Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра
Четана, выпей еще немножечко меня, чтобы эта пилюля могла проскочить внутрь. Отпей еще немного от того, кого нет. Я понимаю, это больно. Это горькая пилюля, хотя она и покрыта сахарной оболочкой. Трудно принять, что отношения есть только у тебя, а у Мастера их нет. Ты бы хотела, чтобы Мастер тоже в тебе нуждался. Ты бы хотела, чтобы я сказал тебе: „Ты нужна мне, я очень тебя люблю“. Я понимаю твою потребность, но сказать это будет неправдой. Я могу лишь сказать: „Я не нуждаюсь в тебе, и я тебя люблю“.
Потребность возникает из-за эго. Я не могу как-то к тебе относиться, потому что меня нет. Ты же можешь ко мне относиться, потому что ты еще есть. И потому, что ты есть, ты можешь поддерживать со мной отношения, но эти отношения всегда будут половинчатыми, прохладными.
Если ты тоже исчезнешь, как и я, тогда произойдет встреча. Не отношения, а слияние. Отношения не способны принести удовлетворение. У тебя было их так много, и что с ними теперь? Ты любила, у тебя были друзья, ты любила отца и мать, любила своих братьев и сестер, ты любила и мужчин, и женщин. Столько раз между вами завязывались отношения. И ты знаешь, что после любых отношений остается горький привкус. Они не приносят истинного удовлетворения. Ты можешь быть довольна лишь на мгновение, но потом всегда наступает разочарование. Они могут тебя согревать, но раз за разом ты остаешься один на один с ледяным ветром своего одиночества.
В отношениях нельзя познать истину. Ее можно познать только в единении, только в истинном слиянии. Когда между вами отношения, вы разделены, а в разделении связь оказывается отвратительной, неверной, болезненной. Лишь слияние это исцеляет.
Поэтому, Четана, испей еще немного моего отсутствия, еще немного моей любви, которая не нуждается в тебе. Ты проглотишь пилюлю и сможешь ее переварить. И однажды наступит такой день, самый великий день из всех, когда ты тоже сможешь любить меня и в то же время не нуждаться во мне.
Когда двое любят друг друга и в то же время могут существовать сами по себе, у их любви вырастают крылья. Это больше не обычная любовь, не земная, она принадлежит тому, что находится за пределами обычного человеческого опыта. Такая любовь трансцендентальна» («Юнио Мистика», том 1).
Глава 17
Снова Пуна. Диагноз: отравлен таллием
Гераклит сказал: «Вы не можете войти в одну и ту же реку дважды». Ошо сказал: «Вы не можете войти в одну и ту же реку даже единожды».
Поэтому Пуны «снова» не существует.
Когда мы приехали в Пуну в начале января 1987 годя, я чувствовала себя так, будто повзрослела на несколько сотен лет, если не больше. Я прожила уже столько жизней, пережила столько смертей. Я видела цветущие сады и видела, как их уничтожали.
И все же Ошо не унывал. Он все еще пытался провести нас как можно дальше по пути к тому, что он считал естественным человеческим правом, данным от рождения, – к просветлению.
Именно в эти три года, с 1987-го по 1990-й, Ошо «наговорил» сорок восемь книг, учитывая еще, что треть этого времени он болел и лежал в постели. Это колоссально!
Ошо провел четыре месяца в Бомбее, но в ту ночь, когда мы приехали в Пуну, около четырех часов утра четвертого января, подъезд к ашраму был заполнен саньясинами, желающими его поприветствовать. Ошо лежал в машине на заднем сидении и спал. Когда мы подъезжали, он проснулся и махал людям рукой, не вставая. В этот момент он скорее был похож на маленького сонного ребенка, разбуженного посреди ночи.
Через три часа прибыли полицейские с предписанием не пускать Ошо в Пуну. Предписание должны были вручить Ошо перед въездом в город. Если бы ему вручили документ, когда он был еще в пути, то, въехав в Пуну, он нарушил бы закон. Однако мы уехали из Бомбея ночью, чтобы избежать жары и пробок на дорогах, и полицейские опоздали, пусть и на несколько часов. Они ворвались в ашрам, вошли в дом Лао-цзы и проследовали в спальню Ошо. Ошо еще спал. Никто не входил в его комнату, когда он спал. Поведение полицейских показалось нам вероломством и глубоким оскорблением. Мы с Вивек, Рафией и Миларепой стояли на лестнице, наверху. Поскольку мы были иностранцами, то решили не вмешиваться. С полицейскими разговаривали Лакшми и Нилам. Из комнаты Ошо до нас доносились крики, был слышен и голос самого Ошо. Перепалка продолжалась десять минут. Вивек не выдержала и пошла к ним. Войдя в спальню Ошо, она предложила полицейским чаю! Она сказала, что они выглядели так, как будто у них камень с души свалился. Они столкнулись с чем-то неизмеримо большим, выходящим за рамки их понимания, и были рады поскорее убраться из ашрама.
