Конкордия Антарова - Две жизни
Надеюсь, что свидимся раньше, чем пройд„т два года. Будь здоров, мой сын. Мужайся и работай так, как будто я всегда рядом. Просыпаясь утром, становись на дневное дежурство у Вечности. Отходя ко сну, ей же дежурство сдавай. Если будешь думать, что я рядом с тобой, мы станем дежурить вместе. Отдавай каждому делу вс„ внимание, каждой встрече – всю полноту чувств и мыслей. И день за дн„м ты будешь крепить нашу связь.
Сердечно обняв Амедея, Флорентиец отпустил его и сел к своему письменному столу. Давно уже спал весь дом, а в комнате хозяина вс„ ещ„ работали. Склонясь над картой, что-то обсуждали с Флорентийцем сэр Уоми и Сенжер, а Ананда записывал их решения на листах бумаги, кипа которых вс„ росла. Так застал их рассвет.
ГЛАВА 21 ДЖЕННИ И Е‚ СВИДАНИЕ С СЭРОМ УОМИ После напряж„нного ожидания Алисы и матери в музейном зале, где Дженни надеялась легко завладеть обеими, потому что ей казалось, что она вс„ безошибочно рассчитала, Дженни позвала на совет Бонду и мужа. Бонда, пустивший в ход все известные ему средства, чтобы вернуть себе голос, так и не смог ничего поделать и продолжал говорить хриплым ш„потом, да и то с большим трудом. И чем больше он бесился, тем труднее было ему говорить.
С тех пор как Дженни увидела, что он бессилен помочь самому себе, она перестала его бояться. Прежний страх сменился презрением. А то обстоятельство, что Бонда не доверял ни одному из своих племянников и обращался к Дженни с просьбами помочь в разных его делах, потому что отсутствие голоса не давало ему возможности объясниться, а плохое знание языка мешало переписке, ставило его в какое-то заискивающее и несколько подчин„нное положение по отношению к Дженни.
Боясь Браццано, приказаний которого – и самых главных – он не выполнил. Бонда не забывал, что Дженни была его дочерью, и стремился е„ задобрить. Хотя он и не пленился Дженни, но сумел оценить е„ хитрость и злобу, понял, что врагом она ему будет беспощадным, и решил сделать вс„, чтобы оказаться ей полезным, а если удастся, то и необходимым. Поэтому, получив записку Дженни с просьбой зайти к ней следующим вечером по важному делу. Бонда обрадовался и решил разыграть перед Дженни роль преданного друга и верного помощника. Он стал обдумывать план дальнейшего поведения, стараясь приготовить именно такие крючки приманок, на которые – он полагал – рыбка всего скорее клюнет.
Что же делала эти два дня Дженни? Почему она отложила совет со своими друзьями, вместо того чтобы немедленно действовать с ними заодно?
Дженни вс„ ещ„ не считала себя окончательно побежденной и устремила сво„ внимание на голубоглазого простака, как она окрестила сэра Уоми. Ей пришло в голову, что он мог и не получить е„ письма, что отвратительный хозяин дома мог и не отдать его, если почта попала ему в руки. Дженни решила ещ„ раз писать добряку и разыграть перед ним оскорбленную женщину, надеявшуюся на джентльменскую помощь, а получившую в ответ невежливость.
«Я даже не знаю, что мне теперь думать о Вас, сэр Уоми, – писала Дженни.
– Если бы хоть на одну минуту я могла допустить мысль, что Вы получили мо„ письмо и не ответили мне, я бы, разумеется, не писала Вам. Я считала бы, что мужчина, кавалер, каким должен быть каждый англичанин, не ответивший даже на письмо, не достоин внимания. Но так как я писала одновременно матери и сестре и от них также не получила ответа, я поняла, что ни Вы, ни они моих писем не увидели.
Мне не хочется повторяться. Я приступаю к главному: мне надо увидеться с Вами. Не только для меня одной, но и для пользы и безопасности моих матери и сестры.
Мать моя всю жизнь была неумна и безалаберна. А сестра настолько ещ„ подросток, что е„ сумбурности удивляться не приходится.
Я надеюсь, что Вы поможете мне их спасти из страшных лап лорда Бенедикта, куда они попали по своей неосмотрительности. Отчасти, конечно, по вине отца. Несчастный мой отец передал Алису лорду Бенедикту, а мать мою тот сам насильственно ув„з из дома. Вы, конечно, ничего этого знать не можете, как и многого ещ„ другого о поведении Вашего хозяина, на что я Вам постараюсь открыть глаза».
В этом месте рука Дженни слегка дрогнула. Она вспомнила о тр„х письмах, полученных ею от лорда Бенедикта, вспомнила, что она их даже не прочла толком, но что они были к ней милосердны, вспомнила его слова в конторе, и у не„ даже началось сердцебиение. Но она не позволила себе распуститься, жадно схватила папироску, всегда услужливо приготовленную, затянулась несколько раз, прогнала назойливый зов совести, усмехнувшись так нагло и зло, что сам Браццано остался бы доволен, и продолжала писать.
