Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Для начала в «женском доме» стали падать предметы, повешенные на вбитые в стену гвоздики. Их поднимали, а вещи снова падали и падали. С наступлением полной темноты то же самое началось и в «мужском доме» и в гораздо худшем варианте: скрипели полы, словно по ним кто-то шел; скрежетали, открывались сами собой оконные рамы. Кто-то мерзко заухал в печке. Заглянули в печку, пошуровали там поленом – никого. Но мерное уханье, издевательское подлое хихиканье начало раздаваться в трубе.

В это же время жена начальника экспедиции вышла во двор перед сном и тут же с криком вбежала обратно:

– Вова! Гонится!

Начальник выскочил с ружьем в руках и тут же, едва удержав крик, бросился назад: чудовище с огненными глазами стелилось вдоль стены, вкрадчиво приближалось, протягивая мохнатую руку. И началось…

– А ты выйди, Вова, выйди! Что ты там сидишь? Ты выйди! И ты, тетенька, что испугалась? Мы хорошие, ты только выйди!

Примерно так бормотали, перебивали друг друга, постукивали в стены, хрипели, сипели, урчали несколько голосов, пугавших супругов буквально до холодного пота. В окне баньки мелькали уродливые тени, черная мохнатая рука прощупывала битые стекла, лезла в баньку. Начальник не выдержал, засадил по этой руке из карабина. Они с женой чуть не оглохли от выстрела в таком небольшом помещении, но рука исчезла, на выстрел прибежали остальные члены экспедиции. После чего вся экспедиция в полном составе набилась в «женский дом»: там как будто поспокойнее.

Но и вокруг «женского дома» делалось нехорошее. В лунном свете мелькали какие-то тени вдоль развалин; что-то непонятное – то ли небольшой человек, то ли обезьяна, то ли медвежонок – забралось на дерево напротив дома и корчило мерзкие рожи. Одна из дам умела неплохо рисовать, она по памяти нарисовала мне это создание: впечатляет.

Время от времени что-то или кто-то появлялся возле окон, вроде бы заглядывал, снова исчезал.

На полусгнившие балки потолка мягко опускался кто-то, сидел, вроде пытался проковырять дырочку между трухлявыми балками.

Под комнатой был когда-то погреб, в него вел лаз, закрытый крышкой с железным кольцом. В подвале тоже кто-то ходил, бормотал, стучал чем-то – вроде как бил палкой об палку.

Комната освещалась тремя свечками, и даже эти свечки вдруг стало заслонять что-то невидимое, но, как видно, и непрозрачное: кто-то ходил и по комнате.

Была идея почитать молитвы, но молитв никто не знал, даже элементарного «Отче наш». Что характерно, молиться Богу своими словами, просить спасения и помощи геологам и в голову не пришло. Господь Бог даже в такой ситуации оставался для них то ли начальником Главка, принимающим заявления строго определенной формы, то ли еще одним привидением, только посильнее и посвирепее остальных.

Существо в трубе особенно гадостно заухало, похабно захихикало, завозилось, отчего в печь посыпался из трубы всякий мусор.

Под утро раздалось уже знакомое:

– А ты выйди, Вова, выйди! Ты выйди, Саша, чего трусишь?! Выйди! Что ты там сидишь? Мы тебе что покажем! Ты выйди!

Эти тухлые, лишенные голосовых связок, звонкости и силы голоса раздавались довольно долго, почти что до самого рассвета. Последним перестало возиться и ухать существо в трубе, стихла непонятная ходьба в погребе. Стоит ли объяснять, что геологи не задержались даже лишней минуты. Впереди у них был маршрут, а потом ночевка еще в одной заброшенной деревне, «б/н». Позади – равнинные места и в числе прочего – стационар Академии Наук и немецкая деревня на Черном озере.

Партия поехала назад, а потом попадала в нужные места окружным путем, сделав крюк в полтысячи километров: это я узнал уже осенью от одной геологини, с которой успел познакомиться на стационаре.

Красные ключи

Еще одна история связана с известными событиями: Гражданской войной 1917–22 годов и коллективизацией, проходившей в Сибири в 1930–1934 годах.

В 1928 году красными карателями была уничтожена деревня Красные Ключи. Находилась она в пяти километрах от современного хакасского села Кизлас в современном Аскизском районе Хакасии. В наше время от деревни не осталось буквально ничего. В нескольких местах из хрящеватой хакасской земли торчали трухлявые обгоревшие столбики, и это было совершенно все. Ни ям, ни развалин (хотя бы развалин печей), ни плодовых деревьев. Буквально ничего – деревня исчезла совершенно бесследно: говорят, коммунисты применяли здесь огнеметы.

