Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти
Рядом с умирающем на траве валялись стопки бумаг (судя по печатям, документы), пара ноутбуков, какой-то прибор непонятного назначения со множеством трубочек, коробки с лекарствами, термометр и тьма других вещей, в том числе совершенно бессмысленных, вроде металлического стула и покореженной настольной лампы. Явно это было вынесено из охваченного огнем здания не за один раз.
— Как же он сумел… — я не договорил.
— А вот так и сумел! — яростно отозвался психоаналитик. — Пока все мы стояли и пререкались с сумасшедшим маньяком, он раз за разом заходил вовнутрь и выносил самое ценное. Заходил в ад, снова и снова. А вот это, — он кивнул на стул, и голос его зазвенел на предельно высокой ноте, — вынес уже слепым! Слепым, обожженным с головы до ног, ползком, так как ноги уже не держали!..
— А вы внимательно наблюдали за процессом, не догадываясь помочь?
Роу метнул на Джекоба яростный взгляд и отвернулся.
— Чем болтать, вкололи бы лучше десять кубиков морфина, — сухо бросил помощнику Майер.
Он стоял метрах в двух от тела, не подходя ближе, морщась, то ли от запаха горелой плоти, то ли сопереживая.
Зато его супруга подошла вплотную и присела рядом с тем, что полчаса назад было головой человека.
— Бесполезно что-то вкалывать, дорогой. Боль, что он сейчас испытывает, не снять ничем. Да и лекарств у нас теперь под завязку. Придется ввести режим строгой экономии.
— Ты права, родная, — согласился профессор.
— Так прикончите его тогда! — взорвался Джекоб. — Если жалко морфина, размозжите висок булыжником. Не стойте бесчувственными столбами!..
Никто не удостоил его ответом, разве что Роу дернулся, как от пощечины.
Мара поднесла ладонь к черно-красной корке на бывшем лице и коснулась ее кончиками пальцев. Тональность хрипа изменилась.
— Он хочет что-то сказать! — Она оглянулась на мужа. — Подойди! И пусть все затихнут, а лучше оставят нас с ним втроем.
Но никто не сдвинулся с места, кроме послушного Майера. Все лишь затаили дыхание.
— …тлив… я…
— Что-что? Мы не понимаем, Лагг. Попробуйте громче! — наклонился к умирающему Майер.
Он еще сильнее сморщился: видно, вблизи запах был нестерпимым.
— …Я… чень… ща… — теперь получилось четче.
— Он очень счастлив, — перевел Джекоб.
— Не говорите чушь! — раздраженно бросил профессор. — Лагг, не волнуйтесь, пожалуйста. Вы наш герой, вы совершили немыслимое. Мы похороним вас с почестями, какие только возможны в здешних условиях.
— …это… равно… Я… так…
— Ему все равно, как вы его похороните, — не удержался неугомонный русский.
— Все-таки надо сделать укол. Он мучается неимоверно, — Роу умоляюще посмотрел на шефа.
— Дерзайте, — Майер кивнул на груду коробок. — Если вы сумеете хоть что-то здесь отыскать за оставшееся — весьма недолгое — время.
— Есть еще на складе, — приветливо сообщила Мара. — Но тоже придется поискать.
Роу в растерянности переступил с ноги на ногу.
— Он испытывает сейчас такую боль… Нечеловеческую. Невозможно даже представить…
— А вы и не представляйте, — посоветовал ему профессор. — Переключитесь на что-нибудь другое. Скажем, на организацию похорон.
— Двойных похорон, — уточнила Мара.
— Да, но по разному разряду, — веско заметил ее супруг. — Преступного безумца просто закопаем. Герою же нужно будет смастерить приличный гроб. И поискать надгробный камень.
— Господи, ведь он вас сейчас слышит, — простонал Роу.
— И хорошо. Мы называем его героем — такое слышать о себе весьма приятно, — Мара сопроводила это замечание улыбкой.
— Вы слышите нас, Лагг? — подойдя вплотную к телу, громко спросил Джекоб. — Если да, подайте какой-нибудь знак или звук.
— Да… — прохрипел умирающий.
— Отлично. Я правильно вас понял, что вы ни о чем не жалеете, не мучаетесь, но очень счастливы?
— Джекоб, вы переходите все границы! — возмутился я.
— Да… очень, — Лагг попытался кивнуть, обугленные пальцы заскребли по траве. Черные губы раздвинулись, обнажив два ряда зубов, казавшихся ослепительно белыми и чистыми на фоне темной корки лица. Неужели улыбка?
— Ну, вот и ладушки. Радуюсь за вас и вместе с вами. Отходите с миром. Господь ждет вас.
Словно послушавшись русского, Лагг дернулся пару раз, издал долгий клокочущий выдох и затих.
