Альберто Виллолдо - Город Солнца
Снова слышу ее голос, она что-то одобрительно говорит Антонио. Даже в состоянии рассредоточенности я вижу этот раскаленный предмет, и когда наклоняю голову вперед, то он тоже перемещается. Хозяйка убирает руки, и я открываю глаза. Антонио все еще сидит напротив, а Ла Маскадора погружает деревянную миску в ведро с ледяной водой. Она подходит и выливает воду через отверстие на мою потную спину. «Дыши!» — говорит Антонио, и я с трудом вдыхаю вместе с воздухом свой собственный крик. Еще трижды меня подвергают этой пытке, и я еле сдерживаюсь, чтобы не вскочить на ноги и не разрушить при этом глиняную печь. Затем я вылезаю из печи и хозяйка передает мне старое чистое полотенце, которым я обертываю поясницу. Она указывает мне на раскладушку, укрытую шерстяным одеялом, велит лечь и заснуть. Я закрываю глаза и вижу другие глаза, глаза животного, пристально глядящие на меня. Я открываю глаза, когда Антонио и хозяйка выходят из комнаты.
Говорю Антонио, что на меня пристально смотрят чьи-то глаза, и он объясняет, что это глаза совы, а сова — птица силы toe. Затем он велит мне отдыхать. Под шерстяным одеялом великолепно. Мое тело вибрирует; ощущая приятную теплоту сауны и контрастность обливания, я начинаю засыпать и с закрытыми глазами продолжаю вглядываться в бесплотные прищуренные глаза с желтой каймой у своей постели. Не помню, как долго я дремал, пока не был разбужен сидящей рядом хозяйкой: ее правая рука лежит у меня на голове, а левая — на тазовой кости. Ее пальцы давят с постоянной силой, губы почти касаются моего живота и дуют в него со знакомым тихим свистом. Я чувствую, что она проникает в меня — странное ощущение, — затем напевает прямо в живот мелодию в ритме джунглей. Она переходит от одной чакры к другой и каждой напевает свою особую песню. Меня наполняет ее дыхание и радостное удовлетворение. Боль в желудке исчезает. Хозяйка снимает крышку со скороварки и ставит во все еще горячую воду бутылки со столика. Одну она вытаскивает из воды — бутылку из-под кока-колы с полужидким белым веществом. Капает несколько капель на мой живот и втирает их пальцами. Антонио объясняет, что это сеbо dе tigrе — жир пятнистого ягуара. Остальные бутылки также наполнены жиром, тающим в горячей воде: сеbо de сопdоr,dе аquillа rеal, de jaguar, даже крошечный прозрачный пузырек с сebо dе bоа. Каждый по очереди втирается в одну из моих чакр, сепtros. Я снова уснул и проснулся от запаха табака. Я неуверенно поднялся — что-то во мне было не так — и направился к двери в жилую комнату. Они сидели на полу друг напротив друга перед разложенной на грязном полу tеsа — большого куска циновки из каких-то растительных волокон с ткаными геометрическими знаками. На ней при помощи длинных ниток разноцветных бус были обозначены четыре направления. Здесь были когти орла, череп птицы, различные камешки и керамические вещицы, несколько раковин и маленьких бутылочек, кроме того, каждое направление отмечено кучкой самых превосходных, какие я когда-либо видел, желто-золотистых зерен кукурузы — они отчетливо сияли в свете дюжины свечей, мерцающих во всех углах и закоулках комнаты.
Но они были не одни. В комнате находились и другие существа, я их видел и ощущал, призраки существ, колеблющиеся в густом табачном дыму, но я же не мог оставаться в помещении — я так и не успел разглядеть, что они собой представляли, потому что в следующее мгновение мне пришлось выбежать через кухню и заднюю дверь в маленький сад, где я освободился от всего, что терзало мой желудок и кишечник.
Звуки моих страданий привлекли внимание Антонио. Он помог мне войти, я умылся и присоединился к ним. Воздух немного очистился. Я пропустил их личный обряд, но мне удалось увидеть, как Ла Маскадора молча очертила свой круг, жестами приветствуя Четыре Направления, Землю и Небо. Я видел также, как она втирала свои жиры в чакры Антонио и липкую оранжевую мазь в его суставы — лодыжки, колени, локти, плечи, запястья и пальцы.
Затем они принялись очищать меня, обдувая мои чакры спереди и сзади дымом из курительной трубки хозяйки — я видел эту трубку двенадцать лет тому назад: удлиненная чаша из твердого дерева, вырезанная в форме головы совы, рукоятка и мундштук из оленьих рогов.
Мое физическое состояние улучшилось. Я чувствовал себя совершенно спокойным, полным радостной свежести, и снова начал дремать, наблюдая, как Ла Маскадора де ла Кока чистит Антонио дымом своего табака. Еще я помню, как Антонио разбудил меня перед рассветом и велел одеваться. Пора было уходить. Я закрыл блокнот с карандашом и уставился на пустынное аltiplanо, пробегающее мимо со скоростью пятьдесят миль в час.
