Бхагаван Раджниш - Люди пути. О суфиях, суфизме и суфийских историях
Поэтому я не мог предсказывать, так как само предсказание поменяет всю ситуацию. Я не могу сказать прямо: «Оставайся здесь еще несколько недель, и с тобой нечто произойдет», — это невозможно, ничто не произойдет. Даже если я скажу: «Побудь здесь еще несколько недель, это будет хорошо для тебя», смутное желание может возникнуть в ее душе, слабая надежда. Нет, я не могу ей сказать ничего прямо, я должен быть очень уклончивым.
Поэтому я сказал ей: «Побудь здесь несколько недель и проведи еще две или три группы», — а она проводит группы. Это не имело никакого отношения к ее собственному росту, я ничего не говорил напрямую о ее собственном росте. Она вроде согласилась, но я наблюдал и видел, что согласие было только наполовину, не более того. Лишь... едва достаточно, чтобы остаться. Оттого, что я попросил ее остаться, она не испытывала радости, не чувствовала счастья. Она не могла почувствовать дар, благословение. Из-за того, что она не испытывала радости, возможность ее роста уменьшилась вдвое.
Но то, что должно было произойти с ней, могло произойти только в праздновании. И хотя она была здесь, но не по-настоящему здесь. Она была здесь только потому, что я так сказал. Поэтому вероятность того, что с ней что-то произойдет, упала вдвое.
Затем я ей сказал, что, если она хочет что-то сделать, и это не совпадает с моим мнением, ей не нужно чувствовать себя виноватой. Она тут же обрадовалась! И уехала. Теперь не было нужды чувствовать себя виноватой — казалось, она только и ждала, чтобы я это сказал. И хотя я ранее просил ее остаться, она даже не подождала, чтобы спросить меня, она мне даже не сообщила. Она просто уехала. Она оправдывалась перед другими: «Ошо сказал, что, если ты сделаешь что-то вопреки моему совету, тебе не нужно чувствовать себя виноватой. Так отчего я должна чувствовать вину? Я уезжаю».
В этом хорошо только одно: она никогда не узнает, что упустила. Как вы можете знать? Многие из вас продолжают упускать, но вы никогда не узнаете, что вы упускаете. Мне только грустно из-за вас, я чувствую сострадание, когда вижу, как кто-то упускает. Он может даже не осознавать, что упускает. Он может промахнуться всего на несколько дюймов — дом очень близко. Но он никогда не осознает, он никогда не сможет оглянуться назад. Как он может?
И вот она уехала. Я не мог сказать ей напрямую, я должен был говорить уклончиво. Она не смогла понять моего иносказания, и она нашла объяснение — что Ошо разрешил... То, что я сказал, было просто помощью, чтобы вы не чувствовали себя виноватыми. Я не разрешал делать все, что вам заблагорассудится, я не говорил идти против моего совета. Я просто сказал, что если тебе хочется уехать, и для тебя невозможно следовать моему совету... Я не говорю, что, не следуя моему совету, вы что-то приобретете, я говорю, что вы что-то упустите — но не нужно чувствовать вину. Упустить — это уже означает наказать самого себя. Зачем усиливать это чувством вины?
То, что она упустила, уже достаточное наказание. Но она никогда этого не осознает, она останется в забвении. Она осознает только тогда, когда придет к пониманию, к открытой двери — тогда, может быть, она сможет увидеть, что эта дверь уже была так близка, но в тот раз она упустила. Прямо сейчас она не может увидеть. Только когда она обнаружит, что все-таки достигла нового уровня роста, она сможет увидеть, что тогда упустила.
Хорошо, что она не будет чувствовать себя виноватой, но как же то, что она упустила? Я сделал то утверждение лично для нее, но есть и другие глупцы, которые поняли это как благословение. Один покинул «группу просветления». «Теперь нет нужды. Ошо сказал пройти ее — но теперь нет нужды. Он сказал, что ты должен двигаться самостоятельно».
И я не удивлюсь, если кто-нибудь бросит даже саньясу. Всегда и везде есть круглые дураки. Вы все еще недопонимаете, неправильно истолковываете. Ваше эго все еще здесь, оно наблюдает со стороны. Эта саньясинка из Франции слушала меня почти месяц — это единственное, чему она последовала.
И ты спрашиваешь меня: «Я хочу стать просветленным. Почему ты не поможешь мне?» Что еще я здесь делаю? Ты не принимаешь помощь, это правда, но это твоя ответственность. Я могу дать, но если ты от нее отказываешься, это твоя ответственность. Я продолжаю давать, я даю безусловно — я не выставляю перед тобой никаких условий.
