Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
— Вот и всё. Так-то…
— Всё…?
— Да. Ты — согласилась, она — услышала. Теперь подосвиданькайся с ней, да — отпусти. Отпусти… Пора…
Миша, широко раскинув руки, обнял нас.
— Скоро у тебя, малышка, будет дочь. У малышки будет малышка, золотоглавая и со светлым сердцем. Да…»
(- Вот и всё, — Ната поднялась с обломка кварца, расправила куртку, потянулась, широко распахивая ноздри встречь свежему ветерку. — Идём собирать ежевику!
Мы направились вниз по серпантину. Метрах в ста были отменные ежевичные заросли, непролазные.
— Сколько лет этой истории, Нат?
— Двадцать, Сева. Столько же, сколько и моей дочери, только с разницей в девять месяцев…
— Давно… Ну и почему мы вдвоём ягоды собираем? где она?
— О! Далеко-далеко, но — рядом, совсем рядом. Скоро увидишь её, она тебе понравится, обязательно понравится, — светлая у меня доченька, хорошая.
— Да я, вообще-то, женат… — нога больно проехалась по острому камушку, вот я и буркнул невпопад какой-то вздор.
Нату так заколотило в смехе, что она чуть не охнулась с откоса в многоягодное колючее кишение ежевики.
— Эй, принцесса, осторожней! Давай руку!)
Вот, собственно…
Разве что — ещё одна Мишина песенка:
((на отдельном листе))
камень — к камню прилипает
камень — камень поднимает
поднимает и — роняет
умножая камнепад
приумножив приукрасив
и воздвигнувшись горами —
осторожно раздвигает
осторожные цветы…
…что-то — будет
что-то — было
что-то — вовсе позабыто…
камень — камнем прорастает
и цветами
и травой
ничего он вам не скажет
но поднимется с рассветом
над любою головою
то ли — тенью
то ли — сном…
Эпилог
Шёл снег. Он беспечально и незаметно ложился на лапы высоких елей, на исхудалые строгие зонтики сухих трав, на истоптанную — в мелких ворсинках хвороста — прогалину прикостровья….
Мы с Мишей долго сидели у огня. Молча. Среди огромных, распрямивших спину деревьев, среди ровных плотных и непрозрачных лоскутков неба над нашими головами — молчалось легко и просто… молчалось раздольно, многоречиво…
Нигде, как только зимой, у костра, — чай не бывает ближе… загадочнее… откровенней… Терпкий душистый излом аромата, соединяющий обоняние с мечтой… приближающий мечту к Дороге, на обочине которой ты остановился и развёл костёр…Оскользь иззябших пальцев по горячей гладкой эмали жестяной кружки… проседающий — синий-синий — пар тишины над крохотным кипятковым озерком…
…В нас с Мишей желание испить чаю проявилось одновременно, без какой бы то ни было взаимной оговорённости или упрежденья. Я встал, и взяв котелок — отправился к недалёкому (метрах в двухстах) тонкоструйному, в обмерзи — теплящемуся едва, родничку. Пока с трогательной, колокольцево-грохотной неспешностью вода укладывалась в котелок, — меня потянуло что-нибудь написать на просторном и чистом снежном листе…Я поднял лежащую рядом коротенькую веточку и стал аккуратно вдавливать штрихи и окружья в груды сверкающих снежинок… Штрихи и окружья соединились в слова: «МЕНЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ ВЕРЯТ ИМЕННО В ТО, ВО ЧТО БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ ХОТЕЛИ БЫ ВЕРИТЬ»…
И, ухватив наполненный доверху котелок за дужку, я тихонько побрёл по сугробам, стараясь несомое не расплескать… Я тихонько побрёл, размышляя о только что (неизвестно к чему…) написанном…
Вошёл к костру. Миша улыбнулся, заботливо отряхнул с моего одеяла-сиденья снег и стал формировать из пылающих углей затон-лежбище для кипяченья воды.
