Альфред Леманн - Иллюстрированная история суеверий и волшебства
Для лучшего объяснения сказанного, я расскажу один из наиболее характерных моих снов. Мне снилось, что я сижу в вагоне с одним моим родственником, который мне рассказывает о велосипедной гонке, где он присутствовал, причем один из гонщиков был ранен. Тотчас мне представился велосипедист, входящий со своею машиною в омнибус; при этом он ее уронил и ранил себе ногу. Все присутствующие думали, что нога сломана, но упавший легко вскочил и пошел своей дорогой. Потом вдруг мы очутились за обедом с д-ром К., который страшно на меня сердился за то, что я взял несколько луковиц, которые он очень любил, а я терпеть не мог, и только в рассеянности положил себе на тарелку. Здесь я проснулся. Конечно, такой сон со стороны может показаться сплошной чепухой, но для меня он весь построен на ассоциациях представлений. Историю с раненым велосипедистом я накануне сквозь сон слышал в вагоне, и при этом мне вспомнился случаи, виденный мною несколько недель назад, когда велосипедист хотел влезть в экипаж и при этом уронил свою машину, так что колесо упало ему на ногу, впрочем без всякого вреда и для него и для велосипеда. Картина быстро излеченной ноги вызвала представление о враче К., прославившемся своими излечениями ног и действительно большого любителя лука. Таким образом, одно представление вызвало другие, находившиеся с ним в какой-нибудь связи; из этого видно, что путаница, видимая во сне, является естественным следствием того, что большая часть представлений в течение времени образует самые разнообразные ассоциации.
Итак, мы видим, что капризный ход сновидений состоит из ряда представлений, управляемых исключительно законом ассоциации и не контролируемых деятельностью внимания. Но тут привходит еще другое обстоятельство, именно то, что вследствие ослабления внимания вся сумма внутренних ощущений организма, из которых слагается наше «я», также перестает доходить до сознания; поэтому и самосознание в глубоком сне тоже исчезает. Спящий совершенно не ощущает своего положения, а видит самого себя в разных условиях, действующим точно постороннее лицо. При более легком сне, однако, эти внутренние процессы не остаются вполне бесследными и могут даже видоизменять картины снов.
Мне, напр., однажды снилось, что я стою на берегу очень крутой пропасти и не могу удалиться от края, потому что толпа людей постоянно преграждает мне дорогу. После многих неудавшихся попыток спуститься я проснулся и увидел, что лежу в самом неестественном положении, ногами вверх. Вероятно, такое неловкое состояние вызвало представление о неустойчивом равновесии и было причиною описанного сна.
Перед пробуждением нередко бывает, что положение, занятое телом, ощущается в сознании, а между тем воображаемое «я» ощущает себя в совершенно другом положении. Таким образом, это последнее обстоятельство, естественно, служило источником многочисленных суеверных представлений.
Что касается продолжительности сновидений, то все исследователи согласны, что даже при самых, по-видимому, длинных и содержательных снах она редко превышает несколько минут, многие сновидения бывают даже гораздо короче.
Я имел случай убедиться, что время в пять секунд было достаточно для длинного сна; нередко даже бывает, что весь сон вызывается тем самым раздражением, которое ведет к пробуждению. Я знаю много рассказов в этом роде, приведу следующий: один землевладелец заснул во время вечернего чтения в постели. Во сне он увидел, что в дверь крадется бандит, направляет на него ружье и стреляет. Одновременно с этим взрывается лампа, стоявшая около его кровати, и горящий керосин разливается по полу. Очевидно, выстрел был не что иное, как звук взрыва лампы; в эту ничтожную долю секунды он успел, увидавши целый сон, проснуться и заметить происшествие с лампой. Радешток передает сон, рассказанный ему одним французом, по имени Мошар: «Я лежал больной в постели, мать моя сидела около меня. Мне казалось, что мы живем во время Великой революции; я видел кровавые сцены и был приведен в заседание революционного трибунала. Я увидел Робеспьера, Марата, Фукъе-Тенвиля и других известных деятелей революции; я спорил с ними и, наконец, после ряда приключений, которых я уже не могу ясно припомнить, услышал свой смертный приговор. Затем я видел толпу с высоты роковой тележки, взошел на эшафот, и палач привязал меня: топор упал, и я почувствовал, как голова моя отделилась от шеи. В этот момент я проснулся в страшном ужасе и увидал, что одна из перекладин полога упала и ударила меня как раз по шее. Мать уверяла, что я проснулся сейчас же после падения перекладины». Здесь, очевидно, удар вызвал весь сон, который должен был поместиться в коротком периоде нескольких секунд между падением и пробуждением.
