Олег Гор - Просветленные не ходят на работу
Взять ручку и бумагу брат Пон мне не разрешил, и пришлось сочинять перечень своих качеств так, в уме.
– Не все, конечно, но для начала сгодится, – сказал он, когда я справился с этой задачей. – Выбери ту черту, что является главной, определяющей для всей твоей жизни.
– Страсть к справедливости? – предположил я.
Всегда, сколько помнил, хотел, чтобы все было честно, и даже в детстве, в песочнице ссорился из-за этого с друзьями, получал шишки и синяки, но все равно не отступал.
– Да ну? – брат Пон хмыкнул. – Тебе хотелось бы думать, что это так и есть… Только вот… Что на самом деле?
Я напрягся, перебирая качества, точно камушки в ладони – ну да, питаю интерес к стройным блондинкам, но это вряд ли то, что надо, не очень-то склонен к родственным чувствам, перегрызу глотку любому, кто на мое покусится, но это любой бизнесмен, иначе бы он не стал бизнесменом…
Ага, вот оно!
– Любопытство! – воскликнул я.
Именно оно в свое время заставило меня открыть свое дело, из-за него я поехал в Таиланд и остался здесь, а в конечном итоге добрался до окрестностей Нонгкхая и вата Тхам Пу.
– Точно! – брат Пон просиял. – И теперь мы отсечем это качество, как ты отсекал лишнюю древесину, вырезая бодхисаттв. Ты целую неделю будешь жить без него. Совершенно.
– Но как это возможно?
– Во-первых, ты каждый день будешь говорить себе тысячу раз «я не любопытен». Во-вторых, ты будешь отслеживать проявления любопытства, и всякий раз, когда оно покажет себя, издавать восклицание «вот оно!» и вновь бормотать ту же отрицающую мантру.
– Врать самому себе? – я скорчил физиономию, показывая, что мне это неприятно.
– А то ты этого никогда не делал? – и брат Пон подмигнул мне.
С этим утверждением спорить я не мог и, поскольку инструкции выглядели предельно ясными, принялся за дело.
В первый день я вспоминал о собственной «нелюбопытности» от случая к случаю, да и проявлений своей пытливости не видел в упор. На второй пару раз ловил себя на том, что хочу узнать что-то, докопаться до корня какой-то проблемы, но чувство это ускользало, едва я сосредотачивал на нем внимание.
Прорыв случился на четвертый.
Я осознал, что любопытство направляет многие вещи, которые казались мне сами собой разумеющимися, определяет не только поступки, но и любимые слова и даже некоторые жесты. Одновременно начал ощущать нервозную раздвоенность – ведь я постоянно говорил себе, что не обладаю определенной вещью, и в то же время видел ее в своем поведении множество раз!
Сознание колебалось, в нем ощущалась слабость, неуверенность.
– Так оно и должно быть, – сказал брат Пон, когда я описал ему свое состояние. – Это же угроза. Подпилена одна из главных колонн, на которой стоит здание твоей личности, что ты строил много десятилетий.
И он велел мне практиковать дальше, не ослабляя бдительности.
Еще через день я начал испытывать приступы острого страха, припадки неуверенности – как вести себя в определенных ситуациях, на которые я ранее реагировал автоматически, без сомнений?
Просто замирал, не зная, что делать.
А пустота внутри росла, и чувствовал я себя все более и более неуютно.
Коромысло давило на плечи, а ведра, в которых плескалась вода, сегодня казались особенно тяжелыми. Я карабкался по тропинке от источника, пыхтя и обливаясь потом, изо всех сил отгоняя мысли о том, каким жарким будет день, если сейчас, ранним утром, так печет.
Добравшись до верха, я остановился передохнуть, и тут в голове у меня щелкнуло. Деревья и кусты подернулись рябью, воздух пошел волнами, и я покачнулся, раскинув руки.
Одно из ведер соскользнуло, за ним шлепнулось второе, но я не обратил на это внимания. С ужасом огляделся, пытаясь понять, где я нахожусь, как я попал сюда из родных песков, что это за громадный оазис, столь густо заросший, насыщенный влагой?
Или это тот рай, куда Аллах после смерти забирает праведников?
Но где тогда прекрасные гурии? Почему я ощущаю жару, укусы насекомых?
Нет, это не небеса…
Услышав шаги, я обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с невысоким человеком с бритой головой и в странном халате на одно плечо. Подняв руку, чтобы защитить себя от возможного нападения, я осознал, что и сам одет подобным образом и что макушка моя тоже лишена волос, как у раба.
Ужасный морок, что навещает курильщиков опия, пришел и ко мне?
Человек в халате посмотрел на меня с тревогой и шагнул ближе, так быстро, что я не успел отреагировать. Прикоснулся к моему плечу, и в следующий момент я понял, что сижу, а сверху на меня льется вода.
– Эй, стоп! – воскликнул я, отфыркиваясь.
