Воспоминания старого шамана. Путь волка - Александр Хамархан
Бывало, что у Батора Цереновича меду не всем хватало. Кому-то приходилось и отказывать. Тем не менее, если захворал в деревне кто, или кому-то срочно нужно качественного, с пол-литра, – на тот случай у пасечника завсегда заначка оставалась и хранилась до следующего года. Ну, а коли не находилось применения, тогда пасечник после новой качки смешивал остатки меда со свежим и пускал на разные лекарства – с пергой, пчелиным подмором, прополисом, в крайнем случае, – медовуху из него «гнал».
– Мы из молока тарасун делаем, так как много его, молока-то. У Батора же свой «тарасун» получается – из меда, сладкий! Потому медовухой его и нарекли, – рассказывал Милхай.
– Так ведь продукты разные! – возражала ему невестка.
– Ну, есть, конечно, разница, да суть одна – алкогольная. Продукт природный, чистый, от него не отравишься, как от водки-паленки.
Батор Церенович поддерживал Милхая:
– Знатный напиток, хорошо пьется, легко, особливо, если за компанию. И градусов не много: выпьешь – голова соображает, а ноги не идут. Прежде чем бежать после медовухи, закусить надо хорошо, посидеть, о жизни поговорить, да песни попеть! А там и до дому можно собираться. Наутро ни похмелья тебе, ни суши, и голова не болит – благодать, да и только! Еще, полезная медовуха, в лечебных целях, – для аппетита, для пищеварения. Но только в меру, ограничения есть свои.
– Какие такие ограничения? – удивилась Оюна.
– Так, много пить нельзя – алкоголь все-таки, да и на сердце нагрузка. Чистый мед в основе – энергетический и витаминный взрыв, получается, от злоупотребления.
Батор Церенович был хорошо образованным – не один год проработал на руководящих должностях. Будучи молодым человеком, он приезжал на лето к своему отцу и помогал на пасеке. В зрелом же возрасте, освоил потомственное ремесло. По выходу на пенсию, Батор вспомнил все, чему его когда-то учил отец – Церен Доржиевич.
– Батя дорожил своей репутацией, – рассказывал Батор Милхаю. – Он меня учил: «Не гонись за большими деньгами, к делу относись серьезно. Пчеловодство суеты не терпит – быстрой отдачи здесь не жди. От того, как вложишь душу, так оно к тебе и вернется. Наградой, за свои труды, денежку получишь от людей, и благодарность. Потому как, качественный мед – это здоровье человека. А сколько продуктов из меда! Лекарства не надо, только правильно кушай – будешь и сам здоров, и твоя семья, и твои дети. Не зарастет тропка на пасеку, народная. – Всю жизнь с трудовой копеечкой, – с голоду не помрешь. А расторопнее окажешься, так и на жизнь заработаешь с лихвою!»
Так мне батя говорил: «Дельцов, не чистых на руку, хватало во все времена. Чтобы меду больше собирать, мешали его с сахарным сиропом. Потом поумнели – стали им пчел кормить. Поставят таз с сиропом недалеко от улья, так его, пчелы и таскают. И медом называется, и цвет такой же, – но здоровья не дает. Что будет с человеком, – делец и не задумывается».
Еще, отец остерегал меня: «Так, Батор, скажу – если людей обманывать начнешь, мед не качественный гнать, – я тебя высеку. А коли помру, к тому времени, узнаю, что имя мое позоришь, так из-под земли достану! К ремеслу, своему, с почтением относись – кормит оно тебя и авторитет дает!»
Строгий у меня был родитель, не раз ремнем прилетало. Каждое его слово, на собственной шкуре прочувствовал. Сейчас с благодарностью вспоминаю, – Батор Церенович улыбался своей широкой, добродушной улыбкой.
Милхай приехал в гости к Батору и внуков «прихватил» с собой. Пасеку им показал: как настоящий пасечник работает. А тот их чаем, с медом, угостил:
– Мед у меня хороший, разнотравный! В нем сила трав, наших, и цветов собрана, – Батор стянул с себя защитную одежду. Поменял мокрую рубаху на сухую, и пригласил гостей к столу. Достал из старого портфеля свои припасы: маслянистую вареную картошку, с соленым салом, лук, баночку густой сметаны, булочки домашние и коровье молоко. Пасечник, по кружкам, молоко разлил, нарезал сало мелкими кусочками, лук и картошку на газетку положил.
