником природы, сотрудником Начал, и ни для кого из них тяжелый труд преодоления препятствий не был поводом проклинать Природу, Творение и Творца. Это было бы элементарным невежеством — частице Целого, каким является человек, противопоставлять себя всему Целому. Такая нелепость может появиться только в уме самовлюбленного и тщеславного человека.
То есть там, на Востоке, те, кто «посвящали» таких европейских магов, как Гурджиев и Гаусхофер, в эту странную мешанину черного и белого, кто, играя на их душевных слабостях, возлагали на них миссию противостояния Высшему, отнюдь не были Высшими Посвященными. Их нужно искать на противоположной духовной стороне, в стане экзотерического жречества и черной иерархии. Таким образом, на том же Востоке и, в частности, на Тибете, замечается наличие мощной традиции черного посвящения (которую так упорно отрицает Гудрик-Кларк).
Теперь, если взять не Восток, а Запад, если задуматься над историей последних пятнадцати веков, то становится понятным появление в Европе учений, противопоставляющих исследователя высшим Началам, тех учений и стремлений, которые стали благоприятной почвой для идей тибетских наставников нацизма.
Из-за тысячелетних запретов Церкви на все и вся, на всякое научное и творческое дерзание, в человечестве накопилась подспудно мощная энергия сопротивления, сдавленная насилием как пружина и готовая в любое время рвануть к свободе. К свободе и, одновременно, к отрицанию Начал, которыми Церковь прикрывала свои изуверства, и признание которых она силой навязывала человеку. Церковь силой пыталась заставить человека полюбить божество, и у человека рождалось внутреннее сопротивление тирании такого божества. Так родились нигилистические, антирелигиозные учения и движения. Так родилось и движение сатанистов и их моральное самооправдание, поскольку они выглядели сами для себя и для своих последователей как освободители от жестокости требовательного, ревнивого, мстительного божества Иеговы. Выдуманный Церковью Сатана для кого-то теперь становился идолом-освободителем, и, соответственно, последователь такого идола видел свободу только во зле, в отрицании Добра, Любви, Красоты. Так человек из одной крайности духовного рабства бросался в другую — в нигилизм, отрицание Начал и противопоставление себя Началам. Из объятий одних жрецов попадал в объятия других. Или, скорее, тех же самых (это становится очевидным, если вспомнить внутренние заповеди ордена иезуитов, сатанинские по своей сути).
Интересно, что в начале XX века информация о Стране Посвященных в Гималаях и Тибете уже не была «эзотерической», тайной. Мир не раз уже слышал о ней. Раньше из рассказов путешественников, побывавших на Востоке и удивлявших соотечественников восточными преданиями о Калапе индусов и Шамбале буддистов — Стране Обетованной. Об этой стране писали алхимики. Рихард Вагнер посвящал ей исторические исследования, считая ее местопребыванием Святого Грааля, древней Чаши Мудрости и Бессмертия, великой святыни, за которую сражались рыцари старинных преданий о Лоэнгрине и Парсифале. Эти предания Вагнер облек в знаменитый величественный оперный цикл о Нибелунгах.
«Тайная Доктрина» Блаватской, книга, разошедшаяся по миру, открыто говорила о том, что есть на Востоке эта обитель Высшей Мудрости. «Тайную Доктрину» цитировало в своих трудах большинство ариософов-националистов, когда надо было сослаться на авторитет эзотерической традиции и обосновывать расовую теорию. Только они переиначивали теософию по-своему, превращая ее в пугало для общества. < Мальцев С. А., 2003 >
В статьях и воспоминаниях Блаватской было опубликовано большое количество подробностей, относящихся к жизни Братства Посвященных. И друзья, и враги ее жадно вчитывались в каждую такую деталь, каждый со своими целями.
Приведем небольшой пример. Доктор Франц Хартман в письме Блаватской от 1886 года писал ей (приводится в книге Мэри Нэф «Мемуары Блаватской»):
«Одна немецкая крестьянка, обладавшая способностью «психометрии» [видения при прикосновении к различным предметам], коснувшись одного «оккультного письма» [это было письмо Учителя, которое Франц Хартман получил в Адьяре, индийской «столице» Теософского общества], вскричала: «Ах, что это? Ничего столь прекрасного я в жизни не видала! Я вижу гору и на ней здание, похожее на храм, с высокой китайской крышей. Храм сияет своей белизной, он как бы сделан из чистого белого мрамора. Крыша опирается на три колонны. Вверху что-то светится, как солнце. Нет, это только так кажется. Дорога к храму выложена гладким камнем, и к самому храму ведут несколько ступеней. Я ступаю по ним. Вот я уже там. Вижу: в полу сделан пруд, который отражает солнце, проходящее через середину крыши. Нет, я ошибаюсь, это совсем не пруд, это желтоватый мрамор, который сверкает как зеркало. Теперь я это ясно вижу! Это четырехугольный пол и в середине его круглое пятно…
Я в храме и вижу двух мужчин, рассматривающих что-то на стене. Один из них имеет очень величественный вид: одет он совсем не так, как другие люди этой страны, он в свободном белом одеянии, и носки его обуви загнуты кверху. Другой мужчина несколько ниже ростом, с непокрытой головой; он в черном костюме с серебряными пряжками… В углу стоит ваза с каким-то орнаментом. На стене какие-то картины и рисунки. Под потолком, у самой крыши панель. На ней разные знаки: некоторые похожи на цифры… еще другие — на четырехугольные монограммы… Может быть это особые буквы или письмена. Над этой панелью находится еще одна панель, на которой какие-то рисунки, которые мне кажутся подвижными… Теперь эти два человека вышли из храма, и я последовала за ними. Снаружи много деревьев, похожих на сосны. Есть и другие с большими листьями. Вдали видны горы и озеро. Они меня уводят от храма… Дальше видно большое ущелье и в нем оливковые деревья. Я оказалась на месте, с которого открывается широкий вид. Два человека ушли…»
Видение это Блаватская в письме Хартману пояснила следующим образом:
