Харилал Пунджа - Проснись и рычи (Сатсанг с Х.В.Л. Пунджей)
После того как тамилец удалился, он продолжал: «Тебе необходимо сделать только одну вещь, прорваться через последние границы, которые удерживают тебя. Ты вполне готов для этого. Оставь все свои молитвы, свое поклонение, свои размышления по поводу этого и того. Осознай, что ты есть . Тат твам аси — ты есть То.
Ты называешь себя христианином, но для того уровня, которого ты достиг, это не имеет никакого значения. Посмотри, прислушайся к этому — это я христианин, а ты — индус. Для каждого, кто увидел Реальность, не существует ни христианина, ни индуса, ни буддиста или мусульманина. Есть только Атман, и ничто не может удержать или ограничить свойства Атмана.
А теперь расскажи мне о своем духовном опыте».
Я вновь попытался улыбнуться, чтобы скрыть волнение, и спросил: «И как мне рассказать тебе об этом?»
Но он не улыбался: «Чего бы это не стоило, я должен это узнать. Словами или без слов, ты должен мне рассказать».
Мы сидели на каменном сиденье, скрестив ноги, лицом друг к другу. Я не ответил. Тишина становилась все глубже, я закрыл глаза, он поступил точно также, и мы находились в этом состоянии долгое время. Когда я открыл свои глаза, он открыл свои, и несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга. Еще раз наши глаза закрылись и когда наконец я открыл их, то увидел, что его глаза были широко раскрыты, но взгляд при этом отсутствовал.
— Ты любитель тишины, — сказал он.
— Ты сам предложил мне воспользоваться ею для ответа на твой вопрос. Поэтому я так и поступил.
— И ты сделал это так хорошо. Теперь я все понял. Ты вполне готов. Чего же ты ждешь?
— Готов для чего? Увы, я чувствую себя настолько немощным, когда, находясь перед Господом, я вспоминаю о том, кем я должен быть.
— Довольно этого вздора! Хватит говорить о различиях. Различий не существует нигде. Есть только Атман. Бог — это Атман, Истинное Я всего. Я есть Атман. Ты есть Атман. Только Истинное Я существует внутри себя и во всем.
— Но как ты узнал, что я готов?
— Когда женщина готова родить, то она, конечно, знает об этом. А всякая женщина, которая уже была матерью, распознает эти признаки без тени сомнения. То же самое с теми, кто близок к пробуждению, или, точнее, чье Я находится в точке исчезновения в свете существенного и единственного в своем роде Я. Я увидел это в твоих глазах сегодня утром, когда мы прошли друг мимо друга на базаре и ты меня не заметил; именно тогда ты и позвал меня.
— Ты говоришь так, как будто тебя спешно послали ко мне сообщить эту новость.
— Послали меня или нет, я должен был тебе это сказать. Теперь дело сделано. Если ты не веришь мне, то это твое право. Однако тебе не уйти от этого. Если в этом будет необходимость, мы встретимся снова для окончательного решения. Или, возможно, вмешается ктонибудь еще; некто, кому ты не сможешь сопротивляться.
— Но если, как ты говоришь, я настолько близок к пробуждению, почему же тогда ты не поможешь мне пробудиться?
— Никого не нужно пробуждать. Кто в действительности является спящим? Как можно пробудить того, кто не спит и кто никогда не засыпал? Засыпание, сон и пробуждение — все это относится к телу и к чувствам, которые в нем находятся, включая, конечно, мысли, желания и волю. Являешься ли ты этим телом? Являешься ли ты мыслью о жизни или существовании в пределах этого тела? Когда ты находишься в глубоком сне, имеются ли у тебя мысли или сознание того, что ты существуешь? Тем не менее даже тогда ты существуешь, ты есть. На самом деле ты не это тело, которое то спит, то остается бодрствующим; не этот мыслящий ум, попеременно то ясный, то смущенный, блуждающий вокруг, постоянно хватающий впечатления с разных сторон; ты также не являешься своим личным представлением о самом себе, представлением, находящемся за пределами всех этих мыслей о существовании; оно исчезает в глубоком сне, при коме и при разрушении тела.
Ты думал, что это можно увидеть и услышать, что об этом можно подумать и что это можно пожелать. Ты есть то, что остается, когда ничего больше нельзя увидеть или услышать, подумать или пожелать. Это есть Атман, Истинное Я; это есть то, чем ты являешься в действительности, за пределами всех внешних представлений, которые меняются и уходят. Тат твам аси — Ты есть То! Что мешает тебе осознать это?
