Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра
Саньяса тех дней состояла из трех несложных правил. Во-первых, нужно было носить малу – деревянное ожерелье, состоящее из ста восьми бусин и пластикового медальона с фотографией Ошо. Малу, только без фотографии, обычные саньясины в Индии носят уже много тысяч лет. Во-вторых, саньясины Ошо постоянно носили оранжевые одежды и, в-третьих, называли себя санскритскими именами, освобождаясь таким образом от старого имени и связанных с ним ассоциаций. Каково же было мое удивление, когда в Индии я впервые увидела «традиционных саньясинов». Они были одеты в точности как я, во все оранжевое. И у каждого была мала. Могу себе представить, каким ударом было для них видеть западного человека, да еще женщину, одетую так же, как их «святые». Традиционные саньясины отрекались от мира. Обычно это уже были люди в возрасте. Естественно, среди них не было женщин. И, конечно, ни одного саньясина нельзя было встретить в сопровождении женщины. Теперь (когда я пишу эту книгу) мы больше не носим малу и можем одеваться, во что хотим. Наверное, все эти атрибуты просто больше не нужны.
Желание носить оранжевое возникло во мне спонтанно. Я и не подозревала, что это было одним из правил. А мала стала для меня абсолютной необходимостью, потому что до того, как она у меня появилась, я постоянно чувствовала, что что-то потеряла. Это ощущение стало приходить ко мне почти сразу после того, как я начала медитировать. Я задыхалась и хваталась руками за грудь, как будто потеряла дорогие бусы. Из-за того, что это случалось со мной где угодно, я несколько раз попадала в неловкие ситуации. В конце концов, я подумала: «Черт, мне нужно раздобыть одно из этих ожерелий».
Саньясины, с которыми я познакомилась в центре, понравились мне не слишком. Например, до этого я никогда не встречала женщин без макияжа, а здесь у многих из них были бледные неухоженные лица, а на голове возвышалось нечто длинное и бесформенное. Мужчины же показались мне чересчур женственными. Я бы не стала приглашать этих людей к себе в гости и знакомить с друзьями. Однако что-то в них меня все же привлекало, и я все больше и больше времени проводила в медитационном центре и все реже появлялась на вечеринках у друзей.
Была в центре одна женщина. Каждый вечер, придя на медитацию, я видела, как она сидит в круглом белом коридоре и вяжет цветной шарф. Она не была саньясинкой, и, как я узнала из разговоров, за молодым, привлекательным лицом и увлечением афганской одеждой и тибетской обувью скрывалась успешная деловая женщина – адвокат. Ее звали Сью Эпплтон, но вскоре она сменила имя на Анандо. Тогда я и представить себе не могла, что наши жизни переплетутся впоследствии так же ярко, как нити того этнического шарфа, который она вязала.
Еще одну женщину, с которой я познакомилась, звали Сьюзен, а чуть позже – Савита. Она была бухгалтером, но ее простой и домашний вид отлично маскировал ее натуру. Впоследствии именно она сыграет основную роль в разрушении многих жизней. Ее талантливое обращение с цифрами позволит ей получить доступ к миллионам долларов и сделает ее преступницей. Но это будет позже, а пока мы вместе участвовали в группе, проходившей в загородном доме в Саффолке. В течение всей группы мы не общались друг с другом, но в самом конце ведущие выключили свет и в полнейшей темноте попросили нас снять одежду и сложить ее в углу комнаты. Затем каждый из нас подходил к куче и брал оттуда наугад чьи-то вещи. Когда свет загорелся вновь, я увидела, что моя одежда досталась Сьюзен. Мы мельком взглянули друг на друга. Ощущение было странное: будто без нашего согласия, но с большими церемониями нас сделали кровными родственниками. То была связь, которой я вовсе не горжусь.
Медитации давали мне не только огромную радость, но и четкое понимание того, что все, что я знала до сих пор, утратило для меня свое значение. Если раньше я любила ходить в ночные клубы и на вечеринки, то теперь стала замечать, что лица людей, для которых я так старательно наряжалась и красилась, были безжизненны и ничего не выражали. Даже самые богатые из моих знакомых выглядели так, словно в душе у них зияла огромная дыра, а друзья-интеллектуалы могли пространно рассуждать на любую тему, рассеянно глядя сквозь собеседника. Однажды, разговаривая с моим другом на открытии его выставки в художественной галерее, я заметила, что хотя мы и разговариваем, но его рядом нет! Я видела его отсутствующий взгляд, похоже, мыслями и сердцем он было где-то очень далеко. Он даже не заметил, что я остановилась на полуслове и удивленно на него уставилась.
