Елена Хотулева - Гравбры на ветру
— Честно говоря, мне трудно представить вас с какой-то другой женщиной. Да и вообще, кажется, вас всегда больше интересовали формулы. Как там, кстати, ваша последняя статья? Уже готовится к печати? — я попытался было перевести разговор на другую тему, но мой друг, глотнувший лишнего, говорить о науке был явно не настроен.
— Какое же это счастье, держать в объятьях женщину, которая тебя самозабвенно любит, — рассуждал он, похрустывая соленым огурцом. — Заглядывать в ее полуприкрытые от наслаждения глаза…
Поняв, что старика основательно понесло, я решил вывести его на свежий воздух:
— Может быть, постоим на балконе? Капельку подышим?
— Да? Ну что ж, неплохая идея, — он закивал и, громко отодвинув стул, пошатываясь направился к приоткрытой двери. — Пойдемте, там есть куда присесть.
Мы опустились на прохладные и слегка сырые табуретки, и только здесь в дождливой темноте вечера я почувствовал, что пьян не меньше профессора. И что на меня нашло? Я же так редко позволяю себе спиртное… Мне пришлось обмахиваться какой-то попавшейся под руку газетой — в голове гудело, а перед глазами заплясали сияющие круги.
Старик приподнял ворот полотняного пиджака:
— Кажется, мы с вами перебрали, — его смех перешел в недолгий сухой кашель.
— Да, уж. Дорогой друг, — я посмотрел на его расплывшееся в улыбке морщинистое лицо. — За вашими-то игривыми разговорами…
— А что? — он стукнул меня ладонью по плечу. — Будто вы не знаете, что такое настоящая страсть? А? Молчун вы эдакий! Поделитесь со старым пройдохой. Сколько раз нежные голоски шептали вам слова любви? — профессор хмыкнул и потер руки. — Может быть, и сейчас вашего звонка ждет молодая красивая женщина? Вам пошел на пользу роман… Знаете, с красивой тридцатилетней матерью-одиночкой…
Я понял, что его не остановить и, демонстративно взглянул на часы:
— О, к сожалению, нам уже пора. Что-то мы у вас засиделись. Мне завтра рано на работу. Жене встречать родственников… Так что пора и честь знать, — я бросил газету и распахнув балконную дверь зашел в комнату. — Карина, собирайся! Спасибо за угощение… Еще раз поздравляем…
После долгих проводов, поцелуев и рукопожатий нам наконец удалось вернуться домой. Когда мы улеглись в кровать, было уже за полночь. Артур давно спал, и в квартире было слышно только гулкое тиканье больших напольных часов.
— Герард? — шепот жены нарушил тишину.
— Что?
— Хочешь спать?
— Да, в общем-то нет, — я повернулся и попытался разглядеть ее лицо в темноте. — А что?
— Да, так… — она тихонько рассмеялась и провела рукой по моему плечу.
Сегодня какой-то любвеобильный вечер. Скачала профессор со своими воспоминаниями, теперь Карина, на ночь глядя… Мне было неудобно отказывать, и я стал не торопясь переползать на ее половину кровати…
Через некоторое время я снова вернулся на свое место.
— Спокойной ночи, Герард.
— И тебе доброй ночи, голубушка.
Я лежал с открытыми глазами и мучился от бессонницы. Зря я столько выпил. Теперь буду валяться часов до четырех. Проклятый юбилей. И старика совсем развезло, и Карина что-то развеселилась… Я посмотрел в сторону спящей жены. Как он там говорил? Держать в объятьях женщину, которая тебя самозабвенно любит… Заглядывать в ее полуприкрытые глаза… Я кисло ухмыльнулся — а ведь по правде сказать, мне и не доводилось испытать всего того, о чем болтал этот старикан. Страсть, красивые женщины… Я повернулся на бок и подоткнул кулаком подушку. Так вот живешь, живешь, и даже не задумываешься, сколько всего пролетело мимо. Дочка вышла замуж, сын скоро заканчивает школу… И все это как-то без особенных волнений. Нет, ну конечно были и у меня забавные фрагментики, но разве такое кто принимает всерьез.
Я снова лег на спину и закинул руки за голову. Перед мои мысленным взором с быстротой молнии пролетели картинки поезда, в котором лет шесть назад я ехал в командировку. Тогда судьба забросила меня в одно купе со странной тихо плачущей женщиной, которая страдала от своего некрасивого лица. Помню, мне стало жаль ее, и, когда она неправильно поняла мое предложение сесть рядом друг с другом, я не решился сказать ей нет. Потом была еще эта самовлюбленная докторесса из нашего филиала. Какие я посылал ей письма! Казалось, ведь, что я был сильно влюблен. Даже пару раз приезжал к ней в город. Правда она лишь однажды снизошла до меня, да, впрочем, чего-то особенного между нами почти и не случилось…
Чем же я мог похвастаться еще? Я стал припоминать. Нет, те молодежные марафоны, которыми мы страдали во время институтской практики в больнице, я в расчет не беру — то было без любви, просто в силу возраста. Какое-то мельтешение тел, обнимания на кушетках…
Так промелькнула юность. Потом я встретил Карину. Мы поженились. Странно… Оказывается, она ни разу не объяснялась мне в любви. Надо же… Если бы профессор не завел сегодня этот дикий разговор, я бы и не задумался о таких вещах. Выходит дело, что я так ничего и не видел? Мне стало тоскливо. Я встал и, набросив на себя Каринин халат, вышел на кухню.
