Алексей Скалдин - Странствия и приключения Никодима Старшего
Он опять хотел сказать "существа", но запнулся и сказал одно "порядочные".
— А если я бес? — вопросительно ответил собеседник.
— Ты бес? Прислужник Сатаны? — рассмеялся Никодим.
— Ну да, бес. Чего же тут смешного? А Сатана здесь ни при чем. Разве бес не может существовать сам по себе, без Сатаны?
— Конечно, не может.
— Много ты знаешь! А я вот существую.
— Хорошо! Существуй себе без Сатаны. Но рясу в рукава ты не мог надеть. Это я знаю.
— Я могу!
— Покажи! И не можешь показать, потому что рясы с тобой здесь нет.
— Ан есть!
На кровати действительно зашевелилось что-то черное. "В самом деле, ряса", — подумал Никодим, но, точно хватаясь за соломинку, сказал:
— Да это не та ряса: не отца Дамиана. Ты здесь у кого-нибудь, у какого-либо монаха ее стащил.
— Нет, это ряса отца Дамиана, смотри.
И черное взмахнуло рукавами: ряса была действительно надета в рукава. Но все же на постели ничего определенного не намечалось.
— Господи, что же это такое? — беспомощно и с тоской спросил Никодим, вынул часы и поглядел на них: был на исходе третий час.
— Ничего особенного, — ответило существо, — ты не беспокойся, я ведь умею и определиться. Только ты поговори со мною подобрее.
— Как же подобрее поговорить? Определяйся скорей. Право, я устал. Или уступи мне постель — я лягу спать.
— Нет, погоди! Как же я определюсь так, сразу. Ты лучше реши, каким я тебе больше понравлюсь?
— Ты смеешься надо мною, — пожаловался Никодим, — ты для меня во всех видах хорош.
— Ну тогда я тебе помогу, — сказало существо. — Погладь меня по головке.
И темное сунулось Никодиму под руку, отчего Никодим опасливо отстранился. Но это что-то уже определенно приняло человекообразные очертания — во всяком случае, сидело на кровати, подобрав к себе ноги и охватив колени руками. Лица сидевшего не было видно: монашеский клобук совсем затенял его, а руки белели неживой белизной.
— Да ты покойник! — воскликнул Никодим.
— Нет, — запротестовало существо, — я не покойник: я бес.
— Бесы или нечистые духи, — отступая два шага назад и поднимая правую руку для убедительного жеста, возразил Никодим, — бывают или мерзкого вида, или демонического. А таких бесов не бывает. Ты, голубчик, слишком прост, чтобы провести меня.
— Я проведу тебя, когда мне понадобится. Если же ты мне не веришь, что есть бесы несколько иные, чем ты полагаешь, то еще раз прошу тебя: погладь меня по головке.
— А что же у тебя там?
— Рожки, самые настоящие.
И существо скинуло с себя клобук (но лицо его от этого вовсе не определилось) и подставило опять голову Никодиму. Никодим опасливо протянул руку и погладил череп сидевшего: действительно там намечались рожки — маленькие, совсем телячьи.
— Вот как! — сказал он удивленно.
— А это что, по-твоему? — хвастливо заявил бес и, спустив одну ногу с кровати, постучал ею по полу. — Видишь?
Никодим нагнулся, посмотрел: копытце, совсем козлиное.
Существо опять подобрало ногу:
— Теперь веришь? — спросило оно.
— Да, — убежденно ответил Никодим, — верю. Я не столь уж наивный человек, чтобы можно было поймать меня на неверии.
— Вот это мне нравится! — заявило существо, ударяя себя ладонью по колену. — Вот это мне нравится! Но, однако, я надул тебя самым бессовестным образом: рясу я в рукава не надевал, а только прикрылся ею — смотри!
И с этими словами существо подпрыгнуло на постели, а ряса упала к его ногам.
Никодим отскочил в сторону кресла, существо же повернулось, стоя в постели, три раза на одной ножке.
Если бы ряса, свалившись, открыла под собою какую-либо другую одежду — Никодим, возможно, и не поразился бы до такой крайности, как он поразился тогда, увидев существо нагим. Но вместе с тем он разглядел его с головы до пяток.
Во-первых, у существа появилось лицо. Это было странное лицо и странное от всей необыкновенной головы, суживающейся кверху, а не книзу, с сильно выпяченным и даже загнутым толстою кромкой подбородком; притом подбородок лиловел и багровел вместе, а нижняя челюсть составляла половину всего черепа; рот у существа расположился не поперек лица, а вдоль, под едва намечающимся носом и глазами без бровей, будто нарисованными только, рот этот по временам старался придать себе законное положение и растягивался вправо и влево, но от этого становился только похожим до чрезвычайности, до смешного, на карточное очко бубновой масти; на голове у существа не было вовсе ни курчавых волос, ни рожек — лысина розовела и подпиралась тоже голым затылком, с двумя толстыми складками, шедшими от шеи и сходившимися углом на середине затылка; зато туловище было снизу густо покрыто волосами.
