Василий Ленский - Звезды Тянь-Шань
Подобный опыт у меня уже был. Однажды я прочитал в секретном хранилище, что какой-то профессор умел останавливать собственное сердце. Я тут же это проверил. Далось легко. Но сознание внешнего мира уступило место погружению в таинственный, увлекательный внутренний мир. Такое погружение в Тибетской йоге используют для повторных рождений. Смерть — это полное исключение внешнего сознания. Это сознание служит для непроявленного внутреннего. Теперь, когда все становится наоборот, внешнее Единое уходит в точку и исчезает. Внутренний Космос служит этому непроявленному Единому своим разнообразием. Возможно, что тело для этого и не нужно, но так как внутренний Космос зеркален внешнему, в своей среде, то он дает переживание большого пространства и времени. При отсутствии опыта может показаться, что эти энергетические формы, которые проистекают теперь во внутреннем мире проходят там во внешнем мире.
Но того сознания, а, следовательно, и того мира уже нет. Он весь ушел со своими частями, а значит и с телом.
Переживания второго сознания видятся в знании непосредственной сущности. Здесь как на ладони результат деятельности во внешнем мире, но отраженной в энергетических связях.
Как и при вхождении в чужое тело, здесь меняется мозаика возможных энергетических вариантов исходных связей. Беспредельная Истина называется в Тибете Ясным Светом. Выбор варианта энергетических связей давало основание считать о выборе последующего рождения.
Я сделал попытку переключиться на внешнее сознание. Оно тлело «светящейся ниточкой» и готово было умеркнуть в точке. «Я выбираю свое собственное рождение,» — решил я в Истине Непосредственного внутреннего сознания. Эта воля была беспрекословной. Ниточка стала разгораться и я словно помчался в разгорающееся ярким светом Истины светящееся пятно. Здесь не было ни оценки, ни осмысления. Была только сущность и ее движение. Даже описание Бога выглядят скудно с этим ощущением. Сознание осветлялось все ярче и ярче, пока не восстановило полностью весь внешний мир.
С энергетических позиций того внутреннего Космоса, я мог развернуть возвращение во внешнее сознание в другом варианте. Это бы означало смерть прежнего тела и воплощение в новом варианте исходных условий. На этом простом свойстве энергии Чи, определяющей содержание сознания, сложились легенды о повторных рождениях. Но практикуется это до смешного дико, когда на деле все крайне просто.
Теперь уже во внешнем сознании я выключил внутренний Космос, приведя его в Единство, поднялся и пошел к проходу.
Все сидели встревоженные — солнце двигалось к закату. Я виновато улыбнулся и сказал:
— Я выбрал этот вариант жизни.
— Значит верно, — сказал дедушка и вдруг остановился.
Для Эдика с Абдыбаем это ничего не значило. Не было исходного опыта. Для Дуна это было манящей звездой таинственных рассказов о повторных рождениях и о жизни после смерти. Я понимал, что эти темы не для ума. Таков уж ум. Он все перекручивает на свои законы. Внешне похоже, что это тоже самое: думающий с понятием человек и что он знает теперь о повторных рождениях и о бессмертии. Но между теми, кто кушал дыню и теми, кто слышал о дыне такая же разница, как между Иисусом Христом и его иконой.
Домой мы вернулись, когда луна освещала дворы таинственным светом. Лаяли собаки и на селение опустилась ночь. Мы легко поужинали и дедушка сказал:
— С тобой согласились встретиться несколько членов Совета Старейшин. Если ты хочешь, то завтра.
«Узнаю ли я о тех, кто прошел путь энергии Чи до состояния Атман?» — размышлял я.
Дуну было интересно все, даже наше молчание. Эдик с Абдыбаем заметно утомились и легли на прохладной веранде. Я с удовольствием пил душистый зеленый чай и испытывал ощущение тишины в этой долине лунного света. Дуну не терпелось задавать вопросы, а дедушка был сдержан. Он тоже наслаждался луной, умиротворяющим стрекотанием цикад и говорливым шепотом арыка. Наконец, Дун спросил:
— Вы знаете свои рождения?
— А разве я умирал? — удивился я. — Впрочем, я и не рождался.
— Но, говорят, что существует круговорот жизней и смертей? — вновь спросил Дун.
— Это путанное определение и от него попахивает умом, — ответил я. — Я бы назвал это изменением состояний. Вот слушай. Предположим, ты разовьешь второе сознание…
— Как это? — спросил нетерпеливо Дун.
— Через внутреннее осязание, сначала, затем через восприятие сердечного пульса. Одновременно с этим будет разворачиваться второе сознание во внутреннем Космосе. После непосредственного восприятия, когда у тебя внутри будет высвечиваться то одно, то другое, а затем ты будешь зрить внутренний мир как само собой разумеющееся.
