Тюдор Парфитт - Потерянный Ковчег Завета
Мы со спутником приостановились, потом двинулись вокруг горы к неровной тропе, ведущей вниз, к пещере. Одной стороной тропа прижималась к скале, с другой была отвесная пропасть глубиной футов сорок. Спуск предстоял опасный; из-под ног в бездну летели камни. Даже Тагарузе выглядел напуганным. Сегодня он явно перешел границу служебного долга. Его, так же как и меня, увлекли байки стариков лемба, однако он уже жалел, что отправился со мной. Человек он неразговорчивый, но в конце концов не выдержал:
— Зачем нам это надо? Что мы ищем?
Я и сам боялся и не ответил.
У каменного склона Думгхе мне послышался за деревьями и кустами какой-то шум. Мы замерли. Один старик рассказывал, что несколько дней назад видел на горе льва, белого льва. По словам старейшин, Нгома всегда охраняют львы. Львы Бога, стражники царя. Мы двинулись вперед, по тропе, которая вела вниз к пещере, к подножию горы; время от времени мы останавливались и прислушивались. Тагарузе вынул из кобуры пистолет и сунул его за пояс. В воздухе стоял какой-то резкий сырой запах. Руки у меня вспотели — от долгой ходьбы и от страха. Тропа неожиданно ушла из-под ног, и только быстрая реакция Тагарузе, схватившего меня за руку, спасла меня от падения в пропасть. Туда лавиной посыпались камни. Снизу уныло откликнулось слабое эхо. Мы остановились и заглянули в ущелье. Я различил очертания последней части спуска — тропу, ведущую с утеса напротив большой каменной стены.
С большой осторожностью мы продолжили путь. Один раз послышался хруст ветвей, один раз крик крупной птицы, а потом — дуновение ветра, и опять стало тихо. Я подумал: не та ли это «райская птица» — существо, которое, по словам Севиаса, тоже охраняет гору Думгхе?..
Мы приблизились к подножию двух каменных утесов. Снова раздался хруст ветвей. В конце концов, могли же лемба и в самом деле поставить сюда какого-то стражника.
Идти тут получалось только друг за другом. Я шагал впереди и светил вокруг фонариком; наконец мы достигли входа в пещеру. Вот, подумал я, Святая Святых лемба. Между валуном и склоном горы оказалась насыпь из щебня. Держа в одной руке фонарь, а другой опираясь на валун, я поставил на камни ногу — обувь у меня была как раз для пустыни. Ничего не увидел. Собравшись с духом, я двинулся в узкий проход, светя перед собой фонарем, но, кроме каменной стены, ничего разглядеть не мог. Зато я кое-что услышал. Какой-то скрежет — то ли кашель, то ли рычание, а потом — погромче — фырканье, которое перешло в оглушительный рев, подхваченный эхом от окружающих скал. Я в ужасе сжал фонарь. Ноги у меня сделались как ватные. Что бы то ни было, подумал я, в него можно выстрелить — ведь у Тагарузе есть пистолет. Я обернулся и увидел, что полицейский куда-то пропал. Я остался один.
Пятясь, я двинулся назад, не желая отворачиваться от источника звука, поднялся по узкой тропе и бросился бежать через поросший лесом склон горы. Звук не отставал — он поднимался через естественную шахту, образованную большими утесами. Рев был ужасный — лев, а может, леопард, а может, кто-то еще. Выяснять нам не хотелось. Мы бежали изо всех сил, пока не оказались у дерева мешуна, где, задыхаясь, уселись. Опускаясь на землю, я почувствовал, как из-под меня что-то метнулось в сторону. Содрогнувшись, я быстро вскочил.
— Что за черт?!
— Змея, наверное, — небрежно заметил Тагарузе.
Кровь у меня застыла. Один из стражников Нгома — двухголовая змея. А я даже самого безобидного ужа боюсь в сто раз сильнее, чем любой кошки на свете — будь то домашний кот или лев. Я задрожал.
— А что там такое в пещере?
— Должно быть, кто-то из предков лемба в обличье льва или леопарда. Или стражи Нгома, львы Всемогущего, стражники царя. Все знают, что они рыщут по горе. Мы совершили ужасную ошибку.
Да, полицейский, несомненно, был прав. Страшная ошибка. Многие годы мне придется о ней сожалеть. Мы не нашли неуловимый и таинственный Нгома Лунгунду — удивительный предмет, который играет столь важную роль в религиозных представлениях африканского племени лемба, но события той ночи круто изменили всю мою жизнь и заставили начать поиски, закончившиеся спустя много-много лет.
2
ЗНАМЕНИЕ ЕГО ВЛАСТИ
— К сожалению, это подделка.
С Рувимом мы только что познакомились. 1992 год, прошло пять лет после приключений у пещеры в горе Думгхе. Мы сидели в моем сводчатом кабинете в Иерусалиме, в Старом городе. От пожелтевшего документа, разложенного на столе, казалось, исходило таинственное свечение.