– Угощайтесь, кушайте! – Всё своё, домашнее, –полезное для организма! – придвинул Батор кружки к детям. Они уже проголодались, и с аппетитом бросились на угощение.
– Знатный портфель у тебя, – кожаный! – искренне дивился Милхай. – Что-то раньше я его не замечал. Такие, только, у начальников больших.
– Так я же парторгом одно время работал. Разве тебе не говорил? – Батор посмотрел удивленно на Милхая. – В округ с ним ездил, и в столице тоже побывал.
– Дорогой, наверное, – натуральный, – Милхай взял портфель за ручку, и повертел перед глазами. Выгоревшая, желтовато-коричневая кожа, все еще сохраняла форму и былой лоск. – О, и замок хороший, – качественный, – пощелкал Милхай латунным механизмом. - А как он тебе достался?
– Ну, так я и говорю, – продолжил Батор. – Мне, перед поездкой, наш Первый секретарь вручил: «Не позорь, говорит, народ, – с рюкзаком старым по столицам шастать. Костюм, смотри какой на тебе, с рубашкой да с галстуком, брюки со стрелочками, – ну не подходит он сюда никак. Ты в Министерство на прием пойдешь, так и выгляди соответственно: – солидно, представительно».
«Одежда-то одеждой, – я ему возражал, – мне же речь готовить, докладом отчитаться за работу».
«Не мне тебя учить, – приготовишь и отчитаешься. Ты в столицу ведь, не сам по себе едешь, а за наш национальный округ! Поэтому, будь добр – соответствуй! Высоко неси имя нашего народа! Как себя покажешь, так обо всех нас думать будут! Так что бери, Батор, пользуйся!» – Пасечник широко улыбнулся. – Немолодой я был тогда, но науку, его, на всю оставшуюся жизнь запомнил, и детей своих научил! Как в люди собираемся выходить – так одеваемся солидно, во все свежее, чистое и наглаженное.
– А как его звали, не помнишь?
– Федором Лукичом звали, – здоровый, высокий дядька, сам светлый, – глаза большие. У него, в дальней родове, предки бурятами были. Болел он душой за округ, за народ, хотя с виду и не похож на нашенского.
Дети слушали пасечника внимательно, уплетая его угощения.
– Вообще-то, дядя Батор ещё и рыбак знатный! Он вам столько историй по на рассказывает и сказок разных наплетет…, – рассмеялся Милхай, иронизируя над другом.
Но тот не обиделся, – привык уже к Шаманским колкостям. Пасечник добродушно улыбался, обнажая свои белые зубы.
– Батор, расскажи нам парочку твоих «интересностей»!
– Ну что сказать? – Могу про озеро, например. – Врать не стану, озеро у нас большое, – огромное. Не зря, в народе, морем называется! Среди старожилов легенды разные ходят. Одна из них, что на дне озера – чудище живет, с хвостом и с плавниками, а руки и голова человеческие. Только ростом оно с трехэтажный дом. Редко на поверхность поднимается – раз в год, а может и реже.
– А на людей оно не нападает? – поинтересовался Коля.
– Я не могу так утверждать. Старики рассказывали, что забирает оно души у людей. У тех, которые грешат: лес вырубают варварски, рыбу губят, нечистоты сбрасывают в озеро, да места святые оскверняют. Кто плохо делает природе и другим людям.
– А что за чудище такое?
– Одни говорят – это пришельцы прилетели с других планет, у них там, под водой, база своя. А наверх поднимаются, чтобы запасы воздуха пополнить и обстановку прояснить. Другие – что это люди, жившие давно, задолго до нас.
– Да ладно тебе, заливать-то! Напугал моих внучков! – прервал пасечника Милхай.
– Не заливаю я, – всю правду говорю.
– Дядя Батор, а вы еще что ни будь, расскажите, –сгорал от любопытства мальчуган.
– Еще на озере, на острове большом, чудеса встречались неприятные.
– Какие? – Коля вытаращил глаза.
– Когда чужие, пришлые шаманы, свои обряды проводили – неправильные, на наших святых местах – землю оскверняли – Духи гневались, пожары насылали. Дух древнего провидца тоже поднимался на защиту нашей веры. Но об этом, тебе дед расскажет, – пасечник уставился на Милхая.