— Как дети, — с понимающим видом сказал Дун.
— Да, — ответил я. — Это и есть детство внутри.
— Но ведь мы знаем анатомию внутренних органов и физиологию, — сказал Дун.
— Разве ты не догадался, что то было по-прежнему внешнее знание? — удивился я. — Внутреннее знание еще не созрело. Там, сначала, непосредственное детское восприятие. Кто полезет внутрь с внешним знанием, тот ничего не получит. Наконец, ты получишь внутреннее наблюдение за энергетическими связями, сменой состояний, внутренними планетами и звездами. Так начнет формироваться биоэнергетический интеллект и совершенно иное знание. Оно не имеет общего с внешним знанием, поэтому у второго сознания рождаются соответствующие органы восприятия. Когда это знание созреет, то на уровне этой зрелости ты можешь действовать. Внутренний мир ты можешь готовить в любых состояниях энергетической связи. Если мозаику выбранных тобой энергетических связей развернуть во внешнем мире, то она непременно там найдет свое. С большим риском этот метод можно использовать и в одной жизни. Можно существовать одновременно в нескольких вариантах себя во внешнем мире.
— Как это? — удивился Дун.
— Это хоть и выглядит сказочно, но на деле чрезвычайно просто. Внешнее сознание и так уже имеет дело только со своим. Все в нем его части. Его частью является и небо, и олень, и человек, и все без исключения, что попадает в сознание. Если ты это понял, то скажешь: «Но каждая часть имеет свою самостоятельность.» Например, ты смотришь на меня и на дедушку, как на самостоятельные существа, то есть на части твоего сознания. Твое сознание еще раньше определило нас по нашим свойствам. Но давай сменим точку зрения. С позиций сознания в нас оно нашло свои собственные характеристики. Других оно не имеет. Но вот появилось второе сознание. У него есть внутренние связи, то есть второго Космоса. Их мозаика также реальна и она обязательно найдет себя в первом сознании, то есть во внешнем мире. Так можно пребывать в своем другом теле. Это теперь не части первого сознания, как было раньше, а заполненные части. Так я знаю свойства животных, то есть их язык, птиц, людей не по внешним отношениями проявлениям, а по внутренним. Это значительно вернее, так как обыденные люди сами не ведают, что творят и приписывают свои же непроявленные свойства то учителям, то Богу, то внеземным сущностям. Это позволяло мне играть со змеями, управлять коровами, птицами, деревьями, растениями. Здесь нет тайны. Все это, с одной стороны, части с их свойствами как и у всех, а, с другой стороны, заполненные части через второе сознание. Следовательно, каждый из этих объектов это вариант моего видоизмененного я.
Дун смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Такого он не слышал даже от посвященных. Но я говорил скорее для дедушки в надежде, что он мне укажет, где скрылись от человеческого глаза посвященные. Но дедушка был непоколебим. Было видно, что он верит мне, что он восхищается этим, что подобным мало кто владеет, а быть может, вообще никто. Но был дан, по всей видимости, обет.
Я ждал, когда Дун задаст еще один вопрос: «Почему я не управляю им, Дуном, или, скажем, дедушкой?» Это характерный вопрос для обыденного сознания. На этом вопросе спотыкались древнейшие и мудрейшие. Например, не понимая как это Бог-Кришна живет обыденную человеческую жизнь и в то же время управляет мирами? Как он, Бог, находится в течении обыденных, случайных событий? Как он живет обыденными, человеческими проявлениями? Долго, наверное, мучались и назвали это Играми Кришны. Точно также обращались фарисеи к Иисусу Христу. Они бы может быть и поверили, что он Бог, но он по всем свойствам — такой же как они: и слабнет от ударов, и колени подкашиваются под тяжестью креста. «Какой же он Бог? — говорят они. — Если сам себя спасти не может? А еще собрался спасать нас!»
Но Дун молчал. Для него были темы неприкосновенные благодаря укладу рода. Я же радовался тому, что для меня все темы открыты, а скрывать свои свойства я научился еще с детства. Мои страдания от того, что я не такой как все, научили меня многому. С одной стороны, я научился контактности такой, когда не как Я, а как тот, с кем я разговариваю. С другой стороны, я мечтал и меня тянуло к своему. Я его угнетал и всячески скрывал, но внутренняя сила побуждала к тому, чтобы удовлетворить любопытство: были ли на Земле такие же уродливые как я. Теперь настало время, когда я научился владеть тем, чем владеют другие и значительно лучше, чем они, я стал искать своих. Теперь я понимаю, что это крупицы как звезды на небе в общей истории человечества. Себя я считал никем. Все равно, как бы я себя не определял, это будет частное определение моего же сознания. Непоследовательность и энергетическую путаницу я видел во всех почти Учениях. Это еще больше разжигало у меня любопытство, потому что это так все просто.
