Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства

Я был единственным, кого было слышно; иначе там была бы тишина. После нескольких лет такой красоты жить в так называемой семье, полной незнакомых лиц, дядей и их детей — это слишком! Невозможно было даже выяснить, кто был кем! Позже я подумал, что кому-нибудь надо было опубликовать маленький буклет о моей семье «Кто есть кто».

Когда я был профессором, ко мне приходили люди и говорили что-то вроде: «Разве ты меня не знаешь? Я брат твоей матери».

Я смотрел на этого человека, потом говорил: «Пожалуйста, будьте кем-то другим, потому что у моей матери не было братьев — насколько я знаю свою семью».

И тогда этот человек потом говорил: «Да, ты прав. Я имею в виду, что я твой кузен».

Я сказал: «Тогда хорошо. Так что же ты хочешь? Ты пришел занять денег?»

Он сказал: «Великолепно! Но это странно, как ты смог прочитать мои мысли?»

Я сказал: «Это очень просто. Просто скажи мне, сколько тебе надо».

Он взял двадцать рупий, и я сказал: «Слава Богу. Я потерял хотя бы одного родственника. Теперь он никогда больше не покажется».

И именно так и произошло: я никогда больше не видел его лица, нигде. Сотни людей занимали у меня деньги, и никто никогда не возвращал мне их. Я был счастлив, что они этого не делали, потому что иначе они бы просили еще денег.

Я хотел вернуться в деревню, но не мог. Я должен был пойти на компромисс, чтобы не причинить боль своей матери. Но я знаю, что причинял ей боль. Я никогда не делал то, что она хотела, на самом деле, было даже наоборот. Естественно, постепенно она начала воспринимать меня как того, кто был потерян для нее.

Иногда случалось так, что я сидел напротив нее, и она спрашивала: «Ты видел кого-нибудь? Потому что я хотела послать кого-нибудь принести овощей с рынка». Рынок был недалеко — деревня была маленькой, он был всего в двух минутах - а она спрашивала: «Ты видел кого-нибудь?»

Я говорил: «Нет, я совершенно никого не видел. Дом кажется совершенно пустым. Странно, куда делись все родственники? Они всегда исчезают, когда надо что-то сделать». Но она не просила, чтобы я пошел и принес ей овощи. Она пыталась один или два раза, а потом отказалась от этой идеи.

Однажды она попросила меня купить бананы, а я принес помидоры, питому что по дороге я забыл. Я старался изо всех сил; вот в чем проблема. Я повторял про себя: «Бананы… бананы… бананы… бананы…» — а потом залаяла собака или кто-то спросил меня, куда я иду, а я продолжал говорить: «Бананы… бананы… бананы…»

Люди сказали: «Эй! Ты сошел с ума?»

Я сказал: «Замолчите. Я не сошел с ума. Вы сошли с ума. Что это за ерунда, перебивать людей, когда они тихо делают свою работу?» По к тому времени я забыл, что я шел покупать, поэтому я принес то, что смог достать. Но именно помидоры не нужно было приносить, потому что они не допускались в джайнском хозяйстве. Моя мать схватилась за голову, говоря: «Это бананы? Когда же ты поймешь?»

Я сказал: «Боже мой! Ты просила бананы? Я забыл — прости меня»

Она сказала: «Даже если ты забыл, разве ты не мог купить что-то другое, не помидоры? Ты знаешь, что помидоры недопустимы в нашем доме», - потому что они такие красные… просто красный цвет может напомнить тебе кровь или мясо. Даже помидора достаточно, чтобы джайн заболел.

Бедные помидоры! Они такие простые ребята и такие медитативные. Если вы увидите их сидящими они сидят прямо как буддистские монахи со своими бритыми головами, и они кажутся такими центрированными, как будто они были такими всю свою жизнь, такими укорененными… но джайны не любят их.

Поэтому мне пришлось забрать эти помидоры и раздать их нищим. Они всегда были рады видеть меня. Нищие были единственными, кто был рад меня видеть, потому что это было всегда, когда меня посылали выбросить что-нибудь. Я никогда не выбрасывал, я отдавал это нищим.

Я не мог жить в семье так, как жили все. Все рожали; каждая женщина была почти всегда беременной. Когда я вспоминал свою семью, я сразу начинал думать о том, чтобы выйти из себя, хотя я не могу выходить из себя; я просто наслаждаюсь мыслью об этом. Все женщины всегда были с большими животами. Одна беременность заканчивается, начинается другая - и столько детей…

«Нет, — сказал я своей матери, я знаю, что это причинит тебе боль, и мне очень жаль, но я буду жить со своей бабушкой. Она единственная, кто может понять меня и позволить мне не только любовь, но и свободу».

