Уильям Янг - Хижина

Мак сполз на землю и привалился спиной к камню и опустил голову.

— Папа, кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. Но у меня такое чувство, что если прощу этого типа, он получит свободу. Как я могу простить то, что он сделал? Разве это справедливо по отношению к Мисси, если я перестану его ненавидеть?

— Макензи, прощение ни в коей мере не подразумевает освобождения. Поверь мне, свобода — последнее, что есть у этого человека. И не твоя обязанность его судить. Я сам этим займусь. Что же касается Мисси, она его уже простила.

— Она простила? — Мак даже не поднял головы. — Как она смогла?

— Благодаря моему присутствию в ней. Это единственный способ простить по-настоящему из всех возможных.

Мак почувствовал, что Папа сел рядом с ним на землю, новее равно не поднимал головы. Когда Папа обнял его, Мак заплакал.

— Выпусти из себя все, — услышал он шепот Папы и наконец-то смог это сделать.

Он закрыл глаза; слезы лились ручьями. Снова заполнили сознание воспоминания о Мисси, видения, где были раскрашенные картинки, карандаши и разорванное, окровавленное платье. Он плакал, пока не выплакал из себя всю темноту, всю тоску и опустошенность, пока не осталось ничего.

Сидя с закрытыми глазами, раскачиваясь взад и вперед, он умолял:

— Помоги мне, Папа! Помоги! Что мне делать? Как я могу его простить?

— Скажи ему.

Мак поднял голову, почти ожидая увидеть, что человек, которого он ни разу не встречал, стоит перед ним, но никого рядом не оказалось.

— Как, Папа?

— Просто скажи это вслух. В том, что утверждают мои дети, есть сила.

Мак зашептал себе под нос, сначала вполсилы и запинаясь, но затем со все нарастающей уверенностью:

— Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.

Папа притянул его к себе.

— Макензи, ты такое счастье!

Когда Мак успокоился, Сарайо подал ему платок, чтобы он утер лицо. Мак неуверенно поднял голову.

— Ого! — проговорил он сипло, пытаясь отыскать слово, способное описать то эмоциональное усилие, которое он только что совершил. Он ощущал себя живым. Он отдал платок Папе и спросил: — Так значит, ничего страшного, что я все еще злюсь?

Папа ответил тотчас же:

— Абсолютно ничего! То, что он совершил, ужасно. Он причинил невероятную боль множеству людей. Это неправильно, и злость верный ответ на то, что настолько неправильно. Лишь не позволяй боли и опустошенности помешать тебе его простить и оторвать руки от его шеи.

Он подхватил свой рюкзак и забросил за спину.

— Сынок, ты можешь говорить о своем прощении сотню раз в первый день и столько же во второй, но в последующие ты станешь делать это все реже и реже, пока однажды не почувствуешь, что простил его окончательно. И тогда ты помолишься за то, чтобы он обрел целостность, и передашь его в мои руки, чтобы моя любовь выжгла из его жизни все следы испорченности. И как бы невероятно это ни звучало сейчас, ты, возможно, когда-нибудь узнаешь этого человека с совершенно иной стороны.

Мак застонал. Однако, как ни сводило ему живот от тех слов, что произносил Папа, в душе он знал, что это правда. Они поднялись одновременно, и Мак повернулся в ту сторону, откуда они пришли.

— Мак, наше дело еще не сделано, — сказал Папа.

Мак замер:

— Правда? Я думал, ты привел меня сюда за этим.

— Да, но я же говорил, что должен кое- что тебе показать, то, о чем ты меня просил. Мы здесь, чтобы отвезти Мисси домой.

Внезапно Мак все понял. Он взглянул на подарок Сарайю, — так вот для чего спальный мешок. Где-то среди голых камней убийца спрятал тело Мисси, и они пришли, чтобы его забрать.

— Спасибо, — Это было единственное слово, которое он успел оказать Папе, прежде чем слезы снова покатились по щекам из невидимого источника. — Ненавижу все это, реву и пускаю пузыри, как идиот, ненавижу слезы, — стонал он.

— О дитя мое, — нежно заговорил Папа, — не умаляй чудесной силы своих слез. Они могут стать исцеляющими водами и потоком радости. Иногда они — лучшие слова, какие может высказать душа.

Мак отстранился и взглянул Папе в лицо.

— Но ты обещаешь, что в один день слез не будет? Я с нетерпением буду ждать этого момента.

Папа улыбнулся, протянул руку к лицу Мака и нежнейшим прикосновением стер с его щек оставленные слезами дорожки.

— Макензи, этот мир полон слез, но, если ты помнишь, я обещал, что это я буду тем, кто сотрет их с твоих глаз.

Мак сумел выдавить улыбку, а душа его продолжала исцеляться в любви его Отца.

— Вот, — произнес Папа, протягивая ему флягу. — Глотни как следует. Я не хочу, чтобы ты иссох, как изюм, раньше, чем мы закончим.