«Не стоит нам с Вами тратить ни силы, ни энергию на перечисление чужих грехов. Лучше нам встретиться, хорошо понять друг друга и разгромить армию врага, раньше чем он успеет собраться с силами. Для меня, конечно, самое противное – явиться в дом лорда Бенедикта. Но если Вам это удобнее или, по-Вашему, мне полезно побывать самой в его доме, я, разумеется, приеду и туда, победив сво„ отвращение к воздуху, которым наполнен этот дом».
Подписавшись «друг», Дженни осталась довольна письмом, вызвала посыльного, приказала немедленно отправиться по адресу и без ответа не возвращаться. Покончив с этим, Дженни оделась и пошла по своим делам, как сказала мужу. На самом же деле она решила издали понаблюдать за особняком лорда Бенедикта, так как ей смертельно скучно было ждать ответа. Но сделать этого Дженни не удалось. При входе в отель на не„ налетел Бонда, державший в руках телеграмму. Лицо его было так мрачно и бледно, что Дженни поняла всю серь„зность дела, для которого он звал е„ к себе. Войдя в свою комнату, Бонда молча протянул ей телеграмму. «Мартин скончался. Пересылаю письмо. – Тендль», – прочла Дженни.
– Каким образом мог ускользнуть от нас этот прохвост? – хрипел Бонда. – Неужели же, если я был болен и не мог сам присмотреть за ним, ни один из моих племянников не догадался этого сделать. Я в отчаянии, Дженни, – прибеднялся Бонда, стараясь втянуть е„ в свои дела и сделать как можно скорее своей сообщницей. – Прочтите это проклятое письмо. Там будет и для вас кое-что не очень-то приятное. Но вы не обращайте внимания. Вникните только в суть: Мартин изменил нам перед смертью. Вы ещ„ очень мало знаете, поэтому не можете оценить всей неприятности этого факта. Но факт тот – и вы это запомните – что человеком можно воспользоваться даже тогда, когда он умер. Но этот мерзавец наш„л себе защитника, и теперь никто из нас пока не сможет до него дотянуться. Но это только пока. Если заполучить Алису,– наше дело в шляпе.
Хорошо, если вы найд„те кого-нибудь, кто был бы не глуп и смог пробраться в дом лорда Бенедикта. Если бы только он сумел набросить на шею вашей сестре одну вещицу, вс„ было бы в порядке, – хрипел Бонда, пронизывая Дженни глазами, которых она теперь совсем не боялась.
– Ваши вещицы, похоже, мало стоят по сравнению с теми заклятиями, которые знает лорд Бенедикт,– нагло хохотнула Дженни.
Глаза Бонды метнули искры бешенства, что тоже повеселило Дженни, но вс„ же она поняла, что власть его над нею ещ„ огромна, так как почувствовала вдруг, будто он ударил е„ прямо в грудь. Робости Дженни не выказала, но хохотать перестала. В свою очередь Бонда овладел собой.
– Та штучка, что у меня приготовлена для Алисы, похитрее вашей, должно быть, – и пока Дженни раздумывала, сказать ли Бонде о своих планах, он подал ей письмо. Взяв его в руки, Дженни поразилась. Было видно, что письмо писали много дней, оно было измято и запачкано чернилами и какими-то рыжими кляксами, точно писавшая его рука кровоточила.
«Пишу тебе, проклятый Бонда, это письмо, потому что хочу рассчитаться с тобой перед смертью. Если бы не встреча с тобой и не подлый обман, которым ты меня заманил, я бы не лежал сейчас умирая. Даже рассчитаться с вами, моими душегубами, я не имею сил. Вы бросили меня, как собаку, когда я заболел. И если бы меня не подобрали те, кого вы зов„те своими врагами, я так и не знал бы, что такое жизнь в добре и свете, над которыми кощунствовал вместе с вами».
В письме следовал пропуск, видно, писавший устал, сделал перерыв и продолжал несколько изменившимся почерком.
«Теперь я не торжествую, что сделал всем последнюю пакость и освободил мой дух от вашего мерзкого влияния. Я понял что-то большее, чего вам не понять и о ч„м с вами и говорить бесполезно. Но лично тебе, Бонда, и трижды проклятому Браццано я не прощаю подлости, с которой вы меня сгубили. Вс„, что вы заставляли меня красть, я крал, себя не забывая. И здесь мы квиты. Но то, что вы украли у меня семью, мо„ сердце – этого я не прощаю и вознаграждаю себя, но как, вам этого не узнать. Знайте только, что здесь я отомщен. Можешь передать Браццано, что его прелестной дочке, которой вы все помогаете потерять человеческий образ, я тоже в этом усердно помогаю и буду помогать ещ„ усерднее из гроба».