Собственно туловище это особенно заслуживает описания: оно не было противно на вид — даже, напротив, довольно приятно: белого, свежего цвета, с лиловатыми жилками, просвечивающими сквозь кожу; сзади к нему, там, где начинались ноги, прицепился какой-то мешок, а может быть, и не прицепился, а составлял неотъемлемую принадлежность существа; и в этом мешке что-то болталось — словно арбузы какие, — будто весьма ценное для существа, но возможно, что и ужаснейшая дрянь. Ноги и руки существа были смешны — словно надутая гуттаперча, а не тело: совсем как те колбасы и шары, что продаются в Петербурге на вербном торге. Несомненно, конечности существа выдумал кто-то потом: они решительно не шли к своему хозяину.
В теле существа не чувствовалось костей: однако, оно не было и дряблым, только совершенно свободно перегибалось во все стороны. Никодиму стоило большого труда не рассмеяться при виде всего этого. Но существо, повернувшись три раза, остановилось, плотно закрыло рукой свой рот и надуло щеки, а вместе со щеками надулось и само: стало прямым, высоким, твердым — словно кости в нем вдруг появились.
Надувшись, оно спрыгнуло с кровати и стало перед Никодимом в позу. Лицо существа сделалось совсем багровым.
"В разговорах с ним я, кажется, зашел слишком далеко?" — подумал Никодим, но существо крикливо спросило его:
— Каков я?
Никодим думал и молчал.
— Я тебе нравлюсь? — переспросило оно.
— Да… нравишься, — ответил Никодим робко, нерешительно.
— Я очень богат.
— Вот как!
— Да! И мне очень неудобно стоять перед тобой голеньким.
— Оденься. У тебя ряса лежит на постели.
— Я не хочу рясу, — закапризничало существо.
— А чего же ты хочешь? У меня ничего нет для тебя.
— Мне твоего и не нужно. Ты сунь руку под подушку.
Никодим послушно сунул руку под Подушку и нащупал там какой-то сверток, но не решался его вытащить.
— Тащи! — скомандовало существо. Никодим дернул. Упавшие концы выдернутого развернулись. Это были очень яркие одежды.
— Хороши тряпочки? — спросило существо. — А ну, дай-ка мне прежде ту, красненькую.
Красненькая оказалась широчайшими шароварами совсем прозрачными, перехваченными у щиколотки и повыше колена зелеными поясками с золотом и лазоревыми сердечками в золоте; шаровары были сшиты из материи двух оттенков красного цвета, нижняя часть, до поясков у колен, была пурпуровая с рисунком в виде золотых четырехугольников, заключавших зеленую сердцевину, — четырехугольников, очень схожих по очертанию — странно! — с недоумевающим ртом самого существа и расположенных также, как его рот, — острыми углами кверху и книзу; верхняя часть шаровар от колена до пояса огневела киноварью, и рисунка на ней не было.
Никодим, развернув одежду, с изумлением рассматривал ее.
— Одевай! — снова скомандовало существо и, подняв свою правую ногу, протянуло ее к Никодиму. Никодим покорно натянул штанину на ногу.
— Другую!
Никодим натянул и другую и завязал пояс.
— Теперь лиловенькую, — сказало существо уже более добрым голосом и почти просительно.
Никодим поднял лиловенькую: это была курточка-безрукавка с глубоко вырезанной грудью и спиной; золотые полоски, чередуясь с зелеными, расходились по ней концентрически от рук к середине спины и груди.
Облачив существо в курточку и застегнув ее на золотые пуговки, Никодим уже сам, без приказания, поднял и зеленые нарукавники — закрепил их, затем взялся за головной убор в виде лиловой чалмы с пурпуровым верхом, лиловым же свешивающимся концом и зелеными с золотом охватами — повертел ее в руках, прежде чем надеть на существо, и надев, пошарил еще под подушкой: там нашлись туфли — также лиловые с зеленым узором.
Существо предстало облаченным. Наряд был замечательно хорош, но существо рассмеялось, прыгнуло на кровать, подхватив лежавшую там рясу, накинуло ее на себя и чалму попыталось прикрыть клобуком; однако, клобук был слишком мал, а чалма велика — тогда оно, спрятав чалму за пазуху, багровую лысину украсило скромным монашеским убором.