Страшно болела голова, и отчего-то я не мог вспомнить, где нахожусь и что тут делаю.
– Это снова он, так что хватит, – сказал брат Пон, и один из молодых монахов опустил ведро. – Ну что, ты сам попросил о том, чтобы познакомить тебя с прошлым, так что не удивляйся, если оно будет заходить в гости.
Ну да, точно, я же пошел за водой, а потом…
Воспоминание о том, как я оказался во власти другой личности, заставило меня поморщиться.
– Наполнишь бак, подходи ко мне, побеседуем, – продолжил брат Пон.
– Но я… – начал я, глядя на брошенные ведра, из которых вылилась вся вода. – Придется идти еще раз.
– Любое начатое дело нужно доводить до конца, – нравоучительно изрекал монах, пока я поднимался на ноги, отряхивался, подбирал коромысло и вешал на него ведра. – Исключение только одно – если тебе угрожает неминуемая смерть или тяжкое увечье. Бросая что-то на полпути, ты завязываешь узелок, который много позже придется развязывать…
Напутствуемый этими словами, я отправился вниз по тропинке, затем обратно вверх, по тому пути, который я сегодня уже проделал; вновь тащиться здесь по жаре, да с тяжелым грузом на спине…
Под навес к брату Пону я прибрел взмыленный, как скаковая лошадь после забега.
– Долго это еще будет продолжаться? – спросил я, ощущая, что говорю сварливо, но будучи не в силах остановиться. – Такие вот визиты… Нельзя это как-то остановить? Ритуал какой провести или помолиться?
– Нет, нельзя. Ты должен сам исчерпать последствия твоих поступков.
Этот ответ меня не обрадовал.
– Еще это упражнение, – буркнул я. – Ну, с чертами личности… Я с ума схожу! Точно выдергиваю те подпорки, что меня держат, не дают упасть! Может быть, хватит?
– А ну-ка вернись в настоящее, – голос брата Пона стал суровым, черные глаза сверкнули. – Забудь про то прошлое, в котором ты практиковал «отсечение себя», не думай о вероятном будущем, где твои шарики заедут за ролики. И отстрани гнев и беспокойство. Неужели они – это ты?
Я открыл рот, чтобы возразить, но тут же мне стало стыдно.
Я сосредоточился на настоящем, на запахе сырой ткани, на том ощущении, с которым она липла к телу, на саднящих от коромысла плечах, на пустом желудке. Зашептал про себя «это не я, это не мое» и принялся считать вдохи, стараясь делать их как можно реже.
Минут через пятнадцать я успокоился.
– Так намного лучше, – сказал брат Пон. – Что ты делал, придя ко мне?
– Говорил… Ныл… Жаловался… – предположил я, пожав плечами.
– А часто ли ты этим занимаешься?
– Ну, нет!
– А если подумать? – монах впился в меня взглядом змеи, гипнотизирующей птенца, и я начал вспоминать.
О чем мы говорим с друзьями за кружкой пива?
Чем я делюсь, звоня родственникам или отправляя им имейл?
– Да постоянно, – признался я, одолев внутреннее нежелание исповедоваться в подобном «грехе». – Но ведь и остальные не лучше, каждый то и дело стонет, как плоха его жизнь и что за проблемы его одолевают, даже тот, у кого вроде бы все отлично.
– Именно так, – подтвердил брат Пон. – Избавляйся от этого как можно скорее. Жалобы вредны во всех отношениях, они создают негативное описание тебя и жизни, которому ты следуешь, являются пустословием, бессмысленной тратой времени и сил. Услышу еще раз… – и он нежно погладил лежавшую рядом с ним бамбуковую палку. – Осознаешь?
– Постараюсь.
– Тогда займись делом. Бхавачакра до полудня, затем подметешь…
В этот день я изображал Золушку еще прилежнее, чем обычно – раскрашивал линии колеса судьбы, размахивал метлой и протирал колокола, помогал стирать белье и занимался медитацией. Но все это время я помнил о предупреждении брата Пона, старался находиться в настоящем и не забывал следить за любопытством.
Трапезы на сегодня никто не запланировал, но о том, что ничего не ел, я вспомнил ближе к закату.
Подобные дни вообще без еды случались и ранее, так что я не особо удивился. Только вытер пот, думая о том, что еще немного, солнце уползет за горизонт, и тогда станет не так жарко.
И в этот момент мир вокруг меня распался на фрагменты, словно «потек»…
Я осознал тысячи многомерных «пятнышек», из которых состоит мое восприятие, появляющихся на миг и вновь исчезающих, заключающих в себе все, что я считал реальным, – солнечные лучи на коже, чувство усталости, мысль о блаженной темноте, осознание того, что я должен вытряхнуть подстилку; и тут же другой набор – сухая гортань, радость, воспоминание о брате Поне, его запрет жаловаться; боль в правой лодыжке, раздражение, задумка насчет того, как изменить один из рисунков бхавачакры, моя жизнь в Таиланде.