Рувим Бен-Арье — финансист и торговец алмазами, ортодоксальный еврей и весьма неортодоксальный человек. Живет он в основном в Иерусалиме, но у него есть дома в Париже, Лондоне и Майами. Он высокий, стройный, носит бороду. Сначала я обратил внимание на его глаза. Это нечто. Он вообще — нечто. У него есть жена — приветливая красавица по имени Клара, вызывающая всеобщее восхищение, и призвание, которому он посвятил всю жизнь. Его миссия совершенно проста и недостижима: изжить ненависть к евреям. Победить антисемитизм раз и навсегда. Только-то и всего.
С ненавистью к евреям Рувим знаком не понаслышке. Почти все его ближайшие родственники погибли в Треблинке.
Рувим, который лет на десять старше меня, родился в Голландии в 1935 году. Во время нацистской оккупации он три года прожил на чердаке у соседей. В 1945-м он наконец смог оттуда выбраться и узнал, что стал сиротой. Чуть позже, в том же году, его усыновили богатые бездетные родственники матери; они его и вырастили. В начале пятидесятых они умерли и оставили ему свое состояние. Рувим изучал химию во Франции, несколько лет занимался, как и его отец, ювелирным ремеслом, а в 1953 году переехал в Израиль.
Когда мы познакомились, он уже успел повоевать в трех арабских войнах: Синайской кампании 1956 года, в Шестидневной войне 1957 года и войне Судного дня 1973 года.
Сильнее всего Рувима беспокоило враждебное отношение к евреям арабов и мусульман. Больше всего он хотел преодолеть именно эту враждебность. Когда бы я его ни встречал — и где бы ни встречал, — его всегда интересовало только одно: нелюбовь арабов и мусульман к Израилю и как с ней бороться.
Несколько дней назад Рувим приобрел рукопись у Аниса — одного из иерусалимских торговцев. Относится она приблизительно к эпохе пророка Мухаммеда. Так сказал торговец. И должна изменить мир.
Рувим прибыл ко мне, в Старый город, летним днем, взволнованный, сжимая в руках истрепанную рукопись. На нем были черная шляпа весьма элегантного фасона, темный длиннополый пиджак и брюки, какие носят добропорядочные европейские евреи.
Но все в нем было чуть-чуть не так. На одежде, несмотря на жару и пыль, ни единого пятнышка — и шил ее, похоже, парижский портной. Тропический костюм из тонкой голубой шерсти в «елочку». Легкий аромат мужского одеколона от Шанель. Как позже выяснилось, стрижется он обычно в Нью-Йорке, регулярно делает маникюр, рубашки ему шьют на заказ в «Тернбулл и Ассер», на Джермин-стрит в Лондоне. Я хоть и не еврей, но прожил много лет в Израиле и знаю многие стороны еврейской культуры и религии; я сразу понял, что Рувим не похож на прочих иерусалимских ортодоксальных евреев — и так ему и сказал.
Он с улыбкой ответил:
— Мне хочется, чтобы люди говорили: «А, Рувим — это тот красивый малый. Ортодоксальный еврей, который отлично одевается».
Рувим «вернулся» к иудаизму сразу после войны Судного дня. До того он был совершенно светским человеком. А теперь стал баал-тешива — что-то вроде «возрожденного еврея». В доме у него все строго кошерное, хотя в ресторане он вполне может есть и некошерную пищу. Со времени своего обращения к ортодоксальному иудаизму Рувим с головой ушел в изучение Талмуда — великого собрания иудейских законов, и Каббалы — еврейского мистического учения.
Тем не менее Рувим хранил верность своему, как он сам считал, «главному делу». Много лет он прочесывал исламские тексты, пытаясь найти что-нибудь, с помощью чего удалось бы нейтрализовать, а еще лучше — полностью искоренить ненависть мусульман к Израилю и евреям. Он хотел отыскать какой-нибудь древний неизвестный исламский текст, в котором восхвалялись бы евреи или предрекалось бы их возвращение в Палестину. Документ, который бы доказал, что заселение мусульманских земель евреями предопределено Аллахом, узаконил сионизм в глазах арабского мира и положил конец вражде между мусульманами и евреями.
Идея замечательная.
Как Рувим сам говорил:
— На Ближнем Востоке не бывать миру, пока обе стороны — евреи и мусульмане — не пересмотрят свои духовные связи. Нужен какой-нибудь древний документ, который поможет покончить с противостоянием и относиться друг к другу с уважением.
И вот он, кажется, нашел такой документ.
На первый взгляд это было настоящее письмо от Пророка. Удивляло одно: оно не осуждало и не поносило евреев, а восхваляло их и защищало. Письмо, я бы сказал, превозносило сынов Израиля — «бану Израиль», как их называют в Коране — до небес.
