Альфред Леманн - Иллюстрированная история суеверий и волшебства
Ассоциация представлений играет также важную роль в процессе наблюдения, дополняя и объединяя первоначальные впечатления. Но с другой стороны, и эта составная часть всего акта наблюдений бывает источником ошибок. Каждое ощущение связано в нашем сознании с целым рядом разнообразных представлений, но постоянно и всего теснее только с известной группой их; поэтому известное ощущение всегда влечет за собою определенные привычные представления. Вследствие этого при некоторых обстоятельствах очень легко составить себе совершенно ложное представление о предмете, если первоначальное восприятие не было достаточно точно и определенно. Поясним эту мысль примерами.
На некотором расстоянии мы видим человека, по росту и походке напоминающего нам близкого друга, тогда как при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не он. По двум признакам наш ум составил полное представление об известном лице: мы введены в заблуждение процессом ассоциации представлений. Такого рода неправильные внутренние толкования внешних впечатлений носят обыкновенно название иллюзий и могут возникать на почве всех внешних чувств, раз первоначальное восприятие недостаточно резко и отчетливо. Так, звук голоса в соседней комнате может вызвать у нас полный образ какого-нибудь знакомого человека, тогда как, на самом деле, это могло быть лишь совершенно другое лицо, имеющее некоторое сходство в голосе. Во время ночных военных маневров мне пришлось однажды более получаса, притаившись, пролежать в канаве, так как я принял двух пасущихся лошадей за целый неприятельский взвод. И только когда движения предполагаемого неприятеля показались мне несколько странными, я убедился в своей ошибке и вылез из канавы.
Во всех подобных случаях нас обманывают ассоциации, и для всех таких иллюзий можно вывести следующее общее положение: мы всегда склонны преувеличивать сходство незнакомых предметов с более знакомыми.
Память. До сих пор мы говорили об ошибках, непосредственно связанных с самим процессом наблюдения. Затем возможен еще ряд ошибок, когда воспринятое налагается на память по прошествии некоторого времени. Конечно, острота памяти весьма различна у разных лиц, но всякий знает, как с течением времени постепенно ускользают частности и мелочи. Можно принять за правило, что удерживаются в памяти только те особенности, на которые было обращено наше внимание или произведшие на нас особое впечатление; но не всегда это суть существенные черты события.
Например, мы видим на улице, как переехали прохожего, у нас в памяти остается образ окровавленного, беспомощно лежащего человека, потому что эти стороны явления особенно нас поразили. Кроме того, мы, может быть, заметили и еще кое-какие подробности, хотя обратили на них и менее внимания. Если же нам придется затем выступить свидетелем по этому делу на суде, то мы сейчас же заметим, как много существенных обстоятельств совершенно ускользнуло из нашей памяти. Воспоминания окажутся, конечно, тем более смутными, чем сложнее было самое событие и чем больше времени прошло с тех пор.
В нашей памяти сохраняются только те особенности, которые более всего сосредоточили на себе наше внимание или поразили наше мышление, однако может оказаться, что это вовсе не существенные черты всего события.
Если даже случайно память и сохранит большое число отдельных фактов из целой цепи происшествий, то все же представление о их последовательности во времени может весьма спутаться, если они не следуют друг за другом в естественном и необходимом порядке; так причина, естественно, предшествует следствию; поэтому мы не смешаем фактов, находящихся в причинной связи, если только для нас в каждом данном случае ясно, что причина, что следствие; но это не всегда так бывает. При фокусах, напр., мы никогда сразу не можем понять, какие из движений фокусника существенно необходимы для выполнения самого фокуса, и поэтому очень трудно запоминаем последовательность отдельных моментов, и каждый из зрителей изложит их по-своему. То же бывает при изложении сложных событий, состоящих из ряда явлений, причинная зависимость которых между собою неочевидна, здесь также очень легко исказить временную последовательность отдельных происшествий. Все мы хорошо помним некоторые эпизоды из нашей жизни, но часто не можем ясно себе представить, с какими именно другими событиями они связаны. Мы помним ясно отдельные случаи, но вся цепь событий от нас ускользнула. Итак, при воспоминаниях о целом ряде происшествий мы легко утрачиваем представление о их взаимной последовательности, если не было особых обстоятельств, не допускающих этого.
