Владимир Шмаков - ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ
В северной мифологии символ дерева также играет крупную роль. Отзвук древнейших друидических мистерий мы находим в скандинавских и германских мифах, где почти во всех эпизодах так или иначе фигурирует дерево82, а в частности ясень; в Исландии — Игдразил83. В «Песни о Нибе-лунгах» кроме ясеня воспевается копье Вотана; Валгалла также была построена из дерева. В наше время поклонение деревьям распространено по всему пространству земного шара, у большинства первобытных народов. Так, это мы видим: у негров Конго84, на гвинейском берегу85, у кафров86, у разных племен Индии87, у якутов88 и остяков89 Сибири, у туземцев Суматры90, на Филиппинских островах91 и на островах Фиджи92, у индейцев Великих Озер93, Севера94, Мексики95, Никарагуа9? Перу97, Патагонии98 и др. В экзотерической культуре замечателен обычай сажать деревья в связи с ознаменованием рождения кого-нибудь, какого-нибудь события или новой идеи. Таковы, например, знаменитые «деревья свободы», столь ожесточенно насаждавшиеся в дни французской революции.
Всякому символу соответствует карикатурное искажение. Когда ут-рачивается эзотерический смысл символа и поклонение начинает воздаваться только его эмпирической форме, то символ искажается в идол. В таком искажении есть две последовательно нисходящие ступени. На первой — эмпирический образ еще остается символом, но только субстрата имманентного; на второй — внешняя форма и внутренний смысл окончательно отождествляются. В вырождении символа дерева первой ступени соответствует корень мандрагоры (Atropa mandragora). Этот корень99, напоминающий по своему внешнему виду маленького человеческого уродца, является олицетворением имманентного субстрата растительного царства, феноменальной силы органической жизни. Будучи не символом надмирной реальности, а феноменальным ноуменом стихии Антэроса в царстве растений, мандрагора есть не символ дерева, а эмблема сексуального влечения. Отсюда возникает возможность применения мандрагоры с исключительной целью вызова и развития плотской страсти, приводящего в гипертрофировании к демонизму шабаша. В народных преданиях и легендах еще большей славой пользуется цветок папоротника, обладание которым доставляет овладение всеми земными благами100. Это значит, что цветок папоротника делается олицетворением всей феноменальной жизни вообще; в насыщении земных желаний проявляется та же стихия Антэроса. Второй ступенью извращения символа является утрата всякого внутреннего смысла, ограничение одной его феноменальной стороной. Подобно каменьям, краски и ароматы, утрачивая эротическую связь с горним, вырождаются из предметов культа во внешние украшения. Они здесь перестают вызывать в сознании человека воспарения к Вечному, перестают даже и вовлекать его в стихию внешней красоты. Они действуют только как наркотики любовного влечения, вызывают и разжигают страсть. Такова в громадном большинстве случаев роль цветов и подражаний им в одеждах и ароматах нашей светской жизни.
Идея царства животных, как онтологического соответствия царству монад, раскрывается культом в символе животного. Если камень есть символ неизменяемости, твердости и недвижности принципов, а символ дерева выражает раскрытие принципов в макрокосмических идеях, то символ животного раскрывает начало индивидуальное, микрокосмическое бытие монады. Каждая индивидуальность есть целостный разрез космоса, и ее иерархический порядок обусловливает многоцветность, глубину и гармоничность этого разреза. Целостная иерархия монад так же прорезывает и наполняет собою весь космос, как и иерархия принципов и идей. Посему, подобно символам камня и дерева, мы и в символе животного можем раскрыть целостную иерархию с последовательно возрастающим смыслом. В христианстве центральное место занимает символ агнца. Вспоминая изложенное ранее, мы видим в образе Голгофы гармонически сопряженные символы всех трех царств природы. То же Евангелие непосредственно указывает на символ Св. Духа в виде голубя. Далее, церковная традиция с первых веков христианства связует изображения евангелистов с мистическими животными четырех стихий. В позднейшие века, помимо легенд о св. Христофоре, несомненно изображение св. Сергия и Серафима с медведем имеет кроме биографического и символический смысл (Россия).
