Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
— А на вас? — Он перестал лопать варенье и, склонив голову набок, посмотрел на меня.
— На меня — тоже…
— Ну-ну, — сказал он и снова принялся уписывать клубнику.
Я закончила стелить постель, объяснила Михаилу Петровичу, где выключать свет, и, пожелав ему спокойной ночи, пошла к двери.
Тут, из кухни, раздался бабушкин вскрик.
Прибежав на кухню, я увидела, что бабушка сильно поранила руку осколком чашки (взволнованная разговором, она умудрилась во время мытья посуды разбить две чашки и блюдце). Судя по всему, она повредила какой-то кровеносный сосуд: из рваной, но маленькой раны лилось очень много крови. Мы обе растерялись… Очень растерялись!..
На кухне появился Михаил Петрович. Он быстро схватил со стола стакан, набрал под краном воды, пошептал в неё и стал лить воду на рану.
Рана затягивалась. Тут же! Михаил Петрович медленно лил из стакана воду, и к тому моменту, как вылилась вся вода, — рана исчезла. Не осталось даже рубца.
Мы с бабушкой оторопело стояли посреди кухни, уставившись на её здоровую, в бледных кровяных разводах руку. Обалдели до такой степени, что даже не догадались сказать «спасибо»…
А потом он вдруг запел (это была одна мелодия, без слов). Откуда-то подул ветер. Запахло лесом, морем… И — резко оборвалось.
Михаил Петрович молча поклонился, поставил стакан на стол, вышел…
…Но самым удивительным оказалось то, что когда мы принялись разбираться на кухне, выяснилось: чашки и блюдце, которые бабушка разбила, — целы и невредимы, на них даже не было ни одной трещины!..
Утром постель нашего гостя оказалась аккуратно застеленной, а его самого уже не было.
Больше всего меня почему-то удручало, что так и не успела пришить к его пальто пуговицу. Пуговица осталась у меня (вместе с двумя обгорелыми спичками).
Михаила Петровича я встречала ещё два раза, и вы знаете, Сева, оба раза, при встрече, вместо «здравствуйте» говорила «спасибо»!
(После той ночи у Лениной бабушки открылся дар целителя. Она снимала — в одно прикосновение — любую боль, а также — очень удачно — лечила сердечные болезни.
А Лена через два месяца вышла замуж. По любви. Взаимной.)
Потап (Лин)
А повстречались в семьдесят пятом…
Была у меня одна приметная деревушка, на Урале. Ездил я туда на охоту. Считай, каждый отпуск ездил! Поехал и нынче…
Что там в деревушке да как — рассказывать не буду, лишнее. Приехал к ночи, утром — завтрак примяв — на охоту.
Есть там одна чащобинка интересная, — и дышится легко, и зверь бывает, и под ногами на земле мало что в помеху. Я сразу туда направился.
Иду. Зверя нет. Солнышко сверху продирается…Вдруг, справа от меня ломанулись кусты; я даже не заметил, как ружьё-то в руках оказалось! И палец — на курке…
Мужик оттуда вылез. Плюгавенький такой, в дерюжной будто бы рубахе, в штанах каких-то замусоленных… Босиком… А меня трясёт всего: я ж по нему чуть не пальнул!
Мужик сердито на меня посмотрел, да и пошёл куда-то в сторону, ни слова не говоря.
— Ты чего гут… — это я ему крикнул, — ты кто!?!
— Черноярцев. — И на ходу, даже не обернувшись ко мне, добавил: — А ты можешь не представляться. Ты — охотник. У таких фамилии не бывает.
— Не понял… — начал я.
— Цыц, — говорит, — гуляй пока. Зверя тут всё равно сейчас нет, а с тобой я разберусь позже.
И ушмыгнул.
Я подумал: всяких дураков на свете хватает! Пошёл себе дальше.
Живности — ну хоть какой! — и впрямь не встретил, а где-то через часок вышел к муравьиному холму.
Есть там такое место: поляна лесная, небольшая, а посреди поляны — холмик. Муравейников там — видимо-невидимо! Здоровущих! Вся поляна в муравьях. На неё даже ступать боязно — того и гляди сожрут.
Вышел я, значит, глянул, — а там давешний мужик: прямо посерёдке на холмике уселся, и муравьи по нему шлындрают, как по тротуару. Сидит, ножки скрестил, руки на коленях сложил, глаза закрыты — не шелохнётся…
— Эй! Э-гэ-гэй, — кричу, — Черноярцев! Ты что, совсем сбрендил?!! Вали давай оттуда!!
Он глаза-то открыл, на меня глянул… И ты знаешь, Севка, враз холодок какой-то по спине прошёл… даже озноб…
— Эй так эй, — сказал он, — как скажете. Вот сейчас я тобой и займусь, охотничек.
Пальцами, значит, щёлкнул — и все муравьи с него (прямо-таки колоннами!) потянулись вниз. И те, что по полянке кишели, — раздались по сторонам: дорога-тропиночка получилась в моём направлении.
Отродясь я пугливым трясохвостом не был, но тут, как пошёл он на меня — медленно так, задумчиво — будто что помутилось: двустволку с плеча содрал и на него наставил.
Черноярцев хихикнул, остановился и… — запел! Что-то непонятное запел, на подвывание похоже…И тут у меня стали ржаветь стволы, ржаветь — и рассыпаться (может, они и не ржавели — не знаю, но расыпались за несколько секунд, а приклад стал горячим и липким… — бросил я его…)
Подошёл Черноярцев ко мне, за руку взял, посадил на ближнюю замшелую сушину и сам рядом сел,
— Ты что, — спросил он, — всегда голодный, из последней крошки живёшь? Зачем за зверьём рыскаешь?
— Это спорт, — промямлил я, — мне это нравится… Так многие делают!..
— Знаю, что многие, — сказал Черноярцев, — я с тобой сейчас говорю. Многим — свой черёд.
— Что вы от меня хотите? — Тряс-то уже прошёл, а помутнение осталось; ощущение какого-то бреда…
— Ты ведь убийца, — строго сказал Черноярцев, — а тюрьмы-то как — не боишься?
— Убийца — это тот, кто людей убивает! — возразил я.
— Вот й говорю: тюрьмы, значит, не боишься… Значит: людей — ни-ни, а прочую живность — пожалуйста. В ошмётки! Так чтоб кровь — фонтаном!..А по какому праву?
— Человек — венец природы…
— Это тебе кто-то сказал, мальчик, или ты сам придумал? — Он смотрел на меня, как на заплутавшего в степи идиота.
— Да это вообще… везде… — попытался я аргументировать свои позиции. — Закон природы: сильный пожирает слабого.
— Ты — сильный??! — Черноярцев снова захихикал. — Ты мне про силу не говори, а то ведь я могу и медведку позвать, ну, а ружьё-то твоё — тю-тю. А? Хочешь — позову? Он тут, рядом…
Мне стало нехорошо. Я понял: он позовёт, с него станется!.. Вот влип…
Тут Черноярцев уставился на меня… так уставился, будто через глаза — в глубину зашагнул. А потом начал выдавать всю мою биографию, словно анкету заполнял. И то, что семьи нет… и что пить — не пью… и что — инженер, работаю там-то… что читаю мало…
