Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания - Франклин Меррелл-Вольф
В этом втором постижении присутствовало нечто, что вполне прояснилось только на самой глубокой стадии осознания – около десяти месяцев спустя. Возможно, человек с достаточно четким мышлением сделал бы нужные выводы и раньше, но мне этого не удалось. Во всяком случае, теперь я вижу, что второе постижение содержало в себе семя прозрения, проясняющего буддийскую доктрину анатмы, которая, в свою очередь, составляет существенную часть основного ядра философии буддизма и является одной из самых туманных доктрин[22]. Но я вернусь к этому моменту позже, когда будет лучше подготовлено основание для обсуждения.
За 2–3 года до свершившегося в сознании финального перехода я ощущал снижение своих интеллектуальных способностей. Смысл литературы по философии и математике, который прежде пребывал в пределах моего рабочего сознания, стал неясным. Если я силился понять многое из того, что прежде понимал довольно хорошо, то это просто вызывало сонливость. В то время меня весьма беспокоило такое положение дел, и я думал, не может ли оно быть признаком преждевременного интеллектуального старения. Однако это оказалось переходной фазой, так как незадолго до кульминационного момента интеллектуальная живость вернулась, а после него обострилась более чем когда-либо прежде. Оказалось, что постижение, помимо всего прочего, способно принести с собой интеллектуальное омоложение. Я упоминаю об этом проявлении, так как мне кажется, что оно может иметь определенное значение. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что тогда имел место скрытый от осознанного наблюдения отток личностной энергии из интеллектуальной сферы на иной уровень. Однако до сих пор я не встречал у других авторов описаний аналогичного опыта, сопровождавшего приближение к мистическому кризису. Все же я отмечаю здесь это явление – на тот случай, если сведения о нем окажутся полезными[23].
В последние несколько недель, непосредственно предшествовавших преображению, во мне нарастало ожидание чего-то, вызывавшее некое внутреннее возбуждение. Я ощущал смутную уверенность в том, что успех, венчающий собой долгий поиск, находится наконец в пределах досягаемости. Я чувствовал, что вот-вот найду способ взобраться на те стены (выглядевшие неприступными), которые, казалось, окружали меня со всех сторон. Я изучал философские трактаты Шанкары и размышлял над ними более серьезно, чем когда-либо прежде, и чувствовал, что главный ключ надо искать в них. В то же время мне очень хотелось некоторое время побыть одному. Весьма кстати появилась возможность удовлетворить это желание, и, прихватив с собой перевод трудов Шанкары, я провел несколько дней в одном девственно диком и уединенном месте[24]. Занятия и мысли этого периода оказались весьма плодотворными. В результате в моем уме возникла одна чрезвычайно важная идея. В этом случае, как и в первом предварительном постижении, идея была ценной не потому, что стала чем-то новым для мысли как таковой. Формулировка данной идеи встречается в литературе, и я наталкивался на нее в процессе чтения. Однако в рассматриваемый период она появилась с силой нового открытия: в такой убедительной форме и с такой эмоциональной окраской, что это едва ли можно выразить иначе, чем заявив, что это был как бы Свет. Хотя момент этого открытия и не стал завершающим постижением, тем не менее есть основание считать его критическим поворотным пунктом, открывшим доступ к окончательному постижению. Он изменил глубинные основы мыслей и оценок, и правильность этих перемен подтвердилась последующим прозрением. Эта идея сыграла такую важную роль, что нужно хотя бы вкратце ее разъяснить.
Вполне естественно, что все мы привыкли считать материал, подаваемый через органы чувств, чем-то реальным. Возможно, наша наука и философия и не в состоянии адекватно объяснить, что это, но обычно мы уверены, что это «что-то». Таким образом, большая часть человеческого поиска Реальности происходит в сфере вещей – того, что входит в наше сознание через органы чувств. Но, размышляя над концепцией, согласно которой мир вещей произошел из некой первоначальной полноты и зависит от нее, я вдруг понял, что в этой чистой и изначальной полноте может не быть ничего, что породило бы дискретное конкретное сознание. Психологам известно, что долговременное не меняющееся состояние или качество имеет тенденцию становиться бессознательным. Так, здоровый индивид лишь слегка сознает органическое функционирование своего тела. Но, случись какая-то травма или болезнь, он сразу осознает свой организм так, как не сознавал раньше. Аналогичным образом, когда заканчивается какой-то долговременный период телесной боли, тогда налицо такое конкретное восприятие здоровья, какого до боли не было. В последнем случае простая свобода от боли уже имеет значение живой радости – хотя прежде то же телесное состояние так не оценивалось. Боль способствовала пробуждению сознания радостного состояния здоровья. Если же применить этот принцип в смысле онтологическом, из него следует, что Сознание первоначальной Полноты может пробудиться лишь благодаря предшествующему ощущению частичного «отсутствия», «пустоты». Таким образом, активное конкретное перцептуальное сознание следует рассматривать как пробуждение специфического осознания посредством частичного исключения полного и абсолютно уравновешенного сознания Изначального Состояния. Как следствие, воспринимаемый посредством органов чувств мир вещей оказывается сферой сравнительной пустоты. Мы воспринимаем что-то «конкретное» лишь тогда, когда контактируем с пустотами.
В этом нет ничего такого, что обесценивало бы позитивные находки естественной науки. Наука изучает прямые или косвенные свидетельства органов чувств и находит отношения, связывающие разные части; это позволяет формулировать законы. Вопрос о том, стоит ли за терминами или фактами науки нечто субстанциональное (а если да, то какова его природа), – вопрос