Можешь ли ты вспомнить время, когда ты родился? Способен ли ты раскопать в своей памяти момент, который был первой минутой после твоего рождения? Обладаешь ли ты какимилибо знаниями о начале твоего существования? Существовал ли ты уже до того момента, который, исходя из своей памяти, ты считаешь первым? Если твое существование связано с памятью о нем, то, что происходило с тобой в те времена, о которых у тебя нет воспоминаний? Что происходит с тобой в тот момент, когда сознание отходит ко сну?
Позволь сказать тебе снова — тебе недостает только одной вещи. Войди в гуфу , пещеру своего сердца, и там осознай, что ты есть!
— Пещера моего сердца! — вскричал я. — И в самом деле, я стараюсь оставаться там столько, сколько могу. И то, что я живу в пещере этой горы, помогает мне в этом сильнее всего остального. Вэтой пещере, где я живу, и еще больше в дальней пещере, где совсем нет света, и куда я ухожу для занятий медитацией — там я испытал неописуемые мир и радость.
— Твоя каменная пещера мертва. Как может она дать тебе мир и счастье? Она не имеет ничего общего с теми чувствами, которые по твоим словам ты испытал, когда уходил туда. Скорее, это ты, ты в своих собственных глубинах и есть эти высшие мир и радость. Ты наполнил свою пещеру этим миром и радостью, которыми ты по своей сути являешься в пещере своего сердца. Твой опыт был своего рода эхом блаженства, ананды , и неужели ты и вправду такой простак и полагаешь, что эти камни одарили тебя ею с такой щедростью? Как можешь ты позволять увлекать себя подобным иллюзиям и отказываться видеть? В действительности, ты не отдаешь и не принимаешь ничего, кроме этого мира (шанти) и этой радости (ананды) . Ты и есть ананда , чистая ананда ; и эта ананда не может более называться анандой , ибо она не может быть увидена, постигнута или названа. Она просто есть.
Провожая Харилала к тропинке, ведущей вниз с горы, я указал ему на великолепный пейзаж, расстилавшийся перед нами: прямо под рукой — город Тируваннамалай со своим храмом, а в отдалении — сельская местность с каменистыми бугорками, выступающими среди полей и пространствами, поросшими вереском. Как раз в ту минуту солнце садилось. Я говорил ему чтото о великолепии, с каким оно поднимается каждым утром, направляя свои лучи прямо на мою пещеру.
«Не сомневаюсь, что это чудесное зрелище, — отвечал он, — однако может ли оно сравниться с рассветом Истинного Я, с пробуждением Сущего?»
* * *
На следующий год [1954] мы, Харилал и я, встретились снова в нашем любимом Тируваннамалае. На этот раз я остановился у друга, в доме, расположенном неподалеку от ашрама. Выл вечер, когда сидя на плоской крыше при свете луны, он рассказал мне свою историю.
Он родился в западном Пенджабе, в части, которая была отсоединена от Индии в 1947 году и которая в то время была сценой стольких жестокостей. Его мать была младшей сестрой одного мудреца, который в начале столетия был хорошо известен под именем Раматиртхи и провел свои последние годы жизни в Гималаях. Когда он почувствовал приближение своей кончины, он, несмотря на то, что ему было лишь около тридцати лет, просто вошел в Гангу и «исчез» неподалеку от Тегри.
Харилал поступил на службу в армию офицером. Однако вскоре он потерял интерес к этому занятию, которое не давало ни времени, ни свободы духа, необходимых ему для религиозных практик, знакомых ему с раннего детства. Еще с детских лет мысль о Боге более чем все остальное владела его душой. Ему было всего шесть или семь лет, когда он углубился на двадцать километров в джунгли с тем, чтобы разыскать какихто бродячих аскетов, основавших там свой ашрам; когда же родители, наконец разыскали его, он дал им ответ, не имея, разумеется, ни малейшего понятия о том, что это был отголосок из Библии: «Зачем вы пошли искать меня, вместо того чтобы оставить меня с Богом?» Его преданность Кришне с возрастом становилась настолько сильной, что граничила с истерией. Он заходил настолько далеко, что носил женские одежды в надежде, что Кришна может принять его за свою возлюбленную Радху, сжалится над ним и откроет ему свое лицо. Куда бы он ни шел, он повторял имя своего Господа; и если на улице ему случалось услышать обожаемое имя, он напрягался каждым мускулом своего тела, чтобы удержаться и не упасть в экстазе в самой гуще толпы. Вполне очевидно, что будучи солдатом, он не имел возможности вести жизнь, целиком состоящую из молитв, занятий медитацией и пудж ; вдобавок к тому, это было военное время, когда дисциплина была очень строгой.