10 января во время дискурса Ошо рассказал нам о том, что произошло:
«Я был в Бомбее. Один важный человек, президент какой-то влиятельной политической группировки, написал главному министру письмо, а мне отправил копию. В письме говорилось, что мое присутствие в Бомбее может отрицательно сказаться на атмосфере.
Я сказал себе: „Мой бог, еще есть кто-то, кто может отрицательно повлиять на атмосферу Бомбея – самого грязного города в мире?..“ Я жил там четыре месяца, я ни разу не выходил на улицу, даже в окно не выглядывал. Двери в мою комнату были заперты, и все же я чувствовал вонь… как в туалете! Таков Бомбей.
…После этого на моего друга саньясина, хозяина дома, в котором я гостил все эти четыре месяца, власти стали оказывать давление. Ему присылали письма с угрозами: если я не уберусь из его дома, то его и его семью сожгут вместе с домом.
То ли смеяться, то ли плакать.
…Я уехал из Бомбея в субботу вечером, а на следующее утро его дом был окружен пятнадцатью вооруженными полицейскими.
…Сюда я приехал в четыре утра, и через три часа полиция – уже тут как тут. Я спал. Открыв глаза, я увидел в своей комнате двух полицейских. Я сказал себе: „Вообще-то мне никогда не снятся сны, в особенности кошмары. Как эти придурки сюда попали?“
– У вас есть ордер на обыск? – спросил я, но у них ничего не было. – Тогда как вы оказались в моей частной спальне?
– Мы должны вручить вам уведомление, – пролепетали они.
Иногда думаешь: „Эти люди что, спят на ходу, когда говорят?“ Разве так вручают уведомления? Разве так ведут себя служащие, которые служат людям? Они – слуги народа, мы им платим. Они и должны вести себя, как подобает слугам. Они же ведут себя как хозяева.
– Я не совершил никакого преступления. Я просто спал три часа, это что, преступление? – спросил я.
Один из них сказал:
– Вы человек, появление которого вызывает бурные дебаты, и полицейский комиссар опасается, что в городе могут начаться беспорядки. А в уведомлении…
Я его прервал:
– Прочитайте, в чем меня обвиняют? В том, что я человек, к которому люди относятся по-разному? А скажите, пожалуйста, вы вообще видели когда-нибудь известного человека, к которому люди относятся одинаково?
Вызывать споры среди людей – это не преступление. На самом деле, вся эволюция человеческого сознания происходила благодаря людям неоднозначным, таким как Сократ, Христос, Гаутама Будда, Махавира, Бодхидхарма и Заратустра. Им повезло, что никто из них не въезжал в Пуну.
Полицейский повел себя грубо. Я лежал на кровати, и он кинул уведомление мне в лицо! Я не мог терпеть такого варварского поведения. Я тут же разорвал эту бумажку и выкинул ее. А полицейским я сказал:
– Идите, доложите своему комиссару.
Знаю, уведомление нельзя рвать, но всему есть пределы! Во-первых, законы должны быть написаны для людей и уважать человеческое достоинство. Только тогда можно ожидать, что и люди будут их уважать» («Мессия», том 1).
Полицейский комиссар отказался отменить распоряжение, но согласился отложить его на неопределенный срок при определенных условиях, которые он выдвинул ашраму как «нормы поведения». Это был список из четырнадцати условий, определяющих содержание и продолжительность дискурсов, проводимых Ошо. Ему нельзя было обличать религии или говорить то, что могло вызвать серьезные споры. На территории ашрама могли находиться не больше ста иностранцев, и лишь тысяча человек могла посещать ашрам единовременно. Все иностранцы должны регистрироваться в полиции. Условия предписывали, сколько должно быть в день медитаций, сколько они могли длиться по времени, и что полицейские оставляют за собой право входить в ашрам в любое время суток и должны обязательно присутствовать на дискурсах.
Ошо ответил на эти условия львиным рыком. Когда во время дискурса он нам рассказывал об этом, он весь горел:
«Разве же это свобода, за которую тысячи людей отдали свои жизни?
Это храм бога. Никто не может запрещать нам медитировать больше часа…
И я буду высказываться против религий, потому что все они фальшивы. Среди них нет ни одной истинной. А если ему (полицейскому комиссару) хватит ума доказать обратное, то вперед…
Мы не верим в страны, не верим в нации. Для нас все равны, среди нас нет иностранцев».