Таким образом, мы считаем себя вправе сказать, что внешнее раздражение может вызвать одновременно и сновидение и пробуждение. Но каким образом это возможно? Здесь очевидно являются два вопроса: во-первых, как может одно и то же раздражение и вызвать сновидение и прекратить его, служа для него и исходной точкой и окончанием, во-вторых, как длинный ряд представлений может поместиться в короткое время между наступлением раздражения и пробуждением? Для разрешения этих вопросов нам придется познакомиться еще с несколькими интересными фактами.
Прежде всего известно, что ощущение, для того чтобы достигнуть сознания, должно употребить некоторое время. Идя, напр., задумавшись по улице, я могу пройти мимо человека очень хорошо мне знакомого, которого я ясно увижу, но только через несколько шагов соображу, что это знакомый мне человек. Так как внимание было обращено на другие предметы, то я получаю лишь общее представление о человеке, и только направив внимание на это представление, узнаю самое лицо. Вероятно, то же самое происходит и во сне, когда внимание не обращено на другие предметы, но вовсе не функционирует. Внешнее раздражение вызывает сперва только неясные ощущения, которые по законам ассоциации влекут за собою целый ряд представлений, сознаваемых нами как сновидения. Если раздражение было достаточно сильно, то оно в конце концов возбуждает деятельность сознания и причиняет пробуждение в тот момент, когда внимание окончательно остановилось на чем-нибудь. Так, во сне Мошара первое неясное ощущение удара вызывает смутное представление о казни, и путем ассоциации все сцены революции. В момент, когда первоначальное ощущение, дойдя с достаточной силой до сознания и сделавшись яснее, привлекло на себя внимание, получается заключительная картина сновидения: падение топора, и человек просыпается. Таким образом, подобные явления, где одно и то же внешнее раздражение оказывается одновременно и началом и концом сна, объясняются тем, что между неясным первым ощущением и моментом концентрирования внимания, что вызывает пробуждение, проходит некоторый период времени, в который и укладывается все сновидение. Продолжительность этого времени, конечно, различна, смотря по глубине сна и силе раздражения, но, во всяком случае, она не более нескольких секунд.
Как же, однако, длинное сновидение укладывается в такое короткое время? Дело в том, что у всех нормальных людей, о которых только здесь пока и идет речь, сновидения состоят почти исключительно из зрительных образов. Все, что происходит во сне, тянется как бы в виде ряда картин перед нашими глазами, хотя, впрочем, нередко бывают и звуковые представления в форме разговора и т. д. Картины, воспроизводящие ряд сцен, сгруппированных вокруг одного какого-нибудь главного события, согласно законам ассоциации представлений, бесконечной цепью тянутся перед глазами, так как внимание отсутствует и не может остановиться на какой-нибудь одной. Психофизические измерения доказали, что для вызова тесно ассоциированных представлений нужна всего Уз доля секунды, следовательно, в течение немногих секунд перед сознанием могут пройти около дюжины образов, что совершенно достаточно для длинного сновидения. Описанный сон состоит из нескольких сцен суда, уличного шума, эшафота и т. д., наконец заключительной картины, и для обозрения всего этого вполне достаточно нескольких секунд. Таким образом, это сновидение и другие ему подобные не заключают в себе ничего необъяснимого с точки зрения современной психологии.
Кроме представлений зрительных и слуховых, во сне бывают также представления двигательные. Сонный человек говорит во сне, иногда даже вскакивает и бродит. Первое весьма обыкновенно, последнее у нормальных людей бывает редко. Сами по себе процессы, происходящие в психомоторных центрах, заведующих движением, нисколько не удивительнее тех, что происходят при обыкновенных сновидениях, но внешние их проявления в форме разговора и хождения во сне имеют уже особенности, чуждые обыкновенным сновидениям. Ввиду огромного значения этих явлении в деле происхождения суеверии, нам придется посвятить им особую главу.