— Финита ля комедия, — заключила супруга профессора, поднимаясь и отряхивая нарядную шуршащую юбку из лиловой парчи.
— Что за идиоты… — задумчиво проговорил Джекоб, когда мы медленно брели от пепелища по направлению к нашим домикам.
— Вы о ком?
— О них о всех. И о вас тоже, Норди. Наверняка стояли, сочувствовали, переживали за сгоревшего заживо беднягу?
— Это только естественно, — сухо отозвался я.
— Отнюдь. Лагг — счастливейший из смертных.
— Обоснуйте.
— Вы знали, что он правоверный христианин, упертый католик?
— Нет. Мы как-то, знаете, не общались с ним на тему мировоззрений.
— Я тоже не имел привычки талдычить с ним по душам. Но то, что он не просто верующий, но истово, было видно невооруженным взглядом. В любую свободную минуту он утыкался в свою толстенную Библию. А всегдашнее постное, благостное выражение на физиономии? Ни одного грубого слова, ноль проявленных вовне эмоций. Неужели вы, Норди, этого не заметили?
— Библию заметил. Один раз.
— И не сделали никаких выводов? Странно. Думал, вы более наблюдательны.
— К тем, кто представляет для меня хоть какой-то интерес.
— Понятно. Что интересного может быть в обслуге, неприметной бесцветной мыши?
— И впрямь, Джекоб, что?
— А то, что блеклая мышь совершила сегодня подвиг. Величайший, за пределами человеческих сил. Попробуете-ка войти в пылающее жерло ада. А он вошел, и не один раз, а три-четыре, судя по тому, что смог вынести. И в последний раз уже слепым, как заметил Роу. О, Господи, — Джекоб внезапно остановился.
— Что с вами? — встревожился я.
Русский торжественно посмотрел в небеса.
— Запомните этот день, Норди. Зарубцуйте у себя в памяти. Вряд ли вам доведется еще пережить такое: в один день увидеть сразу два подвига, два величайших взлета духа.
— Вы правы, такое не повторяется. Сегодня мой внутренний музей пополнился сразу двумя шедеврами. Точнее, один шедевр новый, а второе полотно поменяло место расположения.
Джекоб покосился на меня с легким недоумением, но ничего не сказал.
— Жаль, что обе картины в траурных рамочках, — добавил я.
— Это как раз ерунда. Шедевры всегда живые. — Помолчав, он вздохнул. — Говоря по правде, один подвиг не совсем бескорыстен. Он очень хотел сотворить себе мученическую кончину, чтобы улететь прямиком в небеса.
— Вы о Лагге?
— Ну, не о Нице же. Самоубийство, согласно христианским догмам, страшный грех. Хуже только хула на Духа Святого. Потому Лагг и перешел в разряд передумавших: испугался посмертной кары. Бедные христиане: их жестокая религия твердит о бесконечности уготованных им милосердным Господом мук. Бесконечные страдания ада после конечных земных страданий — куда как справедливо. Бедняга Лагг приехал на Гиперборею в числе самых первых, не в силах выносить муку бытия. Он надеялся, что уход здесь не зачтется ему в качестве суицида и милосердный Боженька не отправит его в ад. Но, пожив на острове, почитав любимую Библию, засомневался: а вдруг? И из осторожности переписал контракт, стал обслугой, а позднее, благодаря старательности и ретивости, вырос до старшего распорядителя. Но тяга к смерти не проходила. И тут наш героический поджигатель дает ему такой шанс! Не просто гибель, но гибель самоотверженная и мученическая. Он нисколько не кривил душой, уверяя, что счастлив. Безмерно счастлив, несмотря на жуткую боль. Он знал, что его ждет целый сонм ангелов, чтобы вознести на своих крылышках высоко-высоко, к самому престолу. Целая стая. Вот так-то, братец мой, — Джекоб повернулся ко мне с добродушной усмешкой. — Хоть одного человека наш дорогой Ниц сумел сделать сегодня счастливым. Да пребудет душа его в мире за это!
— Аминь, — подыграл я ему. — По аналогии с известной притчей: если Ниц попадет в ад и станет мучиться от жары и жажды, благодарный Лагг пошлет ему со своих лучезарных небес капельку.
— Какую капельку — целый водопад! Он вовсе не мелочен, наш новомученик.
— Будем надеяться.
Глава 31 СЕАНС СПИРИТИЗМА
Ниц блефовал, как выяснилось. Двое суток суматошных поисков, в ходе которых на острове Гиперборея была осмотрена каждая расщелина, перевернут каждый булыжник, не дали ровным счетом ничего.
Лишь у одной лодки, причаленной на краю пристани, было неуклюже проковырено дно — ножом или большим гвоздем, отчего она на треть заполнилась водой (но не потонула). И ничего больше.
