Эль Мория. Джуал Кхул. Майтрея. ДВЕ ЖИЗНИ. НАЧАЛО - Эккирала Кулапати Кришнамачарья

— Повторяю, ты веришь или нет?

— Так говорят его бхакты, преданные, а сам я не знаю.

— Так ты не знаешь или не желаешь знать?

— Мне никогда не нравилось об этом слушать. Кришна мне с самого начала инстинктивно не понравился, даже само его имя. Я вполне верю, что он обманщик. У него есть все развлечения. Он пользуется всеми женщинами в своё удовольствие, а потом их бросает. А все другие должны ему повиноваться, но никто не должен ему подражать. В то время, как сам Кришна развлекается со многими жёнами, остальным предписывает моногамию. Более того, он предаётся удовольствиям и с чужими девушками. Ему не хватает моральной смелости признать это и учить тому же и других, как делает наш гуру Чарвака. Мой отец, поклоняясь Кришне и веря, что он бог, много раз пытался и меня представить ему.

— А как зовут твоего отца?

— Дамашарма. Первоначально он жил в брахманской деревне Дэвадатта в окрестностях Двараки. Наша деревня выдаётся в море, а в центре её имеется озеро в виде раковины. Говорят, что великая раковина Дэвадатта, в которую трубил Арджуна в своих битвах, взялась из этого озера. Так говорят старые брахманы-тантрики из нашей деревни. В нашей семье ведическая мудрость передаётся из поколения в поколение. Пурнамишра, который заведует в Двараке образованием, наградил моего отца тысячей золотых монет и пригласил в собрание учёных Двараки. Это случилось сорок лет назад. Так моя семья переехала в Двараку. Будучи под покровительством Кришны, мой отец стал богат. Но потребовался ещё год, пока он смог лично видеть Кришну, хотя и с почтительного расстояния. Три раза было так, что мой отец ожидал встретить его на утренней службе. Ему пришлось ждать внизу вместе со множеством великих пандитов и удавалось лишь издалека увидеть, как Кришна с террасы их благословляет. Все три раза вместе с другими пандитами он получил изобильные дары — прекрасные шёлковые одеяния, посохи, украшенные золотом и алмазами, золотые кольца, подставки для книг и новые манускрипты на пальмовых листьях, написанные лично мудрецом Вайсампаньей. Он получил также тысячу золотых монет, куркуму, кумкум, пару дорогих наборов бетеля и пузырьки с духами, содержащие камфару, шафран, мускус и лотосовую воду. Каждый раз все эти вещи были освящённы прикосновением Кришны, что являлось знаком особого расположения. В детстве я часто пользовался этой парфюмерией и свободно раздавал её своим друзьям. Через некоторое время засомневался, а нет ли в ней магии Кришны, которая способна подчинять людей? С тех пор прекратил прикасаться к чему-либо, принесённому от Кришны. В четвёртый же раз моего отца пригласили на встречу с Кришной, и это было уже через год. И когда его допущен до этой личной встречи, Кришна прошёл с ним всего семь шагов, сказав несколько слов, и ускользнул. Но тогдашняя улыбка Кришны на всю жизнь очаровала моего отца. Даже сегодня он сходит с ума при встрече с Кришной. Отец признаёт, что тогда его внутренняя природа претерпела преображение, и когда ему улыбнулся Кришна, почувствовал, что в сердце своём он женщина, С тех пор интонация, с которой он распевает Сама-веду, приобрела мелодию женской музыки. Один близкий друг предупреждал меня, что кто бы ни вошёл в ауру Кришны, останется его слугой на всю жизнь. Конечно, я в такие вещи не верю, однако всё же считаю, что лучше держаться на безопасном расстоянии. Нравится он нам или нет, но мы должны признать, что он странный таинственный маг.

— В нашем ашраме не разрешается рассматривать никаких портретов, кроме как Чарваки. Все мы должны медитировать на образе нашего гуру, и ни на чём ином. И всё же мне любопытно было бы увидеть изображение Кришны. Я считаю, что лучше лично увидеть такие вещи, а потом отбросить их, чем бояться. Чарваке же это не нравится, и никому из его последователей тоже.

— Я считаю, что избегать таких вещей — слабость, — сказал Читрабхану.

— Тогда почему же ты избегаешь присутствия Кришны? Разве не лучше самому вынести суждение? — спросила Пратичи.

— Я говорю об изображениях. Я ничего не боюсь. На самом деле у меня с собой много картинок, они в ящике. Помнится мне, там было и изображение Кришны. Видишь, он не оказывает на меня никакого влияния.

— Так оно у тебя в ящике?

— Да, оно должно быть где-то в моём плетёном ящике. Я покажу его тебе когда-нибудь, мне надо его поискать.

— Мне хочется увидеть его сейчас.

— Невелико дело.

Сказав это, Читрабхану встал, открыл свой плетёный ящик и разыскал изображение. Он извлёк его и дал Пратичи. Это была маленькая цветная картинка, выгравированная на металлической пластинке. Кришна был изображён стоящим и играющим на флейте со своей обычной улыбкой и взглядом в сторону. Пратичи, не моргая, долго на неё смотрела. Свет и тень коснулись её умственного ока. За тысячную долю секунды, подобно электрическому удару, её пронзила догадка, подобная намёку. Что-то сдвинулось в самых внутренних слоях её сердца, вызвав долгий вздох, и её глаза увлажнились. Она мягко поставила изображение на деревянное возвышение и медленно прошептала: «Где же твоя игра на флейте? Ты медлишь с исполнением моего желания». Её голос дрогнул на жалобной ноте, чего раньше с ней никогда не было. Читрабхану глянул ей в глаза с любопытством, сомнением, смешинкой и симпатией одновременно. Затем начал медленно играть на своей флейте. Его музыка начиналась низко и подымалась вверх, к единению сознания. Первая же нота, только коснувшись внутреннего слуха Пратичи, проскользнула ей в сердце. Его биение становилось всё более мягким и равномерным, и наступило полное молчание ума. Кто знает, сколько это длилось? Читрабхану был поражён, будто очнулся от глубокого сна, и обнаружил, что флейта только что выскользнула из его рук и лежит на коленях. Как долго играл он на флейте? Когда остановился? Он не знал. Когда чувства вернулись к нему, стал смутно припоминать, что, должно быть, он играл музыку. Пратичи же ещё не пришла в сознание. Как же она не заметила окончания музыки? Читрабхану сам не знал, когда она прекратилась.

Пратичи, расслабившись, лежала в кресле с полузакрытыми глазами. По её щекам текли слёзы, голова упала на плечо, губы дрожали, а руки повисли на коленях, как нежные стебли лотоса. Лишь длинные вдохи и выдохи заставляли её грудь подыматься.