Однажды я спросил свою Наин: «Почему ты дала жизнь моей матери?»

Она сказала: «Что это за вопрос!»

Я сказал: «…потому что в этой семье каждая женщина всегда несет в своем животе груз. Почему ты родила только мою мать, и не родила другого ребенка — хотя бы брата для нее?»

Тогда она сказала то, что я не могу забыть: «Это тоже было из-за твоего Наны. Он хотел ребенка, поэтому мы договорились. Я сказала ему: «Только один ребенок, кто бы он ни был: мальчик это или девочка», — потому что он хотел мальчика». Она засмеялась: «И хорошо, что родилась девочка, иначе откуда бы я взяла тебя? Да, это хорошо, — сказала она, — что я не родила других детей; иначе тебе бы не понравилось и это место. Здесь было бы слишком людно».

Я оставался в деревне своего отца одиннадцать лег, и я был вынужден, почти силой, пойти в школу. А это было дело не одного дня, это была каждодневная рутина. Каждое утро меня заставляли идти в школу. Один из моих дядей, или кто-то еще, отводил меня туда и ждал снаружи, пока учитель не забирал меня, как будто я был частной собственностью, переходившей из одних рук в другие или как пленник, переходивший от одного к другому. Вот что такое образование; насильственное и жестокое явление.

Каждое поколение старается испортить новое поколение. Это, конечно, вид насилия, духовное насилие и естественно, чем сильнее и могущественнее мать и отец, тем больше они могут заставлять маленького ребенка. Я был бунтарем с самого первого дня, когда меня привели в школу. В то мгновение, когда я увидел ворота, я спросил моего отца: «Это тюрьма или школа?»

Мой отец сказал: «Что за вопрос! Это школа. Не бойся».

Я сказал: «Я не боюсь, я просто спрашиваю, как мне к этому относиться. Зачем нужны эти большие ворота?»

Ворота были закрыты, когда все дети, пленники, были внутри. Они открывались снова только вечером, когда детей отпускали на ночь. Я до сих пор помню ворота. Я до сих пор помню себя, стоящего рядом с отцом, готовым зарегистрироваться в этой ужасной школе.

Школа была ужасной, но ворота были еще хуже. Они были большие и назывались «слоновьими воротами», хатхи двар. Через них мог пройти слон, такие они были большие. Возможно, они подходили бы для слонов из цирка — а это был цирк - но для маленьких детей они были слишком большими.

Я расскажу вам многое об этих девяти годах…

БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ

Я стою перед «слоновьими воротами» начальной школы… и эти ворота положили начало многому в моей жизни. Конечно, я стоял не один; со мной стоял мой отец. Он пришел, чтобы записать меня в школу. Я посмотрел па высокие ворота и сказал им «нет».

Я до сих пор слышу это слово. Маленький ребенок, который потерял все… Я могу увидеть на лице этого ребенка вопрос, он удивляется, что происходит.

Я стоял и смотрел на ворота, и мой отец спросил меня: «Тебе нравятся эти огромные ворота?»

Теперь я беру рассказ в свои руки:

Я сказал отцу: «Нет». Это было мое первое слово перед тем, как пойти в школу, и вы будете удивлены, это также было мое последнее слово, при уходе из университета. В первом случае рядом со мной стоял мой собственный отец. Он не был очень стар, но для меня, маленького ребенка, он был стар. Во втором случае, рядом со мной стоял действительно старый человек, и мы вместе стояли перед еще большими воротами…

Теперь старые университетские ворота демонтированы навсегда, но они остались в моей памяти. Я до сих пор могу их видеть - старые ворота, не новые; у меня нет отношений с новыми - и, видя их, я плакал, потому что старые ворота были по-настоящему величественными. Новые ворота просто уродливы. Возможно, они современные, но все современное искусство собрало уродство, просто потому, что оно веками отвергалось. Возможно, применение уродства — это революционный шаг. Но революция, если она уродлива, совершенно не революция, это всего лишь реакция. Я видел новые ворота всего один раз. С тех пор я много раз проезжал той дорогой, но всегда закрывал глаза. С закрытыми глазами я снова мог видеть старые ворота.

Старые университетские ворота были бедными, по-настоящему бедными. Они были построены, когда университет только появился и люди не были способны создать монументальное построение. Мы все жили в военных бараках, потому что университет образовался так неожиданно и не было времени построить общежития и библиотеки. Это были просто заброшенные военные бараки. По само место было прекрасным, расположенным на небольшом холме