Это первый раз в истории человеческого сознания, когда саньяса дается безусловно. Я не спрашиваю, достойны вы или нет. Я так тороплюсь дать! У меня есть столько, чтобы поделиться. Меня совсем не заботит, достойны вы ее получить или нет. Я просто даю ее вам потому, что у меня так много, и мне необходимо освобождать себя от бремени. Облако так переполнено, что хочет пролиться дождем, и ему не важно, пустыня под ним, заросли сорняков или плодородный сад — ему не важно. Цветок распустился, и аромат тяготит его сердце, его необходимо высвободить. Оценит его кто-то или нет, не важно. Я даю вам саньясу безо всяких условий.
Вы самые счастливые из всех когда-либо живших людей. Но и это не всегда помогает, вы по-прежнему легко упускаете. Вам придется научиться новому способу бытия. Вам придется научиться, как не упускать. Вам придется научиться удерживать свой глупый ум от вторжения эго и любых толкований.
Маленький Дэнни приходил домой с часто повторяющейся жалобой: «Учительница опять придирается ко мне!»
«Да сколько можно! — со злостью сказала мама. — Ну уж хватит! Она придирается к тебе весь год. Теперь это закончится! Завтра, Дэнни, я пойду с тобой в школу, и мы с ней все выясним».
На следующее утро мама пришла в школу вместе с Дэнии и потребовала от учительницы объяснений.
«Это просто смешно, — ответила учительница в ответ на тираду матери. — Обвинять меня в придирках к вашему ребенку? Я никогда не придираюсь ни к одному ученику. Кроме того, — добавила она, — вы должны понимать, о чем речь. Ваш Дэнни не очень сообразительный, и когда я говорю „сообразительный“, я чрезмерно добра. Позвольте мне продемонстрировать вам, что я имею в виду. Дэнни, скажи нам, сколько будет пять плюс пять?»
«Вот видишь, мам, — заплакал мальчик, — она снова придирается».
Ваши интерпретации... Вам придется научиться не позволять своему глупому уму влезать между мной и вами. А у ума есть тысяча и один способ, чтобы влезть. И это единственный ум, который у вас есть.
Быть учеником — что на самом деле происходит? Что на самом деле должно случиться? Что ожидается? Быть учеником просто означает, что теперь вы должны действовать исходя из ума мастера, а не из своего ума. И да, то вчерашнее утверждение остается по-своему верным. Иногда вы не можете... есть ситуации... у вас есть ограничения... я не предъявляю к вам никаких невыполнимых требований, но иногда бывает, что вы не можете чего-то сделать.
Например, той саньясинке из Франции на самом деле было незачем уезжать домой, ее там не ждала никакая ответственность. Не было проблем. Она вполне могла провести с нами еще четыре недели — у нее были деньги, у нее было все. Не было никакой проблемы, которую она должна была срочно решать — ее отец не был при смерти, ее мать не была больна — никаких проблем. Поэтому ее поступок — просто глупость.
Я понимаю, что иногда ваша мать может быть больна или при смерти, и хотя я сказал вам остаться, вы должны ехать. Но тогда вы уезжаете со слезами на глазах. Все, что я сказал: не создавайте чувства вины. Да, у человека есть ограничения. Иногда вы не способны последовать моему совету — это нормально. Но только в исключительных случаях вы не можете выполнить мой совет, и это тоже только для того, чтобы помочь вам, чтобы вы не обременяли себя чувством вины. Иначе не получится ничего... Вы должны чувствовать, что не смогли исполнить... что что-то было упущено — но это не вопрос вины. Вы что-то упустили, и это достаточное наказание.
Поэтому, если иногда такое случается, это нормально, но это не должно быть правилом, это исключение. Но каждый раз, когда что-то нравится вашему эго, вы тут же на это набрасываетесь, и хотя вы продолжаете меня слушать — вы совершенно глухи! Вы совершенно не слушаете то, что я говорю, вы слышите только то, что хотите слышать. Но у вас достаточно ума, чтобы исказить смысл.
С самого детства вы были лгунами. Вы научились обманывать, быть «как бы», вы научились тому, как толковать вещи таким образом, чтобы они всегда были в согласии с вами. С самого детства, где-то в возрасте трех лет, ребенок начинает учиться искажать смысл. Он становится последователем святого Исказителя. Исказитель — вы могли не слышать имени этого святого — это святой заступник стриптизерш и всевозможных врунов!
Искажение смысла — одна из наиболее глубоко укорененных в вас вещей: дипломатия, политика, хитрость. И как только ребенок научился перевирать смысл, он не перестает это делать. Постепенно это превращается в настоящее искусство, в тотальный фильтр. Тогда он слушает только то, что хочет слышать, не видит того, чего не хочет видеть, он становится избирательным.
