Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
VII
Пути борьбы
Несмотря на продолжительность пересечения океана, которое было чрезвычайно долгим в то время, прибытие ирландских экспатриантов на земли Америки произошло без крупных инцидентов.
Старый Гордон, как опытный гид, в полной безопасности привёл каваран к своему месту назначения, и иммигранты устроились в той зоне, которая позже будет поглощена предместьями Хартфорда.
Все сердца переживали новые надежды.
Сирил был очарован богатством земли, впечатлён красотой горизонта. И в самом деле, пейзаж открывал им совершенно другой мир, который, по словам Абрахама Гордона, был областью, предназначенной Богом для людей доброй воли.
Привыкание маленького сообщества не представило особых трудностей. За несколько дней, восторженные от многообещающих перспектив, все были довольны произошедшими переменами. Охота и рыбалка были в новинку, они предоставляли всем небывалые развлечения, а также отвечали их продовольственным потребностям.
Устроившись, Самуэль и Абрахам тотчас же купили сотню рабов, которые помогли им в первых посевах зерна. С усердием оживляющего энтузиазма, энергия, вложенная в осуществление огромных задач, множилась так быстро, что через несколько недель работу была нормализована.
В память о своей родной земле два сельских поместья, протянувшиеся далеко за горизонт, были окрещены выразительным именем Новая Ирландия.
Самуэль и Констанция не скрывали более своего счастья, и, скучая по своему дорогому Ольстеру, делали всё возможное, чтобы воспроизвести и сохранить в мельчайших деталях старинные плантации их далёкой Ирландии. Установка структуры ферм шла хорошо не только в рамках домашних дел, но и на уровне распределения пастбищ и полей картофеля и овощей, разведения кур или строительства хлевов и овчарен.
Сирил вместе с Жаном и Шарлем Гордонами принимал важные решения. Полные энергии и молодости, они втроём осуществляли аграрную революцию, руководя многими слугами в продуктивном превращении наследия природы. Здесь они пролагали русло воды на многие километры для удобрения пастбищ и питания ветряных мельниц; там они проверяли неведомые зерновые культуры, найденные на месте. Они извлекали выгоду из всех советов поселенцев, приехавших раньше их. Большие территории земли были зарезервированы для плантаций табака — экономической базы огромного значения для торговли на экспорт.
Сирил не щадил своих сил, очарованный величием территории, бросавшей вызов его крепкой и предприимчивой юности. Он посвящал всё своё время интенсивной работе, а мыслью был в своей далёкой семье. Верный обязательствам, принятым в Европе, он скоро начал строить свой дом. Как кропотливая птица, он с большим вниманием и осторожностью выбирал материал, наиболее подходящий для создания семейного гнёздышка, источника их будущего спокойствия. Он вспоминал малейшие замечания своей спутницы по этому поводу и старался претворять их на практике. Окружающая его природа, казалось, соответствовала самым интимным желаниям его жены, поскольку он, действительно, нашёл небольшой участок земли, окружённый зелёными горами, орошаемый светлыми водами Коннектикута, со всеми оттенками голубого величественного дна. Сирил особо тщательно обнёс оградой имение, чтобы фруктовые деревья могли спокойно развивать свои пышные ветви.
Понимая его планы на будущее, основанные на мечтах отцовского счастья, Констанция в восхищении улыбалась и, в свою очередь, придумывала тысячи разных мелочей, чтобы её невестка прекрасно себя чувствовала в этой атмосфере колонии.
Уже скоро год, как они эмигрировали, год надежд и работ для Сирила, а также тоски и ожиданий вестей, которых всё не было, кроме нескольких писем, полученных в первое время.
Явно озабоченный молчанием жены, Сирил ждал теперь корабля из Парижа, чтобы встретить её. Но корабль, прибытие которого он так хотел видеть, привёз ему печальное письмо от дяди Жака, в котором дрожащей рукой он описывал печальные события, происшедшие во Франции. Он рассказал ему об эпидемии с её смертельными страданиями, и в конце с глубокой скорбью сообщил о кончине Мадлен и её отца немногим позже смерти доньи Маргариты. Из Версаля Антеро де Овьедо сообщал ему, что он покинул Францию и уехал в Южную Америку, погружённый в глубокую печаль.
Чтение траурного письма было как удар молнии. Молодой человек жестом выразил своё смирение перед неизбежностью, которая меняла теперь всю его судьбу. Его глаза затуманились, он дрожал от ужаса. Горючие слёзы смешивались с потрясением неизбежной скорби, несмотря на все попытки матери утешить его. Всё рушилось в одно мгновение. К чему теперь столько надежд, если неизбежность так просто уничтожает все его возвышенные планы? Сейчас он понимал, что все эти изменения, осуществляемые с такими большими упованиями на счастливое будущее, были не чем иным, как ничтожной ссылкой. Ему стоило большого труда принять реальность нежданных и печальных вестей. Однако письмо старого друга из Блуа не оставляло сомнений. К тому же, на том же корабле, который доставил печальную весть, прибыли многие французские иммигранты, которые заявляли, что добровольно уехали из страны, бежав от опустошительной эпидемии.
Бедный парень впал в отчаяние. Он был безутешен. Его невыразимая боль несла отпечаток неизбежной судьбы. В состоянии прострации, с высокой температурой, он слёг, и вся «Новая Ирландия» собиралась у его постели, напрасно стараясь его утешить. Его взгляд был почти равнодушен к евангельским призывам его отца, он почти не реагировал на материнские слова. В его глазах боль была недоступна пониманию тех, кто его окружал. Никто в колонии не знал Мадлен и не мог реально оценить эту непоправимую катастрофу.
Констанция же не считалась со своими усилиями в бесконечной способности материнской любви. Накануне мессы, которую она заказала, чтобы помянуть свою якобы усопшую невестку, она подошла к постели безутешного сына и с нежностью сказала ему:
— Сын мой, твоё страдание неописуемо, мы далеки от того, чтобы представить себе всю силу твоей печали, но я прошу тебя довериться мне!… Разве твой долг в этом мире заканчивается на этом? Я понимаю, что твоя супружеская любовь очень велика, но мы ведь тоже очень любим тебя!
Он хотел ей ответить, утверждая, что его счастье разрушено, что мир не предлагает ему новых идеалов, но его голос тонул в сжатом от слёз горле.
— Не предавайся такому резкому унынию сердца, — с глубокой нежностью продолжала мать. — Я не прошу у тебя жертвы только для меня. Вот уже три ночи, как Самуэль не спит, терзаемый жестокими угрызениями совести, что дал тебе уехать без жены! Я больше не знаю, что делать, сын мой, как показать тебе, что во всём мы должны подчиняться воле Отца небесного.
В этот момент женщина умолкла и стала вытирать слёзы.
— Я также страдаю от мыслей, угнетающих твоего отца, но кем бы мы стали на этой земле без тебя, без