Мак невольно засмеялся, потом осекся, но решил, что все хорошо. Ведь это был смех надежды и возрожденной радости… от завершения.

Папа пошел первым. Прежде чем свернуть с главной тропы и двинуться по тропке, петляющей среди валунов, он остановился и палкой постучал по большому камню. Обернулся к Маку, жестом давая понять, чтобы тот посмотрел повнимательнее. На камне был знак в виде красной дуги. И теперь Мак понял, что дорога, по которой они идут, обозначена тем самым человеком, который похитил его дочь.

Пока они шли, Папа рассказал Маку, что тела убитых девочек так и не нашли, потому что убийца тщательно выбирал места, где их спрятать, иногда за много месяцев до того, как похищал свои жертвы.

Нa полпути через поле камней Папа свернул с тропы в лабиринт скал и каменных стен, но прежде снова указал палкой на теперь уже привычный знак, начерченный на поверхности скалы. Мак понял, что если бы он не знал, что именно они ищут, то запросто просмотрел бы эти значки. Прошло минут десять, Папа остановился перед расселиной, над которой встречались два выходивших на поверхность пласта породы. У их подножия была навалена куча камней, и на одном из них виднелся знак, оставленный убийцей.

— Помоги разобрать, — сказал Папа Маку, принимаясь откатывать самый большой камень, — Иначе не войти в пещеру.

Когда закрывающие вход камни были убраны, они отскребли и откинули лопатой затвердевшую землю и щебень, мешающие проходу. Неожиданно остатки завала поддались, и стал виден лаз в небольшую пещеру, возможно некогда служившую берлогой для медведя. Затхлый запах гниения вы плеснулся наружу, и Мак заткнул нос. Папа сунул руку в сверток, который дала Маку Сарайю, и вынул кусок ткани размером с головной платок. Он завязал им рот и нос Маку, и тотчас сладкий аромат заглушил зловоние пещеры.

Пещера была такой низкой, что им пришлось ползти на четвереньках. Вынув из рюкзака мощный фонарь, Папа заполз первым. Мак последовал за ним, волоча за собой подарок Сарайю.

Спустя несколько минут на маленьком каменном возвышении Мак увидел тело, которое, какой понял, принадлежало его Мисси: лицом вверх, завернутое в грязную гниющую простыню. Оно походило на старую перчатку, которую не оживляет рука, и Мак понял, что настоящей Мисси здесь нет.

Папа развернул то, что дала им с собой Сарайю, и пещера тотчас же наполнилась живыми благоуханными ароматами. И хотя простыня, окутывающая тело Мисси, была совсем прозрачная, она выдержала, когда Мак поднял дочь и уложил среди цветов и трав. Затем Папа осторожно завернул тело и понес его к выходу. Мак вылез наружу первым, и Папа передал ему их сокровище. Мак подождал, когда Папа выберется из пещеры и наденет рюкзак. Не было сказано ни слова, если не считать того, что Мак бормотал время от времени себе под нос:

— Я прощаю тебя… Я прощаю тебя…

Прежде чем покинуть это место, Папа подкатил валун, на котором была нарисована красная дуга, и положил его перед входом в пещеру. Мак заметил, но не обратил особенного внимания на его жест, он был занят собственными мыслями и нежно прижимал тело дочери к своему сердцу.

Глава 17

Выбор сердца

На Земле нет такой горести, какую не в силах исцелить Небеса.

Когда они подошли к хижине, Иисус с Сарайю уже поджидали их у заднего крыльца. Иисус осторожно забрал у Мака его груз, и они вместе пошли в мастерскую, где он работал накануне. Мак не заходил сюда со дня своего приезда, и его в очередной раз поразила простота убранства. Свет потоками лился через большие окна, и в его лучах висела тонкая древесная пыль. Стеллажи на стенах и верстаки, на которых лежали многочисленные инструменты, были устроены так, чтобы ничем не мешать работе. Совершенно очевидно, это было святилище настоящего мастера своего дела.

И прямо перед ними стояла его работа, настоящий шедевр, в который они уложили останки Мисси. Мак обошел вокруг гроба и узнал все, что было вырезано на дереве. Посмотрев внимательнее, обнаружил, что даже мельчайшие детали жизни Мисси были запечатлены здесь. Он нашел изображение Мисси вместе с ее котом Иудой. Было еще изображено, как Мак сидит в кресле, читая ей книжку доктора Сьюза. Вся семья узнавалась в сценах, вырезанных по бокам ящика и на крышке: Нэн с Мисси готовят на кухне; поездка на озеро Валлова и фуникулер, карабкающийся в гору; и даже Мисси за столом па лагерной стоянке с книжкой-раскраской и с точным изображением булавки с божьей коровкой, которую оставил после себя убийца. Иисус даже совершенно точно изобразил улыбающуюся Мисси, когда она глядела на водопад, твердо зная, что ее папа стоит по другую сторону. И повсюду виднелись те цветы и животные, которых Мисси любила больше других.