Андрей Васильченко - Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте
В итоге мы ползем все выше и выше. Нагруженные нашим багажом носильщики давно отстали от нас. До нашего слуха доносится лишь удаляющийся с каждым часом рев реки. Я решаю остановиться у высохшего потока селя и дождаться Геера, который весьма рискованно скачет с глыбы на глыбу. Солнце, которое, пожалуй, только летом в зените освещает эту узкую долину, поднялось уже очень высоко. Рвущиеся в небо зубцы гор поблескивают пурпурным цветом. На их склонах сбиваются в плотную массу покрывала облаков.
«Собственно, теперь можно подумать о том, чтобы разбить палаточный лагерь», — едва ли не хором говорим мы. Мы озираемся. Смотрим наверх и по сторонам. Геер посылает вопросительный взор. Все настолько хорошо, что даже смущает. Мы планируем расположиться у небольшого водопада близ одной из скал, где течет вода.
«Что думаешь?» «Да, — отвечает Геер задумчиво. — Если мы навалим камней, то может получиться родник».
Когда мы решаем приблизиться к журчащему горному ручейку, чтобы получше изучить эту местность, скала метает вниз несколько огромных обломков. Они, поднимая кучу пыли и разваливаясь на несколько кусков, падают именно туда, где час спустя стояла бы наша палатка. «Ну что за подлость!» «Ты слишком рано радуешься, старая скала! Тебе никогда не переломать нам кости!» «Надо бы подняться на сотню или двести метров выше, там должен быть такой же небольшой водопад».
И действительно, мы находим почти идеально ровную площадку в несколько квадратных метров, на которой нет риска быть засыпанными камнями. «Я бы обосновался здесь, — говорит Геер. — Когда носильщики доберутся, мы уберем валуны. Из джунглей сверху мы принесем дрова, и все будет в полном порядке». Тимо остается с Геером. Он хочет помочь ему в подготовке площадки для лагеря. В это время я вместе с охотником-лепчасом поднимаюсь еще на 500 метров, чтобы прикинуть наш завтрашний путь, а заодно попытаться приблизиться к горалам и серау.
На нашу беду, начинает моросить дождик. Но нам все-таки удается добраться до выбранной цели, и тут, я готов признать с великим стыдом, я не знаю, что делать дальше. Подниматься еще выше не представляется возможным, так как путь завален обломками скал и любое приближение к ним является большой опасностью. С высоты 100–150 метров падает горный ручей. Он падет на камни и разбивается на тысячи брызг, превращая эту тесную площадку в сплошную изморось. Слева находится отвесная скала. Справа рискует начаться оползень, так что подниматься с грузом по нему является опасной затеей. Пути дальше нет».
Нам только и остается, что войти в пещеру, чтобы выкурить там по одной полупромокшей сигарете и посмотреть на все происходящее глазами двух фаталистов. Нужно было основательно поразмыслить, что делать в данной ситуации, не особо полагаясь на помощь богов. Языком жестов — ревущий водопад не давал возможности разобрать ни одного слова — я в соответствии со всеми правилами мимического искусства пытаюсь объяснить лепчасу, что мы застряли на этом горном карнизе и пути дальше нет. Я подозреваю, как окажется, не беспочвенно, что суеверные лепчасы хотят сбить меня с пути. Они делают это для того, чтобы проклятые белые в их дьявольской спешке не смогли в конце концов заполучить их священного животного. В качестве ответа лепчас с хитрой лисьей физиономий вытягивает руку из пещеры, как бы проверяя направление ветра, а затем отряхивает ее и, улыбаясь, качает головой. Он словно хочет сказать; «Я сделал все, что мог, но боги сильнее нас». Я понимаю, что мне может помочь только один человек, и его зовут Тимо. Во всяком случае, я знаю, что завтра к вечеру мы должны были быть уже посреди мест, где обитали шапи. В то, что Тимо наврал нам, я никогда бы не поверил.
На обратном пути мы находим еще несколько источников, вода в которых очень сильно отдает минеральной солью. Известковый налет покрывает тонким слоем тропы горалов и серау. В одном месте на соляной почве я вижу почти метровое углубление, подобное тем, что делают горные антилопы, чтобы отдохнуть и освежиться. В другом месте из гранитной скалы бьют небольшие молочно-белые источники. Именно там во впадине у скалы я обнаруживаю старый, почти окаменевший помет животного. Он особой формы, которой я раньше никогда не видел.[105] Как это часто делают туземцы, я поднимаю засохшие испражнения, растирая их между пальцами. Нет никакого сомнения, они здесь с прошлой зимы.
«Что это?» — я показываю помет лепчасу. Он тут же делает непроницаемое лицо и таращит на меня глаза. Лицо старого браконьера ничего не выражает. У меня возникло желание съездить ему по физиономии, но я только лишь кричу: «Какому животному принадлежит этот помет?» Его глазки начинают бегать; понимая, что отказ ответить может иметь для него печальные последствия, лепчас соглашается, что это помет шапи. Я тут же набил своею сумку этими старыми испражнениями.
