Ведьмина деревня - Татьяна Волхова
— Нельзя было так поступать! — строго проговорил священник. — Алёна девушка добрая, хорошая. Мать её в юности ошибку совершила, так уже расплатилась сполна, и дочь от этого хлебнула. А к ведьме её пускать было никак нельзя. У Алёны родная кровь взыграла, лесные ведь все друг другу родственники. Недаром они наших девушек одурманивают, чтоб род разбавить.
— Я хотела как лучше, — оправдывалась мать Тимура, — думала, что раз Алёна не родная внучка, не сможет моя мать ей свой дар передать.
— Теперь о другом надо думать, — услышала она в ответ, — пусть Алёна поправляется и приходит ко мне, сорок дней свой отсчёт начали. Если мы за этот период сможем её из лап бесовских вытащить — то всё хорошо будет. Пусть дома читает молитвы, я скажу, какие. А как выздоровеет — жду её.
Свекровь всё передала Алёне, кроме разговора о своей матери. Девушка взяла из её рук старинный молитвослов, что передал священник. Книга была старинная, но не такая, по которой Алёна училась травничеству.
От прикосновения к сборнику молитв девушку обдало волной. И захотелось отбросить книгу. Алёна вся задрожала. Но мужественно открыла страницу, где священник оставил закладку, и начала читать. Сначала не шли слова, путались буквы перед глазами, слабели руки.
Текст молитвы девушке был непонятен. Как и то, что надо было называть себя рабой Божьей. Не складывалось в голове Алёны, почему для любящего отца небесного она — раба.
Но раз сказано было священником читать молитвы утром и вечером, то делала девушка это исправно, старалась искренне произносить всё написанное и скоро привыкла.
Молилась по часу утром и вечером, потом шла помогать свекрови. Вроде хорошо себя чувствовала, но сил почему-то не было. И радости не было: ни белый снег, ни день рождения дочери не наполняли сердце теплом. Лишь обнимая Танюшку по ночам, вспоминала Алёна, что такое тепло в груди, но это чувство быстро исчезало.
Начала она в церковь на службы да причастия ходить. Сначала коченела вся, без движения стоя. Потом привыкла, начала к песнопению прислушиваться, иконостас старенький изучать.
Смотрели на неё прихожане с удивлением, опять сплетни по деревне поползли, что отмаливает Алёна свои прегрешения, но девушка не обращала внимания.
После службы священник подолгу разговаривал с ней о вере, о бесах, что пытаются сбить с пути истинного. Жители, видя их беседы, стали лучше относиться к девушке.
А Алёна будто потеряла половину себя, чувствовать перестала. И чем больше молитвы читала, тем меньше себя понимала. Раньше она на расстоянии ощущать могла, настроение других улавливать, даже сказать, о чём человек думает. А сейчас как отрезало, стала Алёна нечувствительной.
И что удивительно, только она себя потеряла, как стали к ней люди лучше относиться, будто она теперь такая же, как они.
Алёне всё чаще казалось, будто это не она живёт, растит дочь, ходит на службы в церковь чаще, чем кто-либо из деревни, а какая-то незнакомая ей девушка. Даже Танюшу она воспринимала отдельно от себя, хотя раньше чувствовала неразрывную связь с дочерью.
На службах у Алёны кружилась голова, она теряла нить происходящего и улетала мыслями далеко от холодных стен и заунывного песнопения. Зачем она продолжает ходить — девушка и сама не знала. Священник обещал, что исцелит её душу, если она будет следовать его указаниям. Вот она и приходила изо дня в день.
«Откуда он знает, что надо моей душе? — порой думала Алёна. — Если я сама этого не знаю».
Но не противилась. Внутри неё поселилось равнодушие к происходящему в жизни. Раньше ей были свойственны страсть, желание чего-то достичь, но сейчас это улетучилось.
С каждой прослушанной службой в её сердце прибывало смирение. И оно было не вдохновляющим, а давало ощущение невозможности что-то изменить.
Раньше Алёна мечтала о возвращении Тимура, о том, что они будут счастливы, проживут долгую жизнь вместе, а временная разлука покажется сном. А теперь все надежды казались призрачными, пелена рухнула с её глаз, открыв правду текущего положения.
Во время служб у девушки было много времени, чтобы подумать, и она поняла, что уже ничего не изменить. Разлука с мужем — это её судьба, над которой она не властна, на всё воля Божья. И она должна принять это со смирением.
Алёна вдруг очень чётко поняла, что прошло уже почти два года, как её муж пропал на чужой земле, участвуя в чужой войне. И это навсегда.
«Оттуда не возвращаются», — звучали в её голове слова хозяина магазина.
Алёне даже казалось, что надо было принять его предложение. И магазин бы тогда не сгорел, и у них с Танюшей был свой, хороший дом. А что муж старый да нелюбимый, а где она любовь видела?
Их отношения с Тимуром казались ей сказкой, которую она сама себе придумала. А дочь, с её детским, открытым чувством, обнимающая её своими ма́лёнькими ручками, иногда раздражала. Её нежность будила в Алёне ту часть, что была выдернута с корнем, когда ей пришлось отказаться от себя, снять браслет и пытаться быть, как все.
Не имея возможности и дальше вариться в этом котле, Алёна упросила свекровь отпустить её в райцентр, где они учились с Тимуром. Она хотела восстановиться в училище, начать подрабатывать по вечерам и потом забрать к себе дочь. Девушка хотела начать новую жизнь и забыть обо всех горестях, что пришлось пережить в деревне.
Свекровь выслушала о её планах с недоверием. Но препятствовать не стала. Обещала последить за внучкой столько, сколько Алёне понадобится для обустройства в райцентре. Она видела, как мается невестка в деревне, и уже жалела, что способствовала быстрой свадьбе сына. Так бы уехала Алёна поступать в город и не была бы сейчас молодой вдовой с ребёнком на руках.
Глава 11. Новые надежды
Девушка уехала, надеясь на новую полосу в жизни. Но оказалось, что вернуться на учёбу она могла лишь с будущего сентября, снимать комнату дорого, а устроить Танюшу в сад, не относясь к какому-то предприятию, было непросто.
Тогда Алёна нашла работу сутками, уезжала рано утром и возвращалась на следующий день жутко уставшей, засыпала до вечера. Один свободный день помогала свекрови и занималась с Танюшкой, которая стала капризной и не хотела отпускать мать.
Но Алёна