Усевшись, я почти сразу заметил на чуть диагональной, чуть выпуклой плоскости соседствующего со мной сугроба — буквы… слова… надпись…
— Мне захотелось сделать крестцовую поперечину к тому, что ты писал у ручья, — Миша посмотрел на мейя с немножечко озорной грустью. Шмыгнул носом. — Вот только видишь ли, маэстро, если налетит вьюга — она может скосить через нас пришедшее перекрестье в икс… А? Как ты думаешь?
— Ничего. Поправим…
— Думаешь…? Ну что ж, может, оно и так. Может, и так…
Когда чай подоспел и подоспело время пить чай — я нацедил себе полную кружку, поёрзал, усаживаясь поудобней, и — ещё раз — перечитал сделанную Мишей надпись: «ТОТ, КТО ВЫНУЖДЕН ОБЕРНУТЬСЯ, ЧТОБЫ РАЗГЛЯДЕТЬ ЖЕЛАННОЕ ЗА СВОЕЙ СПИНОЙ — ВРЯД ЛИ ЭТО ЖЕЛАННОЕ УВИДИТ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНО И ЗА ЕГО СПИНОЮ»…
ОКОНЧАНИЕ ПЕРВОЙ КНИГИ
2005 год/апрель
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Предисловие к приложению
Миша — к написанию книги — поставил мне только одно условие: когда рукопись первой части будет перепечатана, — достать наугад из шкафа (где я храню свои бумаги) первое что под руку попадётся и сделать это — первопопавшееся — приложением к первой части. Я обещал.
Вытащилось 4-е МНОГОГОЛОСЬЕ…
1
Теперь, я полагаю, нужно пояснить, что это за «4-е МНОГОГОЛОСЬЕ» (право же, стоит!).
…Два года назад, во время одного из посещений тульского подземья, Миша привёл меня к странному и удивительному месту: к яме…
Маленькая комнатка, как бы провисшая посреди огромных — комковато-коряжистых — галерей; мощенный буроватым кирпичём пол; в центре комнаты — неровным кольцом (около метра в диаметре) — выбоина-яма.
Поначалу казалось, что яма неглубока и только фосфоресцирующий лёгкий парок на её дне обманывает глубиной…Но — Миша ушёл, а я — остался, и смотрел, смотрел… Всё быстрее, всё провальней распахивалась-раскрывалась передо мной глубина, покуда не обратилась вовсе — бездонностью. И оттуда — из ниоткуда, — просыпая из себя изобилие неисчислимое цветов и форм, заклубилось — раскукливаясь, дыша — нечто.
…Выплеснулось из ямы, наполнило комнату…, наполнилось ею, — разбросав-развеяв по-сквозь-повсюду (в ярко-насыщенном прикосновеньи ко всем пяти внешним чувствам, и от них-далее…) многоголосье-пенье-говорение…
Что это, кто это (в более конкретном изъяснении), — о том: особо и отдельно…Позже, я назвал это явление-сущность Сиюминутным Оче-Видцем…
Вернувшись домой, — на неделю засел над тетрадями: через семь дней появилось десять маленьких витражных романов, под общим названием: «МНОГОГОЛОСЬЕ, из Дневника Сиюминутного Очевидца».
4-й витражный роман и вытащился как приложение… и, думается, Миша знал об этом.
2
4-е МНОГОГОЛОСЬЕ довольно отчётливо — мерцанием, проливью, бликами — выражено как разомкнутый пульсар, метафиксация…О, разумеется, не для каждого (ленивая душа лишь скользнёт по краешку понимания; лишь оскользнётся и брякнется… захнычет, обидится, вознегодует… насупится…); нет, не для каждого, но — каждому. Каждому-каждому. Всем.
…Это — витраж из разноцветных стёклышек, спелёнутых одной рамой: синее стёклышко — и небо наполняет всякую травинку, всякий обмельк крылатой мелюзги, краеугольность всякого шага; зелёное стёклышко — шорох ветра, трепет далёких древесных линий,