По одним сведениям, часть людей успела уйти в горные, не населенные никем районы Саян. Истории про «тайные деревни» – особый пласт сибирского фольклора… и не только фольклора. По крайней мере, я был лично знаком с человеком, который как-то попал в такую деревню, но сумел убежать. Да кое-что и видел сам…

Но только некоторые считают, что Красные ключи ушли. Другие же информаторы полагают, что уйти никто не успел.

Мне очень не советовали ночевать в этом месте и вообще бродить тут после наступления темноты. Рассказы были довольно сбивчивы, но получалось так, что в деревне и в ее окрестностях раздаются крики убиваемых людей, мелькают тени, слышны смех, обрывки разговоров убийц.

О Красных ключах мне рассказывали историю про некого крайкомовского (или райкомовского?) лектора, читавшего лекции про путь к коммунизму, путеводную звезду КПСС и, конечно же, про то, что Бога нет. Вот этому деятелю мужики устроили славную рыбалку с обильным употреблением водки, и, когда гость прикорнул у костра, сами тихонько ушли. Спустя час или два крайкомовский «научный атеист» примчался весь в мыле и потребовал немедленно «попа с кадилом» для искоренения специфики Красных ключей. А мужики ему чуть ли не хором:

– Так ведь ничего же «не бывает»?! Галлюцинация с тобой, Иваныч, врача надо…

Действительно, «научный атеист» оказался в очень сложном положении. История же о «научном атеисте» вполне может и не быть чистой воды анекдотом; зная специфическое чувство юмора сибирского мужика, не сомневаюсь: именно так они и должны были поступить с приезжим начетчиком.

Я не проверял известия о Красных ключах, но всякому желающему могу подробно рассказать, как туда можно добраться.

Озеро Пионерское, оно же Собачье

Сентябрь, 1969 год

Всех нас ждут забытые могилки…

В 1969 году мне исполнилось 14 лет. Это был второй год, когда я ездил вместе с экспедицией моей мамы, Елены Вальтеровны Буровской; в ее экспедиции я проводил все время, которое она находилась в поле. В мае меня мама «забирала» из школы до конца учебного года, а обратно в школу я попадал где-то в начале октября.

Официальная причина состояла в том, что мы с мамой жили только вдвоем и бедного мальчика не с кем оставить, когда мама выполняет служебный долг в командировках.

Конечно, была и неофициальная: мы с мамой были последними осколками своей когда-то многочисленной семьи, почти поголовно уничтоженной коммунистами; мама просто не хотела со мной расставаться (а я с ней).

Забавно, конечно: бедный маленький мальчик с больным сердцем (это я) не мог остаться без мамы, но мог таскать рюкзак, в 14–15 лет делать мужскую работу, жить в глухой ненаселенной тайге и так далее. Врожденный порок сердца сослужил мне хорошую службу… Позже я не мог служить в армии, но лихо пил водку, ездил в экспедиции, а вел себя порой так, что один начальник экспедиции загрустил: «Прямое попадание Буровского экспедиция выдерживает неделю… Потом начинается разложение».

Так что болезнь не позволяла мне и дня прожить без мамы, в школе учился я довольно сносно, хотя и неровно, времена были ленивые, семья в городе известная. Мне, а главное маме, позволялось делать то, что мы хотим.

А я хотел! Тем более что примерно половину зимнего времени, с октября по апрель, я все равно не ходил в школу, а сидел дома «по справке» об очередной болезни и делал ровно то, что мне нравилось.

Не сомневаюсь, что от этого рассказа поднимется не одна бровь. Как?! Разве я не знаю, что все должны быть дисциплинированными?! Что все должны ходить строем… в смысле, должны выполнять одни и те же действия и всегда поступать «как все»?! Что в этом и состоит дисциплина?!

Скажу честно: нет, всего этого я не знаю. То есть мне, конечно, много раз пытались объяснить, прокламировать, проповедовать, вбивать эту истину, но всякий раз безрезультатно. Мне неинтересно ходить строем, я им никогда не ходил и впредь ходить тоже не буду.

Более того… всякие попытки поступать «как все» приводили меня исключительно ко всякого рода провалам, неудачам, неуспеху. Ведь кто эти «все», которых готовят детский сад, а потом школа? Это люди, которые живут «как все» – как все стадо. Стандартные классные комнаты готовят стандартных людей, которые вырастут и набьются в стандартные офисы. Которые в одно и то же время дружно поедут на работу и с работы, с одинаковыми выражениями лиц.