Подогрев на плите чайник, я сел за стол и стал болтать ложкой в стакане. Жаль, что жизнь прошла столь быстро. Вот так взглянешь на себя со стороны, и оказывается, что ничего-то ты не знаешь ни о страсти, ни о любви. А какой-то сумасшедший профессор математики с трясущимися от старости руками сойдет в могилу, вспоминая чьи-то полуприкрытые от вожделения глаза…
Отхлебнув чай, я тяжело вздохнул и посмотрел на висевшую под потолком полку с вареньем — из-за самой большой банки немного выглядывал корешок синей книги, которую вчера вечером я спрятал от жены. Вот, пожалуй, чем стоит заняться, пока меня одолевает бессонница. По крайней мере, здесь мне никто не помешает, и я смогу спокойно, без причитаний жены, узнать, чем же эта книжица так понравилась моему чудаковатому другу.
Я достал томик и, поудобней устроившись на своем потрепанном стуле, начал читать. Шуршали страницы, разворачивался сюжет, я перестал следить за временем.
Странное и немного печальное произведение воспевало бессмертие земной любви — главная тема сегодняшнего вечера продолжалась. Я читал и одновременно думал о своей жизни. Мне представлялись лица женщин, некогда поразивших меня своей красотой, и не удостоивших меня даже взглядом, унылые маски тех, кому я сам не захотел ответить взаимностью… Все то, что раньше лежало нетронутое на дне моей памяти, неожиданно начало переоцениваться. Давно позабытые встречи вдруг вспыхивали перед глазами яркими пятнами, заставляя вновь и вновь сожалеть о так быстро пролетевших годах. Я мечтал о любви, я хотел испытать это всепоглощающее взаимное чувство, я желал получить это любой ценой. И мне было безразлично, как долго мог бы продолжаться такой роман…
Занялась заря. Последние строчки эпилога окрасились в бледно-розовый цвет. Я снова убрал теперь уже прочитанную книгу за банку с черносмородиновым вареньем и, тяжело соскочив с табуретки, поставил на плиту чайник. Все незваные мысли этой ночи растворились в моей крови медленнодействующим ядом. Я включил телевизор и начал свое обычное утро. Минувшие часы показались мне не более чем сном.
* 10 *
Стремительно потеплело. Удивленной испариной покрылись стекла автомобилей и приоткрытые форточки квартир. Весна вспомнила о том, что город нуждается в хорошей погоде, и тихонько зашевелила ветви цветущих деревьев неуверенным в себе южным ветром. А день побросал за горизонт облака, открыв новые возможности для солнца, которое вонзило свои лучи в простудившийся во время ночного дождя асфальт. Карты шевелились в потоках воздуха и не спеша пододвигались друг к другу.
* 11 *
Я сидела в редакции и дописывала фельетон об одном бездарном заведении, в котором мне пришлось пообедать накануне. Ремесло ресторанного критика требовало еженедельных отчетов об общепитовской жизни мегаполиса.
На столе зазвонил телефон:
— Елена, поднимись ко мне, — интонация редактора показалась мне несколько напряженной.
Быстро взбежав по лестнице, я зашла в его продымленный кабинет:
— Что-то случилось?
— Нет. Если случится, то звонить уже будет поздно, — он размял сигарету в наполненной кривыми окурками пепельнице. — Для тебя сегодня есть задание… Довольно необычное. Как видно, придется съездить в одно шарлатанское место и написать рекламный текст. Они сами тебе позвонят и скажут, что именно им надо.
— Хорошо. А когда это будет? — я прислонилась к полке со стопками пожелтевших газет и стала задумчиво водить каблуком по рваному краю напольного ковролина.
— Понятия не имею, — он застучал клавишами и, прищурившись, посмотрел на монитор. — Жди. Если до вечера не объявятся, тогда поедешь к ним завтра…
Вернувшись к себе, я быстро перечитала заметку и сбросила ее по внутренней почте. Теперь придется сидеть и ждать звонка. Я посмотрела за окно на хоровод карапузов, гуляющих с мамашами возле песочницы. Зря поторопилась с текстом — оставаться привязанной к рабочему месту и ничего не делать довольно неприятно.
