Дэвид Годмен - Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2
Затем он показал, как прятать лимон в руке и как подносить его к глазам, чтобы никто не заметил. Инструктор сказал, что самый лучший способ – это пропитать соком носовой платок. Никто не станет подозревать человека, который вытирает лоб или сморкается. Вот так и обучают миссионеров. У них нет внутреннего опыта общения с Богом, который бы заставил их плакать естественным образом, поэтому их учат обманывать.
Это один способ залавливать новых людей. Другой способ – забирать их еще детьми, когда они еще очень малы. В Индии христианские организации набирают девочек из бедных семей низких каст и обещают воспитывать и обучать их. Когда они становятся подростками, их убеждают уходить в монастыри за границей, чтобы продолжать обучение. Однако, когда они соглашаются, выясняется, что их используют как служанок. Если потенциальные новообращенные – взрослые люди, их подкупают едой. Когда я работал в Кэстл Рок недалеко от Гоа, миссионеры каждую неделю выдавали сахар, муку и бобы тем, кто посещал церковные службы. Это религия, которая полагается на обман и взятки, чтобы заманивать людей в свои ряды. Я не вижу никакого будущего для такой религии. В Западной церкви число прихожан уменьшается уже много десятилетий. Многие люди, которые всерьез ищут Бога или просветления, уходят из христианства в другие религии. Я видел это сам, когда ездил по Европе.
Пападжи проводил сатсанги в Мадриде в течение примерно двух недель. Похоже, он нашел, как обойти правило «не более пятнадцати человек», так как 5 мая 1974 г. отправил следующее письмо Шри Б. Д. Дезаю:
Мадрид
Дорогой Сын!
Я сейчас остановился в Мадриде, но Мира позвонила мне и сказала, что несколько ребят внезапно приехали из Франции [в Барселону], чтобы увидеться со мной. Поэтому завтра мне придется вернуться. Здесь каждый день на мои лекции приходит около 100 человек. Они предложили мне большой дом, чтобы я мог использовать его как постоянное жилье и как центр медитации.
Здесь очень приятные люди. Через пару дней многие из них получили опыт. Гьянешвар подробно напишет вам из Барселоны.
Когда Пападжи был в Мадриде, он встретил художницу, которая хотела нарисовать его портрет. Он описывает встречу с ней, а затем продолжает рассказывать о других художниках, которых встречал в Европе.
После одного из моих сатсангов ко мне подошла женщина и спросила, можно ли ей написать мой портрет.
«Мне понадобится просидеть с вами примерно шесть часов», – сказала она.
Я не хотел сидеть шесть часов ничего не делая, пока она не закончит свою картину, поэтому сказал ей: «Каждый день мы проводим здесь сатсанги по одному часу. Вы можете приходить и делать свою работу, пока я отвечаю на вопросы или пока все медитируют».
Она согласилась и закончила картину примерно через неделю. Всем она понравилась, включая меня, но она была не удовлетворена.
«Фотография показывает, как человек выглядит снаружи, – объяснила она, – а портрет должен открывать, что происходит у него внутри. Вам он может нравиться, но я вижу, что это неудача, потому что мне так и не удалось почувствовать, какой вы внутри. Из-за этого мне не удалось перенести свое понимание на холст. В вас есть что-то такое, что я не могу ухватить. Я не удовлетворена этим портретом, но вы можете его забрать».
Я принял его и даже отправил в Индию. Теперь он висит в моем доме в Лакнау. Мне понравилось отношение этой женщины к рисованию. Она не просто пыталась скопировать мое лицо, она пыталась найти реальность, которая скрывается за ним, чтобы перенести эту сущность на портрет. Часовые сеансы были для нее настоящими сатсангами, потому что она сосредоточивала все свое внимание на истинной природе учителя, который находился перед ней.
Путешествуя по Европе, я встречался с несколькими другими художниками. Во время моей первой поездки в Европу я встретил немецкого художника, который рассказал мне очень интересную историю.
«Я пошел на выставку, – сказал он, – потому что там были вывешены несколько моих работ. У меня не было громкого имени, и мои картины в то время продавались за очень маленькие деньги. Я снимал их с выставки очень быстро и продавал очень дешево. Там была одна крошечная картина, на которой была изображена очень уродливая женщина, которую я не ожидал продать больше чем за 10 марок. На самом деле она была настолько уродливой, что я на самом деле и не ожидал, что ее кто-нибудь купит. Один глаз был закрыт, нос был кривой, и я намеренно нарисовал ее такой старой, морщинистой и уродливой, как только мог.
