Александр Экштейн - Око вселенной

Поставив автомобиль под знаком «Парковка запрещена» возле здания ФСБ по Греческой улице, Савоев-старший погрозил кулаком высунувшемуся из дверей дежурному оперативнику Зубову, наказывая ему стеречь «жигуль», и пешком отправился к зданию театра имени Чехова, зоне своей ответственности во время проведения съезда банкиров. Проходя мимо курящего на крыльце Зубова, он остановился и равнодушно поинтересовался:

— Куришь?

— Да. — Зубов с ненавистью посмотрел на сигарету в руке. — Уже третий день после того, как бросил. А ты куда, Максимыч?

— В театр, — буркнул участковый. — Людей и собак отгонять буду, чтобы у банкиров под ногами не путались, когда те к искусству прикасаться приедут.

— Приобщаться, — поправил его Зубов. — В провинции они лишь приобщаются к искусству, чтобы имидж себе не портить, а вот в Москве, или там еще в каком-нибудь мировом городе, там да, там они к искусству уже всеми интимными частями тела прикоснулись.

— Молодой ты. Зубов, — рассердился Иван Максимович, — и дурной. Таганрог уже давно не провинция, это раз, а во-вторых, человек до двадцати пяти, а то и до тридцати лет, совсем не человек, а так, ходячее интимное место. Пошел я, — Иван Максимович надел форменную фуражку, которую до этого держал в руке. — Смотри, чтобы мою машину ваше начальство не поцарапало.

— А никого нет, — самозабвенно зевнул и потянулся Зубов, — все в буддизм ударились, за каким-то Шивой гоняются в Дарагановке. Про Славку ничего не слышно? — сочувственно поинтересовался молодой оперативник.

— Нет, — отрезал Иван Максимович, — ничего не слышно, будто бы на Марс улетел.

Само собой, что в городе, где собирались представители двадцати крупнейших финансовых компаний страны, не могло обойтись без такого вот человека, которого Иван Максимович заметил возле афишного стенда за десять минут до приезда в театр представителей больших денег. Человек был невысокого роста, в длинном, из тонко-дорогой ткани, черно-атласном сюртуке, черной шляпе, из-под которой, доходя почти до плеч, струились самые настоящие еврейские пейсы. Иван Максимович мог поклясться чем угодно, что две минуты назад в зоне оцепления никого не было. Он направился к нарушителю. По опыту своей жизни Иван Максимович знал, как трудно задавать евреям в ортодоксальном облике первые вопросы официального характера.

— Как вы сюда попали?

— А вы? — в ответ поинтересовался театрал в черном.

— Нет, я серьезно, — слегка отступил от официальности участковый. — Тут нельзя, сейчас делегация приедет, и мне начальство холку намылит за присутствие посторонних.

— Ничего подобного, — отрезал равви, отогнул полу сюртука, отцепил от пояса брюк часы на цепочке, взглянул на циферблат, затем на Ивана Максимовича и добавил: — Никакому начальству не придет в голову считать равви посторонним во время официального мероприятия. Впрочем, вот и они, рабы иллюзорного могущества.

Лимузины остановились возле здания городской администрации напротив театра, образовав цепочку из роскошных средств передвижения. Центральная Петровская улица, переулки и параллельные улицы были побелены, выкрашены и освобождены от любых проявлений случайного человеческого фактора. Первым из своего линкольна «Навигатор» вышел президент финансовой московской группы «Диалог Четверка», и по его лицу можно было сразу понять, что этот мир слегка дисгармонирует с внутренним дизайном его линкольна. Вскоре к нему стали неспешной походкой подходить президенты других московских финансовых групп.

Иван Максимович, забыв о нарушителе при виде автомобильного кортежа «рабов иллюзорного могущества», применил чисто технический и сугубо российский вариант ухода от возможной ответственности — скрылся за железными воротами, ведущими на хоздвор театра, и, постучав в двери бывшей дворницкой, напросился в гости к Гере Капычу под предлогом «начальства много, отсидеться надо». Поэтому он не увидел того, что происходило возле театра имени Чехова.

Позднее к Ивану Максимовичу будут поступать всевозможные слухи и свидетельства очевидцев, но он, в силу своей профессии, никому не будет верить. А произошло вот что.