Обращаясь к другим религиям, необходимо прежде всего указать на символические изображения знаков Зодиака. В астрологическом смысле каждый знак Зодиака есть один из основных индивидуальных аспектов Божества и раскрывающего его космоса. Будучи уже известным и одинаковым на самой заре культуры белой расы, Зодиак непосредственно связан с формами религии. Так, древним астрологам за века до Р. X. было известно101, что наступает религия Овна. Перед ним господствовал цикл Тельца, и в этом лежит основание того, что по всему пространству древнего мира Высшее Божество представлялось символом Тельца102. В Индии этот символ имел отношение ко всем божествам пантеона, а в особенности к Варуне. В Иране мы находим символы крылатых быков, выражавших Ормузда от древнейших времен первого Зороастра103 до окончательного падения Персеполиса и Экбатаны. Здесь же, в месопотамской равнине, мы встречаемся с быком как символом Ваала, который затем неизменно почитается повсюду от Ассирии, Мидии и Элама через Тир и Иудею до Египта и Карфагена, а с другой стороны по всему греко-римскому государству. Этот символ быка видоизменялся в подробностях культа и образа, но по существу оставался неизменным. Ассиро-вавилонские крылатые быки и змеи — Херувимы и Серафимы — перешли в Иудею, а затем в христианство, сохранив имя, но превратившись в крылатых ангелов с человеческими лицами. В Египте бык был символом Аммона, как корова — Изиды. В позднейшие времена особенно развился культ Аписа, в значительной мере вытеснивший все другие божества пантеона. Во всяком случае, во времена Камбиза Апис пользовался среди широких народных масс наибольшим обожанием. В Греции мы также видим Зевса в образе быка, похищающего Европу.
Наряду с зодиакальными символами (напр. Овен и Телец), необходимо прежде всего указать на символы стихий. Их органическим соединением был создан символический. образ сфинкса, который поэтому есть т е о — тонический синтез природы. Объединяя ь себе все четыре ее стихийных царства, сфинкс поэтому и есть символ кагэ e£o%r/v, есть символ всякого символа вообще, есть спекулятивная конкретность его идеи. Отсюда становится понятным необыкновенная распространенность этого символа по всем странам древнего Востока. Но если сфинкс есть символ по преимуществу, а потому вполне эротичен, т. е. раскрывает видимую природу как только внешнее отражение божественной природы Горнего, то на пути истории мы встречаем другие два символа, которые односторонне выражали субстрат Имманентного как таковой: это символы змия и осла.
Символ змия мы встречаем одновременно в двух противоположных значениях: как символ добра и как символ зла. Легко понять причину этого. — Субстрат Имманентного есть орудие раскрытия естества трансцендентного в конкретной феноменологии, т. е. он онтологически призван быть осуществителем космического символизма, т. е. служить благу. С другой стороны, тот же самый субстрат Имманентного в себе уконичен, т. е. граничит с демоническим царством тьмы внешней. Приведем хотя бы кратко главнейшие проявления символа змия на пути истории, самого распространенного из всех символов животного вообще104.
Змий как символ зла. Кроме общеизвестных текстов книги Бытия (III, 1–6, 17) и Апокалипсиса (XII, 2 и XX, 2)105 мы встречаем аналогичный символ в других религиях. В Индии кровожадная богиня Кали106 была наполовину женщиною, наполовину змеей. Первым подвигом юного Кришны была победа над гигантским змием, что являлся лишь символическим повторением победы Вишну над змием Kaliya, или Kalinaga107. Этот символический подвиг запечатлен повсюду. В Египте также первым подвигом выросшего Гора является убийство змия108. С другой стороны, душа каждого умершего должна сражаться со змеей Апопи и победить ее или погибнуть1 °9. В Греции мы встречаем аналогичную легенду о победе Геракла над лерней-ской гидрой. У германцев в «Песни о Нибелунгах» подвиги Зигфрида начинаются победой над драконом — Фафниром. В христианстве Христос признается осуществителем данного при изгнании из рая завета о попрании главы змия. Наконец, сюда же относятся образы Архистратига Михаила и Георгия Победоносца. Даже в Японии мы встречаем аналогичное сказание о героической победе над змием юноши Иомато. В Иране Ариман свергается небесами на землю в виде огромной змеи. Мифология Скандинавии повествует, что старший сын Локки, олицетворения зла, есть змий, стремящийся обвить мир своими смертоносными кольцами и своим ядом погубить все живое. Китайский гений зла, возгордившийся перед Всевышним, Тши-Сеу, есть, в свою очередь, гигантский змий. Демон японцев есть змий, восставший из гордости против Бога.