Во время выставки ко мне подошла одна женщина, опустошила передо мной свой кошелек и сказала: „Это все деньги, которые у меня есть с собой, кроме мелочи на автобус, чтобы доехать до дома. Этого хватит, чтобы купить эту картину?“
Она показала на портрет уродливой женщины.
Я посмотрел на кучу денег передо мной и ответил: „Здесь несколько сотен марок. Вам не нужно платить столько денег. Я возьму десять марок. Остальные вы можете забрать“.
„Нет, – ответила она. – Я хочу отдать вам все, что у меня есть. Когда я пришла сюда, я не собиралась покупать картину. Я просто приехала в город, чтобы походить по магазинам. Я забрела сюда из любопытства. Но когда я увидела эту картину, я подумала: „Это самое лучшее изображение женщины, какое я только видела. Мне понравилась эта картина, потому что внутри себя я знаю, что я такая, и она мне нравится, потому что я знаю, что внутри все женщины такие. Это завершенный образ женщины. Я должна купить эту картину, и я должна отдать за нее все, что у меня есть, потому что знаю, что если я это сделаю, я буду еще больше ценить ее“.
Я продал ей картину за эту большую сумму, и она ушла домой, счастливая“.
Это очень странная история, я до сих пор не знаю, как это объяснить. Почему эта женщина хотела смотреть на нечто такое уродливое? Почему она решила, что это изображение настолько точное, и почему она хотела отдать за эту картину все свои деньги, если могла купить ее всего за 10 марок? Я рассказывал эту историю нескольким людям, и никто не дал мне ответа, который бы меня удовлетворил.
Другой художник, притом довольно известный, пригласил меня в свою квартиру в Париже. Он был профессором искусств, а также учеником Кришнамурти. Когда я вошел в его квартиру, я увидел его картину, висящую на стене передо мной. У меня не было ни малейшего представления, что бы это могло означать, поэтому я прямо спросил его: „Что это?“
„Я не знаю, – ответил он. – Я не думаю умом, когда работаю. Когда я работаю, у меня нет идей или намерений. Я не пытаюсь что-то создать или чего-то добиться. Я просто отпускаю это и позволяю своим рукам делать все, что они хотят. Когда работа готова, я не могу сказать, что она означает, потому что я не вкладывал в нее никакого значения, когда ее создавал. Она просто отражает мое состояние на тот момент, когда мои руки работали“.
Мне понравилась идея искусства не-ума, но я не могу сказать, что мне понравился конечный продукт, потому что все работы, которые он мне показывал, были сделаны из старых сигаретных окурков. В свое свободное время он бродил по улицам Парижа, собирая выброшенные бычки. Когда он набирал их достаточно для очередного произведения искусства, он становился к холсту, выключал свой ум и давал своим пальцам закреплять на холсте окурки, казалось бы, в хаотическом порядке. Этот человек был достаточно известным, он даже убеждал людей платить большие деньги за эти работы. Я не смог оценить их, потому что вся его квартира провоняла застарелым табаком. Я ушел оттуда, как только представилась возможность.
Потом я узнал, что он переключился на деревяшки. Он брал кусочки дерева, похожие на детские кубики, и составлял из них узоры на полу. Иногда он добавлял несколько камней. Эти композиции выставлялись в галереях Парижа, и многие из них были проданы за крупные суммы денег.
Большинство художников, которых я встречал, говорили мне, что их картины изображают или отражают их душевное состояние, но я редко мог проследить эту связь. Например, во время моего первого визита в Европу я встретил в Зальцбурге художника, который показывал мне свои красивые картины, изображающие дикую природу. Похоже, летящие птицы были его специальностью. Когда он не рисовал, он страшно скандалил со своей женой. Я с ней тоже встречался, и она говорила мне, что он часто бьет ее, но в картинах, которые он рисовал, не было никаких следов его жестокого характера.
Я не могу сказать, что я понял или оценил многие из тех произведений искусства, которые мне показывали в Европе. Возможно, у меня просто другие вкусы. Я люблю танец и пение, но мне редко нравятся произведения искусства. Когда я был в Индии, я любил петь и танцевать под дождем. Я уходил один в горы и выражал свою радость тем, что танцевал и пел в одиночестве.»
Пападжи вернулся в Барселону во вторую неделю мая и приехал на ферму Энрике Агиляра, человека, который пригласил его в Барселону в 1971 г. Он рассказал о своем кратком визите в письме Винайяку Прабху:
