Бхагаван Раджниш (Ошо) - Власть, политика, изменения. Что я могу сделать, чтобы мир стал лучше?
Морарджи сказал:
– Я бы хотел выступить первым.
Он сидел рядом со мной. Ни он, ни я еще не знали, что с этого момента начнется наша «дружба» до конца жизни.
– Мой первый вопрос такой, – продолжал он, – мы ваши гости, и гости сидят на полу, а хозяин – на высоком пьедестале. Что это за этикет такой? Если бы вы обращались к большой аудитории, тогда было бы понятно – вы должны сидеть выше, чтобы вас могли видеть и слышать. Но здесь только двадцать человек, и это не выступление с речью, а просто беседа, просто представление людей друг другу перед началом конференции.
Ачарья Тулси растерялся. Настоящему религиозному человеку не составило бы труда сойти вниз и извиниться: «Это действительно глупо, я виноват». Но он не двинулся с места. Вместо того он обратился к одному из своих ближайших учеников, Муни Натмалу, который впоследствии стал его преемником:
– Ответь на этот вопрос.
Муни Натмал растерялся еще больше, чем он, занервничал. Что он мог сказать? Морарджи Десаи в то время был министром финансов Индии, именно поэтому его и пригласили. Они хотели построить университет джайнизма, и он был полезным человеком. Если бы он только захотел, с деньгами не было бы проблем.
Муни Натмал ответил так:
– Тут нет никакого неуважения к гостям, просто у нас такая традиция – что глава секты сидит выше. Мы всего лишь следуем обычаю, больше ничего. Это не должно никого оскорблять.
Но Морарджи не тот человек, чтобы его удовлетворил подобный ответ. Он сказал:
– Мы же не ваши ученики, и вы не наш наставник. Ни один из этих двадцати человек не считает вас своим учителем или духовным лидером. Перед своими учениками, перед своей сектой, перед своими людьми вы можете сидеть на любом пьедестале, на каком захотите, но мы – ваши гости. Во-вторых, вы объявляете себя революционным святым, так почему же вы придерживаетесь такого нецивилизованного обычая, такой некультурной традиции?
В одном из своих программных заявлений Ачарьи Тулси действительно объявил себя «революционным святым».
Теперь Натмал молчал, Ачарья Тулси молчал, и все гости стали чувствовать себя неловко – это было не очень хорошим началом. Я обратился к Морарджи Десаи:
– Хотя это не мое дело и совсем мне не интересно, но, учитывая ситуацию… можно я вам отвечу? Просто чтобы начать разговор и как-то выйти из неловкой ситуации.
– Да, можете ответить, – сказал он. – Мне интересно услышать ответ.
– Есть несколько моментов, – начал я. – Во-первых, здесь сидят еще девятнадцать человек, вы тут не один. И больше никто не задал такой вопрос. Почему его задали только вы? У меня такой вопрос даже не возник.
И я спросил других гостей:
– У кого-нибудь возник такой вопрос? Если не возник, тогда поднимите, пожалуйста, руки.
Все восемнадцать человек подняли руки, давая понять, что им этот вопрос не пришел в голову. Тогда я сказал Морарджи:
– Из всех только вы почувствовали себя обиженным. Видимо, у вас внутри рана, вы страдаете от комплекса неполноценности – вы психологически больны. Посудите сами: вы прекрасно знаете доктора Д. С. Котари, потому что он председатель комиссии по атомной энергетике, и вы знаете всех остальных именитых гостей – никого это не задело.
Я спросил его:
– Что тут такого? Вы видите паука, который ползает по потолку? Он находится выше Ачарьи Тулси… Разве, всего лишь занимая место на возвышении, кто-то от этого становится великим? Но вас это почему-то задело. У вас внутри рана, которую не исцеляет даже то, что вы являетесь министром финансов Индии. Вам хотелось бы когда-нибудь стать премьер-министром Индии?
Он ужасно разозлился.
– Вы называете меня психологически нездоровым? – воскликнул он.
– Конечно, – ответил я. – Вы видели восемнадцать поднятых рук? Все поддерживают меня, говоря тем самым: «Этот человек кажется очень уязвимым во всем, что касается его эго, он слаб». Всего-то и случилось: монах сел чуть выше вас – но вас это сильно беспокоит.
– Давайте, к примеру, предположим, – продолжал я, – что Ачарья Тулси пригласил вас сесть рядом с ним на пьедестале. (Замечу, что даже после этих слов Ачарья Тулси его не пригласил.) Предположим, что он вы сидите вместе с ним на пьедестале. Зададите вы тот же самый вопрос касательно остальных восемнадцати людей, которые сидят на полу? Возникнет ли у вас такой вопрос?
– Я над этим не задумывался, – ответил он. – Возможно, вопрос не возникнет, потому что на сотнях собраний и конференций я сидел на высоком пьедестале, но такой вопрос никогда не возникал.