Вокруг была сплошная фальшь. Я написала Ошо огромное количество писем, в которых спрашивала: «Почему в мире нет ничего настоящего?» К счастью, у меня хватило ума не отсылать большую часть этих опусов. Тогда я еще только начала медитировать, и многое для меня открывалось заново. Когда я внимательно посмотрела на свою жизнь и окружавших меня людей, мне стало не по себе. Иногда мне становилось страшно от того, что я видела. В первые месяцы медитации я узнала очень много нового и необычного. Динамическая медитация пробудила во мне энергию. Это придало моему взгляду свежесть и ясность. Так я стала искателем.
Два раза в неделю я подрабатывала секретаршей у нескольких модных фотографов и их друга-художника, который вечно носил все синее и жил с такой же синей женой и ребенком, в синем доме с синими коврами и синей мебелью, с синими картинами на синих стенах. Когда я начала носить оранжевое, он подумал, что я сошла с ума! Он позвонил фотографам и взволновано сообщил им, что я тронулась рассудком, потому что начала медитировать. Они ужасно удивились и сказали, что из всех, кого они знают, мне меньше всего нужна медитация. «Ты же всегда такая счастливая и расслабленная», – недоумевали они.
Двое других моих знакомых отвели меня в сторону и очень серьезным тоном спросили, не употребляю ли я наркотики. «Нет, – громко ответила я, – я медитирую».
Раз в неделю я работала на одного актера, была его, как он сам выражался, личным ассистентом. На самом деле, большую часть времени я лишь слушала его болтовню. Он был чрезвычайно красивым, богатым молодым человеком. Однако время от времени он напивался, ломал всю мебель и разбивал окна, отчего его руки все время были в кровавых ссадинах. Он сказал, что медитация – это пустая трата времени и что он никогда в жизни не даст мне денег, хотя мог бы.
Вскоре я поняла, что очень хочу увидеть человека, придумавшего все то, что так сильно изменило мою жизнь. Я не могла дождаться того дня, когда же, наконец, приму саньясу. Церемония посвящения проходила в Лондоне, и вел ее Шьям Сингха, человек, обладающий мятежным духом; это был настоящий тигр с горящими желто-зелеными глазами, невероятно харизматичный и мудрый. Тогда он мне очень помог, но вскоре наши пути разошлись. Он вручил мне бумагу, на которой рукой Ошо было написано мое имя – Ма Дхарма Четана. В те дни было новолуние в Скорпионе, в Восьмом доме зодиака, и я чувствовала, что это благоприятное начало для моей новой жизни.
В своем первом письме к Ошо (я обратилась к нему как к «Господину полной луны», что и является значением слова Раджниш{ Раджниш – Ачарья Шри Раджниш, затем Бхагван Шри Раджниш, затем Шри Раджниш Зорба Будда. Так звали Ошо до начала 1989 года.}) я написала, что слышала его слова о пути, но чувствую себя настолько потерянной, что не могу отыскать даже собственные ноги, чтобы хотя бы поставить их на путь. И получала ответ: «Приезжай, просто приезжай, с ногами или без». Так романтично – и с юмором. Было ощущение, что Ошо подмигнул мне и улыбнулся.
Я назначила дату своего отъезда в Индию. У меня не было денег, но я решила, что поеду в любом случае, и неважно, будет у меня билет или нет.
Я собрала все, что у меня было, как будто и не думала возвращаться. Двух своих кошек я отдала одной эксцентричной старушке, жившей в деревне. У нее и без того было сотни две котов. Моих же она поместила в отдельный домик, стоявший у нее в саду.
Собаку ши-тцу по кличке Бест я отвезла родителям в Корнуолл. Они, кстати, довольно легко восприняли мой «новый каприз, который скоро пройдет». Мама даже каждое утро ходила со мной на берег, где я делала «Динамическую». Гуляя вместе со мной по нашему небольшому городку, она время от времени останавливалась и с гордостью сообщала соседям и лавочникам, что «наша Сандра теперь медитирует». Но через несколько дней она забеспокоилась, решив, что медитировать каждое утро – это уж слишком. «Ты либо сойдешь с ума, либо попадешь в монастырь», – с тревогой сказала она. Моя мать была прекрасна в своей наивности. А отец обладал отличным чувством юмора. Я попрощалась с бабушкой, братом и сестрой. Обнимаясь с родителями, я плакала. А потом долго махала им рукой, высунувшись из окна поезда, отъезжавшего от перрона старенькой станции на холме в Лизкирд. Я думала, что уезжаю навсегда и никогда больше не увижу своих родных.