Когда мы спускаемся с каменного карниза, то я нахожу место, просто идеально подходящее для того, чтобы разбить палаточный лагерь. Тут Геер еще раз отличился: он был почти внесен в пантеон лепчасов, так как умудрился поставить палатку без единой складки. Выбоины и неровности на каменной площадке были заполнены песком, так что ночь мы проводим-в сладком сне. Мы собираемся с силами для нового дня, которому было суждено стать одним из самых удачных дней нашей экспедиции. Днем, который никогда не сотрется из нашей памяти. Если он не был самым знаменательным днем нашего путешествия, то все равно был богат событиями настолько интересными, что я вряд ли испытывал нечто подобное раньше.
Все началось с исключительно чистого и прозрачного неба. Когда красное солнце роняло лучи на стены скал, то те бросали на нас сотни мерцающих искорок. Встав рано, буквально на заре, мы радостно прислушивались к бушевавшему рядом водопаду и видели, как смягчаются и отступают черные тени. Находившиеся над нами небольшие джунгли были опутаны туманом.
Мы торопливо завтракаем и собираемся в путь. Тимо пытается убедить лепчасов прочитать христианскую молитву, чтобы избавить их от суеверий. Он то угрожает, то сулит все блага мира. После вчерашней находки у нас нет никаких сомнений в том, что шапи — не выдумка. Они реально существуют. Но нам предстоит найти их, а для этого нам нужны лепчасы, хотя бы для того, чтобы окончательно не заблудиться. Лабиринты в этих горах просто ужасные. Наш лагерь, располагающийся посреди скалистого ущелья, словно оказался в мышеловке.
Нам не помешал бы добрый совет. Но спрашиваем мы совсем немного. Мы подбадриваем нашу команду и набираемся мужества. Лепчасы тем временем набивают свои животы жареным рисом.[106] Они карабкаются, как акробаты, по скалам и только иногда ищут место, чтобы присесть. Мы тем временем идем в разных направлениях, чтобы осмотреть при помощи биноклей максимально возможную площадь. Все кажется безнадежным, но мы предчувствуем, что нам предстоит что-то великое. Это просто чувствуется. Вскоре мы возвращаемся в покинутый нами лагерь, откуда уже начинает тянуться синеватый дымок костра, который быстро разносится ветром.
Даны последние указания. После этого я, Тимо и наиболее лояльно настроенный охотник-лепчас, в полном смысле слова надежный парень, направляемся по тому же пути, что я проделывал вчера. Пересекая небольшой горный ручей, мы вновь приближаемся к горному водопаду. По моему мнению, дальше пути нет. Я спокойно позволяю Тимо и лепчасу попробовать подняться наверх чуть левее высокого грязекаменного нагромождения. Мне самому это не удается, по крайней мере до тех пор, пока я не встречаюсь с этими детьми природы. Я всегда удивлялся их спокойствию и осмотрительности. Очень осторожно, чтобы не вызвать обвал, они преодолевают одну глыбу за другой. Такое ощущение, что они делали это ежедневно. Я следую за ними. Я начинаю подозревать, что лепчасы, с лица которых постоянно не сходит легкая улыбка, обладают каким-то особым шестым чувством. Их взор, острый как у орла, способный даже из камня выдавить воду, непрерывно устремлен куда-то вверх.
Когда лепчас наконец останавливается и дает мне время перевести дыхание, в голове мелькает: «Ну вот, все закончилось. Теперь он скажет, что не знает, что дальше делать». Но юркий азиат наклоняется, поднимает ногу и упруго прыгает, как дикая кошка. Чудится, что он знает здесь каждый камешек, каждую точку опоры. Когда подпрыгивает Тимо, я считаю его безумцем. Когда они приняли все меры, чтобы подпереть камни другими камнями, я начинаю карабкаться за ними. На мне тяжелые сапоги, а потому мне не удается двигаться столь же точно. Поэтому я поднимаюсь очень медленно, я выверяю каждый шаг, прежде чем делаю его. Иногда они оба буквально втаскивают меня наверх, я почти взлетаю.
Босой лепчас помогает поддерживать себя широкими плоскими пальцами ноги. Словно гимнаст, он скачет все выше и выше. Тимо следует за ним едва ли не след в след. Я плетусь где-то позади. Иногда я рискую сорваться. Вот-вот, и полетел бы вниз. Я проклинаю свою обувь. Сползание на каких-то пять сантиметров может означать неминуемую смерть. Но я стискиваю зубы и ползу, пока мы не достигаем высоты 40–50 метров над руслом речки и спасительный карниз не становится значительно ближе. Но тут появляется новая проблема — в скалах фактически исчезли все выступы и трещины.
