Виктор Санчес - Тольтеки нового тысячелетия
Земной рай
Хотя я давно общаюсь с виррарика и совершил несколько самостоятельных путешествий в иную реальность, это паломничество на Хумун Куллуаби оказалось сложным и было связано с гораздо более глубокими переживаниями. Это стало очевидно не только в ходе выполнения ритуала, но и по тем обостренным состояниям внимания, которых нам удалось при этом достичь. Причина заключалась отчасти в том, что мы совершили паломничество и проделали весь ритуал, но главное, наверное, благодаря самому месту — не случайно виррарика придают такое значение Хумун Куллуаби. Они считают Хумун Куллуаби земным раем, местом, где они узнают свою судьбу, домом Тамаца Кахуллумари — учителя маракаме и одной из главнейших Сил для каждого из виррарика. С самого начала я чувствовал, как опасаются этого места матевамес, еще не бывавшие на Хумун Куллуаби, и радостное возбуждение хакарерос, которые там уже бывали.
Вообще, все паломничество (начиная со вступления в сьерру) проходит в состоянии повышенного осознания, и в пространстве, которое нельзя считать обычным пространством — это иная реальность. Каждый раз по дороге на Хумун Куллуаби, проходя через стоянки священного пути, мы то и дело попадали в иной мир, где встречались с виррарика. Иногда мы проникали внутрь этих видений и сами отчасти становились волшебными существами, населяющими иной мир. А иногда находили в них ответы на самые насущные вопросы нашей жизни; они давали нам более четкое представление о вещах, которые в обыденной жизни мы воспринимали в искаженной хаосом прочих дел, замутненной перспективе. Во всяком случае, в ходе этого паломничества нам удалось решить многие такие вопросы.
Когда попадаешь в состояние за пределами описаний своего эго, вне его пут самоутверждения, это дает чувство глубочайшей свободы. Здесь, в пустыне, среди этих мужчин и женщин, в этот момент история уже ничего не значила — ни личная история, ни мировая. Мы были равны, мы, всего лишь горсточки пыли в этом самом загадочном из миров. Поразительно! Какое же глубокое спокойствие снизошло на наши души, чтобы мы сумели забыть это ложное «я», с которым нам приходится жить большую часть нашей жизни! Как только матевамес покончили со своим пейотом, мы собрали вещи и снова выстроились в цепочку, чтобы вернуться в лагерь. Каждый паломник нес с собой здоровенный мешок с пейотом. Охота была удачной — добрый знак! Паломничество было удачным!
Разумеется, все родные и друзья хакарерос оставались в курсе происходящего с паломниками, будь они в Калихуэй или Санта Марии, благодаря Предку-Огню, и наверняка были довольны тем, что все идет хорошо. Был почти полдень, и солнце оказалось в зените, когда цепочка паломников подошла к лагерю. Пустыня вновь резко переменила облик, впрочем, она изменилась не внешне, — просто ее дух как-то стал особенно ясно чувствоваться. Мы поняли, что это место вовсе не пустынно — тут обитали еще многие существа, которые не были заметны глазу. Наконец, мы прибыли в лагерь, и начали готовится к сегодняшней ночи — ночи Хикури. Каждый отлично знал, что ему делать.
Трон Татевари
Пристроив мешки с пейотом и остальные пожитки, большинство паломников принялось собирать топливо для костра, так как принесенного с собой явно не хватило бы. Вернувшись, они принесли довольно необычные куски дерева — ровно обструганные, одинакового размера.
Я понял, что пищей для Татевари может служить не всякий кусок дерева. Для ритуала используется совсем иное дерево, чем для обычного походного костра иной формы, степени сухости и размера. Так как Предок Огонь очень стар, на этот раз его предстояло кормить «зеленым» деревом, более мягким, чем обычное, чтобы ему легче было разжевать.
Было приготовлено место для трона Татевари. В качестве подушки было положено большое бревно, указывающее одним концом на Восток, откуда восходит солнце. На него положили множество бревнышек поменьше. Зажечь костер могли только уруквакаме Лусиано или маракаме Антонио, как старейшие в группе, либо их непосредственные помощники — Тамац Кахуллумари Мануэль или Татевари Хулио. Вот Антонио подходит к месту, где должен возгореться Татевари и прочувствованно произносит молитву, рассказывает о паломничестве, о том, каких усилий нам стоило добраться до Хумун Куллуаби. Он просит Татевари оставаться с нами и охранять нас во время этой ночи. В обмен он обещает кормить его и заботиться о нем, подносить ему зеленое дерево и пиноле.