– Это значит, – сказал я, – что вопрос вовсе не в том, что Ачарья Тулси сидит выше вас. Вопрос в том, почему вы сидите ниже, чем Ачарья Тулси. Ваш вопрос нужно изменить: почему вы сидите ниже, чем Ачарья Тулси, – вот о чем вам следовало спросить. Это было бы правильнее. Вы проецируете свою болезнь на другого человека.
Но, возможно, этот другой человек так же болен, как и вы, потому что, если бы я был на его месте… Во-первых, я бы там не сел, если бы я был хозяином, а вы моими гостями. Во-вторых, если бы случайно, по какому-то стечению обстоятельств, я бы все же сидел там, то, как только вы задали бы мне этот вопрос, я бы спустился вниз. Достаточно было бы просто сказать: «Никаких проблем. Это просто наш обычай, я забыл, что вы мои гости – дело в том, что гостей я приглашаю только раз в году, а с учениками встречаюсь каждый день. Поэтому простите меня, и давайте начнем разговор, для которого мы здесь собрались».
Но он не спустился. Ему не хватило мужества. Он сидит там, ни жив, ни мертв, и не может даже дышать – так он испугался. У него нет ответа. Он попросил ответить своего секретаря. И другой вопрос, на который он тоже ничего не ответил: почему он объявил себя революционным святым? Он не революционный и не святой – поэтому ему нечего вам ответить. Но сейчас мы говорим не о нем, мы говорим о вас. Политический ум всегда мыслит в категориях «выше» и «ниже», в категориях власти.
Конечно, Морарджи Десаи разозлился, и он продолжал злиться на меня многие и многие годы.
Эго очень тонко и неуловимо. А политик болен из-за своего эго.
И у него есть два пути: либо он может скрыть свою рану, став президентом, премьер-министром… Он может скрыть рану, но она по-прежнему останется. Можно обмануть целый мир, но как обмануть себя? Он знает, что рана есть, что он ее просто спрятал.
Я помню одну очень странную историю. Это случилось в Прайаге, святом месте индусов, где сливаются три реки. Вы знаете, что вся Индия похожа на один большой туалет: нигде нет никаких обозначений – где туалет, а где нет. Где вы сможете найти подходящее место, там и туалет.
Однажды рано утром один брамин, по-видимому, пошел совершать омовение и по дороге решил испражниться. Наверное, он спешил – возможно, у него были проблемы с животом или еще что-то, – так как он пошел прямо на гат. Гат – это заасфальтированная площадка, на которой люди оставляют свою одежду, когда идут совершать омовение. Это недопустимо – конечно, никто не будет вас ловить, но испражняться на асфальтовой площадке, где люди оставляют одежду, не принято.
Но у человека, видимо, действительно были проблемы. Я могу его понять, я не сомневаюсь в его добрых намерениях – я никогда не сомневаюсь в добрых намерениях людей. Он испражнился там, и когда он уже заканчивал, то увидел, что идут люди. И он просто прикрыл свою кучку цветами, которые принес для богослужения. А что ему оставалось делать?
Люди подошли и спросили: «Что это?» И он ответил: «Шивалинга – я исполняю священный ритуал». И он начал исполнять ритуал, а люди, поскольку брамин исполнял ритуал, начали бросать туда цветы – шивалинга появился! В Индии это считается великим чудом – когда какая-то статуя просто появляется – или когда вы хотите сотворить чудо, то это самый простой способ. Люди начали петь мантры… Что же касается того человека, то он чувствовал себя ужасно. Он не только осквернил место, но еще и солгал. А одна ложь влечет за собой другую. И что он теперь делает? Поклоняется этому, и другие этому поклоняются.
Но как про это забыть? Как этот человек может забыть о том, что лежит под цветами?
В такой же ситуации находится политик – с ним всегда его гноящаяся рана, его ощущение неполноценности. Он чувствует себя никчемным. Да, он поднимался все выше и выше, и на каждой ступени иерархической лестницы у него была надежда, что еще один шаг – и рана заживет.
Чувство неполноценности порождает амбиции, потому что амбиции – это не более чем стремление доказать свое превосходство. Амбиции не подразумевают ничего другого – только стремление доказать свое превосходство. Но зачем доказывать свое превосходство, если ты не страдаешь от комплекса неполноценности?
Я никогда в своей жизни не ходил на выборы. Два моих дяди участвовали в борьбе за свободу Индии, и оба сидели в тюрьме. Ни один из них не смог закончить образование, потому что их схватили и посадили в тюрьму. Один учился на последнем курсе, когда его схватили, – он участвовал в тайной организации, которая взрывала поезда, минировала мосты. Они делали бомбы. А он изучал химию и приносил из химической лаборатории компоненты, необходимые для изготовления бомб. Его схватили, как раз когда он готовился к выпускным экзаменам, за десять дней до экзаменов. На этом его образование закончилось, потому что через три года, когда он вышел из тюрьмы, было уже слишком поздно все начинать заново. Так что он пошел в бизнес.