Антонио проснулся и с улыбкой глядел на мой дневник. Он ни за что не попросит, поэтому я сам протянул ему дневник. Через двадцать минут он вернул его мне и сказал:
— Помню, как я впервые посетил жилище Ла Маскадоры в горах.
— Так это место действительно существует?
— Конечно.
— И вы ходили туда?
— Так же, как и вы, — ответил он, — хотя я был гораздо моложе. — Ваш способ описания ощущений очень удачен — он отражает все, словно поверхность сферы. Это удивительное чувство и серьезное испытание намерений сохранить состояние бытия. Для меня большую роль играл также цвет, некая изумрудная зеленость моего бесплотного «Я». Я считал, что это цвет мудрости.
Он ласково улыбнулся своим воспоминаниям.
— У меня тогда все перепуталось. Я видел сон. Я был болен, бредил, и в этом лихорадочном состоянии спал на раскладушке в задней комнате церкви. Я сновидел Кондора Канча — инки называют его Мачу Пикчу. Конечно, тогда я еще не знал точного местонахождения — я никогда там не был — и я сновидел заоблачный город. Но это и был Кондор Канча; и в этом сновидении я устал и искал убежища, чтобы уснуть. В конце концов я нашел такое место; и я уснул в своем сне. Вот тогда я впервые попал в мир за пределами сна. Я увидел моих старых друзей в ее маленькой хижине среди снегов. Она пригласила меня войти, и я был напуган всем, что увидел и ощутил. Когда я увидел теплые огоньки свечей, почуял их запах, ощутил их тепло, я был сбит с толку. Помню, что пытался сосредоточить внимание на бабочке, сидящей на грязной стене, но тут, — он щелкнул пальцами, — я вернулся в свой сон. — Он взглянул на меня. — Я спал в руинах заоблачного города, в одном из разрушенных залов Кондора Канча — Мачу Пикчу. И я слышал ее голос, он звал меня прийти к ней, принять перемену видения, научиться спокойствию, научиться бывать у нее. — Он отвернулся и стал глядеть в запыленное оконное стекло.
Я следил за его отражением. — И я стал возвращаться к ней, я начал понимать, что целостность тела сновидения, всей этой сферы сознания, зависит от моего намерения. Если я являлся туда, чтобы изучить и отбросить все свои предубеждения, то мне удавалось приводить к спокойствию мое тело сновидения. Я научился сохранять сознание при отсутствии самосознания, и это было очень важным уроком, так как позволило мне уходить с ней в ночь, быть очевидцем и изучить искусство воплощения своих намерений в животном — побывать диким котом из джунглей, летать, как большая хищная птица, бродить по тундре со стадом лосей…
— Лосей?
— А однажды я был волком, — кивнул он. — Видите ли, вместе мы путешествовали очень далеко. Однажды забрались далеко на север, наверное на Аляску, кто знает? Это было очень давно, я не делал ничего подобного уже много лет.
Он снова замолчал. Мне хотелось продолжить разговор, но я сдерживал себя. Я не привык к такой откровенности этого человека. Что-то было не так. Он никогда раньше не излагал свою философию. Свою науку и мастерство в форме автобиографии. — Иногда она приходила в мои сны и приглашала сопровождать ее туда, за пределы сна. Так случалось всегда, когда я осознавал, что сновижу. И тогда я ощущал касание перьев, блеск круглого черного глаза, вспышку твердого желтого клюва — она всегда являлась в образе птицы, и я покидал свое сновидение и уходил с ней. И все, чтобы мне ни снилось раньше, не выдерживало никакого сравнения с опытом в тех просторах сновидений. Их богатства, их общий смысл, описанный тобой, опьяняли меня. Но как только я ощущал эту силу, как только я начинал осознавать удивление, как только мои мысли и чувства отклонялись от цели, — он сжал кулак, — я был тут как тут, опять в своем теле, спящим мертвым сном.
— Сколько вам было лет тогда?
— Я думаю, пятнадцать или шестнадцать.
— Кто эта женщина?
Он взглянул на меня; он повернул голову назад так, чтобы хорошо видеть мое лицо, так как мы сидели друг за другом.
— Да, вы правы. Она — нечто большее, чем знахари и ауаhuаsсегоs, которых вы хорошо знаете. — Он немного повернулся на сиденье, чтобы лучше видеть меня. — Она — шаман Северного Пути, — сказал он. — Она овладела искусством целителя и духовного воина, заклинающего страх и побеждающего смерть — это дело Южного и Западного Пути; она отлично владеет энергетическим телом и знает песни джунглей, растений и животных. Она посвятила последние сорок лет жизни Урокам Северного Пути. Она наследница Еl Viejо. Она освободила себя от течения времени. Она научилась быть невидимой и подтвердила достоверность тайны, которая столь грандиозна, Что мы храним ее в секрете даже от самих себя.