Спускается ночь, и паломники продолжают есть пейот. Луны сегодня нет, царит кромешная тьма, разрываемая только светом Татевари, согревающего и защищающего нас. Большинство сидит вокруг огня, скрестив ноги и склонив головы на колени, почти касаясь подбородками груди. Хикарерос приступили к битве — они стремятся обрести новое зрение. Если им повезет, то сегодня они встретятся с Голубым Оленем.
Песня Татевари
Я не знаю, что будет дальше — будем ли мы танцевать, или маракаме будет петь. Пока это неясно, и я прилег отдохнуть под мескито, положив голову на свой спальный мешок. Я смотрел на звезды и думал о своей жизни. О, моя жизнь! Как далека от меня ее повседневность, пусть она не была такой уж рутинной, все-таки временами она утомляла меня. Столько времени уходило на руководство группами, доклады на конференциях, лекции. Столько народу сочиняло обо мне всякие байки, высасывая их чаще всего из пальца! Как было хорошо тогда, когда никто не знал Виктора Санчеса, никого не заботила его судьба! А на самом деле только эта ночь знает мое подлинное «я». Я стараюсь проникнуть в ее тайну, подслушать что-то о себе самом. Но, бесполезно. В таинстве этой ночи нет ответов на мои вопросы.
Становится прохладно, я придвигаюсь поближе к Лигии и Луису Мануэлю и они согревают меня своим теплом, хотя мы даже не соприкасаемся телами. Никто не произносит ни слова — виррарика, похоже, спят, хотя я-то вижу, что это не так. Куда умчались их души? Насколько они далеки от нас? Я могу только надеяться, что когда-нибудь мне удастся догнать их и самому увидеть, куда они уходят и что делают там.
Тут я вспоминаю о костре, хотя и не гляжу в его сторону, я чувствую его тепло и свет, несмотря на то, что нас разделяют двенадцать метров, они достигают меня. Спасибо тебе. Учитель Огонь! Да, виррарика знают, кого избрать себе в учителя — они предпочитают учиться не у людей, а у природы: Солнца, Огня. Ведь это старейшие, мудрейшие Силы, правящие миром — кто еще может сравниться с ними?
Долгое время я уже ни о чем не мог думать, следя только за тем, как Татевари поддерживает существование мира. Я понимал, что огонь не только снаружи, но и внутри меня, как и у любого живого существа. Как это мы живем, не воспринимая этот огонь? Не зная ничего о силе, таящейся внутри каждого из нас? Сколько времени уходит на поиск того, что и так таится в каждом! Теперь я понимал, почему мои друзья виррарика столько времени проводят за созерцанием огня.
И вдруг я осознал — я пою! Когда это началось? Я почувствовал, что это продолжается уже некоторое время, хотя в отличие от нормальной ситуации, я себя не контролировал. И верно, это было время нагуаля, и мое эго молчало. Более того, его вообще нигде не чувствовалось! Моя песня исходила… даже не знаю, откуда. Но она мне нравилась — это была песня о Предке Огне, хотя я и не сочинял ее. Это был дар Татевари, дар, который я мог унести с собой, и петь в минуты грусти или нужды. Песня переполняла меня всего. Она заполняла все вокруг, беря начало в моей груди и растекаясь повсюду. Пели не мои губы, не мое горло — пело мое энергетическое тело, и более того, тот, кто пел, был не тот, кого я знал как свое «я». Это была моя энергия! Дар оставался у меня примерно час. О, как я благодарен тебе, Предок! Когда песня кончилась, я стал оглядываться — не обеспокоил ли я своим пением виррарика? Я повернулся, и увидел, что никто не обращает на меня внимания. Виррарика были уже где-то далеко, они улетели на крыльях восприятия. Ближе к огню сидел Рене и еще один виррарика, певший огню свою песню. Вдруг я осознал, что он поет на испанском. Я начал вслушиваться в слова его песни… но он же поет «мою» песню! Я не знаю, где он услышал ее — от меня, или Татевари научил его так же, как меня, но я был счастлив, что слышу ее от виррарика. В конце концов, снова воцарилось молчание.
«Это»
Так мы просидели довольно долго, и захотелось встать, размяться — в общем, пробежаться по пустыне. Но ведь изначально предполагалось, что мы будем вести себя в точности так, как виррарика? Впрочем, теперь я понял, никакого общего пути не существует, каждый идет своей дорогой, сам ищет свое видение, и свою встречу. Вдруг я услышал слова Антонио, хотя он не раскрывал рта, что мы можем идти, только надо быть осторожнее и держаться вместе. Позже мы снова встретимся.