Кроме того, опыт учит нас, что мы очень легко смешиваем факты, почему-либо между собою сходные. Если имели место два события, сходные между собой в существенных чертах, то второстепенные подробности их мысленно легко переносятся из одного в другое. Даже более, случается, что оба события в нашей памяти смешиваются в одно, если нет к тому существенных препятствий. Такие случаи редко бывают в жизни, но зато очень часты при чтении. Прочитав два сходных рассказа, мы легко начинаем смешивать их подробности, и, наконец, они сливаются в нашей памяти в одно общее представление. То же мы наблюдаем при воспоминаниях о действительных происшествиях незначительной важности, даже когда нам не только пришлось слышать или читать о них, но и переживать их. Поэтому при перечислении ошибок памяти мы должны присовокупить следующее: если в целом ряде событий было два или более сходных между собой, то мы легко смешиваем их друг с другом, хотя бы, на самом деле, между ними лежал большой период времени; если же нет каких-либо особых обстоятельств, разделяющих их, то они, наконец, сливаются в наших воспоминаниях в одно целое.
Влияние душевного волнения и пристрастия
До сих пор, анализируя ошибки наблюдения, мы предполагали, что сам наблюдатель беспристрастен и хладнокровен, между тем волнение и пристрастие к предмету должны быть непременно приняты в расчет, так как их влияние на ход и результат наблюдения весьма значительно.
Настроение духа. При каждом душевном волнении, радостном или печальном, сознание наше всегда переполнено представлениями, тесно связанными с причиной настроения. Пока держится аффект, наши мысли не могут уйти далеко от того, что вызвало нашу заботу или радость, гнев или страх; представления же иного характера не проникают в наше сознание. Вследствие этого, как нам о том известно из ежедневного опыта, человек в состоянии аффекта — очень плохой наблюдатель. Хотя на практике бывает довольно редко, чтобы нам приходилось делать наблюдения при сильном волнении, но зато весьма нередко случается, что наблюдение само является причиной аффекта, и нам приходится продолжать его именно в таком душевном состоянии, когда мы менее всего к тому способны.
Аффекты, овладевающие нами в таких случаях, не разнообразны; это суть: напряжение, ожидание, страх и ужас. Эти душевные состояния мы рассмотрим ближе.
Напряженное внимание и ожидание близко родственны между собою. Чувство, называемое напряжением, вызывается сознанием, что имеет произойти нечто нам мало известное. Мы с напряженным вниманием ждем чего-то, чего не знаем. Если же наше внимание направлено на известное и определенное, то мы говорим об ожидании. Поэтому можно сказать, что напряжение есть ожидание неизвестного, а внимание, обращенное на предмет известный, есть ожидание. Оба состояния психологически характеризуются усиленной работой внимания. Но так как внимание требует определенного объекта, а «чувство напряжения» как раз не имеет такого объекта, то оно вызывает характерное беспокойство, скачки внимания с одного предмета на другой. При ожидании, напротив, внимание обращено на предмет известный — предмет ожидания; мы мысленно совершенно ясно представляем себе грядущее и только сравниваем образ нашей фантазии с действительностью. Поэтому мы заранее можем сказать, что во всех подобных состояниях неправильности наблюдения зависят от ненормальной функции внимания; вероятность ошибок увеличивается вследствие легкой утомляемости его. После долгого ожидания мы теряем способность сосредоточиться именно тогда, когда явления начинаются.
Поэтому, если в спиритических сеансах слишком долго не появляются манифестации, то можно, наверное, сказать, что присутствующие не заметят самых грубых обманов вследствие утраты способности внимательного наблюдения. Если даже исключить это предположение, то и тогда вышесказанные эффекты очень мешают наблюдению. Беспокойное состояние во время напряженного ожидания ведет к тому, что наблюдаемый феномен появляется именно тогда, когда его менее всего ждут, и драгоценные минуты могут быть упущены, пока зрителю удается сосредоточить внимание. При ожидании, наоборот, когда внимание направлено на заранее определенный пункт, можно легко просмотреть явления, совершающиеся вне его, хотя бы они были очень существенны. В последнем состоянии духа утомление внимания наступает гораздо скорее, чем в тех случаях, когда оно быстро переходит с одного пункта на другой. Наконец, при усиленном ожидании чего-нибудь определенного, мы очень легко даем волю фантазии и склонны смешать ее образы с тем, что произошло действительно. Бывает, и весьма нередко, что верующие спириты видят на заседаниях много такого, что не подтверждается более хладнокровными и критически настроенными наблюдателями. И в этом, несомненно, сказывается результат интенсивного ожидания. Многие психологи заметили, что фантастическая картина, на которой долго сосредоточено внимание, приобретает, наконец, такую яркость и осязательность, что при слабом освещении очень легко может быть принята за подлинную действительность.