После ухода Ивана Максимовича Ефим Яковлевич Чигиринский, это был именно он, остался на парадном крыльце театра в полнейшем одиночестве. День назад покрашенное в бело-кремовые тона здание театра под лучами июльского солнца было похоже на нечто андалузское, психологически испанское. На этом солнечно-белокремовом фоне Чигиринский выглядел как монах-иезуит с иудаистическим уклоном. Словно легкий ветерок прошелестел промеж финансовой элиты России на противоположной стороне улицы. Как-то так получилось, никто позднее не признал этот факт, что все участники финансового саммита выстроились в ряд. Ефим Яковлевич стоял вполоборота к шеренге, поставив одну ногу на верхнюю ступеньку и опустив голову, отчего пейсы свисали вниз. Он повернул голову к банкирам, усмехнулся и повертел кистью руки, приглашая их подойти к нему поближе. Шеренга, не ломая линии, зашагала в его сторону и, остановившись в метре от крыльца, застыла по стойке «смирно».

Конечно же, вскоре выяснилось, что ничего этого не было, точнее, было, но все не так. Какого-то еврея возле театра видели, более того, когда он снял черную шляпу и стал ею обмахивать лицо, на голове у него осталась ермолка, то есть попросту кипа, а это уже не шутка для полуденного города. Потом вроде бы он вместе с Иваном Максимовичем пошел в сторону городского парка…

— Ни для кого не является секретом, что та деталь жизни, которую мы называем смертью, на самом деле один из элементов бессмертия, в который основная часть человечества верит не веря, убеждая себя и современность в том, что бесконечность есть, а Бога, в том облике как его представляет Тора, Библия, Коран и мыслетворительный эквилибризм дуалистического мира, — нет. Вы представляете, — Ефим Яковлевич растерянно посмотрел на Ивана Максимовича, — Бога нет, а бесконечность есть. Дальше всех в защите этого парадоксального идиотизма пошли ученые. Понимая, что наша человеческая формула «этого не может быть» несовместима с понятием «бесконечность», где есть Все и даже творец этого всего — Бог, ученые нарисовали новый портрет «бесконечности» и даже нашли в ней место для Бога. По их мнению, нет начала и конца только в круге, любые другие формы конечны, и поэтому, если бесконечность существует, то только в виде круга, то есть, это сугубо замкнутое и бесперспективное пространство. А Бог — существо, которое способно внедрить в эту безнадегу перспективу. Именно этим и занимается наука, заявили ученые, и дали понять миру, что Бог формируется в их среде. То есть опять ввели меня, — Ефим Яковлевич ткнул себя в грудь пальцем, — в заблуждение. — Он взял в руки бутыль, разлил по стаканам вино и объяснил Ивану Максимовичу, как бороться с этим. — Я бы на месте всех правительств перестал финансировать все виды науки, и мир давно бы уже устаканился в лучшую сторону.

— Ну, знаете, уважаемый, — Иван Максимович поднял свой стакан и залпом выпил, — насколько мне известно, наш таганрогский июль очень плохо сочетается со спиртным.

— Я с вами полностью солидарен, уважаемый. — Ефим Яковлевич вдохнул, выпил и выдохнул. — Эту хохму мне каждое лето и всю юность подряд навязывали в Одессе и на Подоле в Киеве, хотя уже всему миру известно: что немцу смерть, то русскому хорошо, а еврею так-таки еще лучше. Тем более, летом, — уточнил он и, распахнув сюртук, достал из кармана брюк плоскую, величиной с портсигар, коробочку серебристого цвета.

— Это видеописьмо, — сказал Чигиринский непонимающе глядевшему на него Ивану Максимовичу, — от вашего сына.

— От Славки? Видеописьмо? — хрипло спросил Иван Максимович. — Как это понимать? — Он встревоженно поглядел на Ефима Яковлевича. — Славка живой?

— Даже чересчур, — хладнокровно успокоил его эксцентричный равви. — Скоро увидите, давайте лишь дождемся вашу супругу, письмо адресовано вам обоим.

— Ну да, — вытер со лба выступившую испарину Иван Максимович. — Она вот, — он смущенно кашлянул, — после пропажи Славки в церковь зачастила, скоро вернется со службы, а тут ее еврей в пейсах с письмом от сына дожидается.

— Я не еврей, — оскорбленно поправил его бывший директор московского планетария. — Я жид. — Он положил коробочку на столик, сорвал виноградный лист, они сидели в летней беседке, оплетенной виноградом «Изабелла», и ласково посмотрев на него, уточнил: — Вечный. — Видимо, для того, чтобы подчеркнуть сказанное, равви ткнул в сторону неба указательным пальцем и высказался следующим образом: — Четырнадцатый. Еще девятнадцать составляющих, и «Хазару» станет скучно в окрестностях Солнца. — Взглянув на лицо участкового, «вечный» Ефим Яковлевич Чигиринский объяснил: — Четырнадцатый модуль «Атила», разведчик. А через три часа, с нашего Байконура выведут на орбиту пятнадцатый модуль «Инок», тоже разведчик. Так что межпланетный «Хазар» уже обзавелся двумя спецслужбами…