Хейро (Луис де Хамон) - Мемуары Хейро. Воспоминания великосветского хироманта: практикум и реминисценции
Как только я поблагодарил его, старик попрощался и вышел на улицу через боковую дверь.
Я вернулся в гостиницу и к своему непомерному удивлению нашел, что обладаю манускриптом, содержащим отрывки из многих работ по оккультизму, оригиналы которых, как хорошо известно, были утрачены вместе с Александрийской библиотекой.
Но вернемся к моему другу-профессору и той любопытной машине, которую он изобрел. Когда Эдуард Савэри д'Одиарди представил в Парижской академии наук один из своих первых «регистраторов мыслей», аппарат изучили и признали удивительным механизмом. В нем обычная игла подчинялась воле человека и передвигалась на тридцать градусов.
Однако позже профессор усовершенствовал механизм, и с помощью него человек, стоя на расстоянии трех шагов, мог заставлять иглу двигаться на 160 градусов. Кроме того, усилием воли он мог удерживать иглу неподвижно в определенных местах ее возвратного движения.
Естественно, этот инструмент привлек значительное внимание. На него приходили посмотреть разные люди. Это позволяло мне еженедельно отсылать профессору чеки по двадцать фунтов стерлингов – в знак благодарности за использование прибора.
Фотодиаграмма мыслей и регистр церебральной силы
Люди, принимавшие наркотики (особенно морфин) или страдавшие слабоумием, с трудом могли сдвигать иглу и имели над ней весьма незначительную власть, в то время как персоны, часто употреблявшие алкоголь, двигали ее в дерганной манере, что безошибочно указывало на их пристрастие к крепким напиткам.
Однако все это было прелюдией к истории, которую я собираюсь рассказать.
Однажды перед инструментом встал человек с очень сильной волей и с трех шагов заставил иглу дойти до высшей точки на диске. Там он около минуты удерживал ее неподвижно, что было потрясающим достижением. Внезапно в зал вошел какой-то человек и довольно громко сказал, что полчаса назад определенные акции упали на бирже в цене. Мы не знали, что человек, стоявший у машины, интересовался биржевыми сделками. Но как только новость была объявлена, он потерял всю власть над иглой и, несмотря на дальнейшие усилия, она вернулась на нулевую точку. Затем этот джентльмен повернулся и признался, что изумление от новости лишило его контроля над собой.
На предыдущей странице находятся иллюстрации двух экспериментов. Первый был проведен с мистером Лионелом Филлипсом, а второй – с преподобным Расселом Уэкфилдом, который первым заметил, что игла в одних случаях двигалась влево, а в других случаях – вправо. Среди многих известных людей, экспериментировавших с этим механизмом, был и мистер Гладстон. Он так сильно заинтересовался машиной, что даже сам опробовал ее. Позже я расскажу о нашей с ним встрече.
Глава 23. Известный исследователь Г. М. Стенли и предисловие к встрече с Гладстоном
Примерно в то же время я познакомился с миссис Стенли (позже леди Стенли) – супругой известного исследователя Африки. Как-то раз она пригласила меня на ужин в свой дом на Ричмонд-Терес и обещала представить своему мужу. Должен признаться, я боялся этой встречи, поскольку много слышал о брюзгливой манере общения Стенли [25]. С людьми, которые его не интересовали, он обращался с демонстративным презрением. Я считал, что мы не имели общих интересов. Однако он проявил огромный интерес к хиромантии. Во время ужина он холодно молчал, но когда дамы удалились, и мы остались одни, Стенли, к моему изумлению, протянул мне руки и попросил дать краткое описание будущих событий его жизни. Через несколько минут мы с ним общались, как давние знакомые.
Позже я отметил основные моменты его прошлого, и он дополнил их деталями, объясняя, как неверно оценили его поступки те люди, которые не пожелали понять, в каких тяжелых условиях находился их отряд. Я услышал лично от него о ключевых эпизодах знаменитого путешествия по самым неизведанным местам Африки. Волнуясь и делая частые паузы, он рассказал о тревогах и ответственности, которую взял на себя. Но Стенли ни слова не сказал о личных страданиях
Генри Мортон Стенли
То был памятный вечер, и я с гордостью могу сказать, что встречался с ним несколько раз. Для меня он всегда останется «великим Стенли». Когда я в следующий раз навестил его дом, он предложил мне встретиться с Гладстоном [26].
– Если хотите, миссис Стенли все устроит, – сказал он.
Его жена тут же села за стол и написала письмо. Через пару дней мне передали записку от Гладстона, написанную на бланке со знаменитым рисунком. Меня пригласили в Гарвардский замок на встречу. Тем же вечером я сел в поезд, утром приехал в Честер, а в три часа дня мне довелось познакомиться с Гладстоном.
Глава 24. Встреча с У. Е. Гладстоном
То был жаркий августовский день. Накануне мистер Гладстон выступал с публичной речью в Садоводческом обществе Честера (кажется, его последней речью). Миссис Гладстон встретила меня в холле, и мое сердце сжалось, когда она сказала, что ее супруг утомлен и что мне не следует беспокоить его под каким-либо предлогом. Я принес ей свои сожаления по поводу его недомогания и сказал, что я буду рад приехать снова из Лондона в любое время, когда он того пожелает.
Затем я повернулся, чтобы уйти, но в этот момент открылась дверь кабинета и к нам вышел «великий старик».
– Моя дорогая, это тот самый джентльмен, который должен встретиться со мной в три часа дня.
– Да, – ответила миссис Гладстон. – Но тебе лучше не проводить никаких встреч.
Дорогая, он приехал из Лондона по моему приглашению. Это друг Стенли, и мне интересно повидаться с ним.
Сэр, прошу не принимать меня в расчет, – сказал я. – Мы можем перенести встречу на любой другой день, когда вы будете чувствовать себя лучше.
Я встречусь с вами сейчас, – ответил он и добавил печальным тоном, – поскольку, возможно, уже никогда не буду чувствовать себя лучше, чем теперь.
Мы вошли в его кабинет. Он указал мне на кресло у окна. На столе лежала одна из моих книг. К своему удивлению, я понял, что перед нашей встречей он ознакомился с ее содержанием. (Позже мне говорили, что это была его неизменная привычка. Он заранее изучал те темы, о которых могла пойти речь.) Однако у Гладстона в запасе был еще больший сюрприз.
Мне сказали, что вы – сын такого-то и такого-то, – сказал он. – Ваш отец имел пристрастие к высшей математике, которое разделял и я. Мы довольно долго переписывались. Та тема, над которой он работал свыше двенадцати лет, весьма интересовала меня.
Гладстон показал мне несколько страниц, покрытых вычислениями и алгебраическими фигурами. Я узнал почерк отца.
– Ваш родитель еще жив?
– Нет, сэр, – ответил я. – Он недавно скончался.
– А вы унаследовали его любовь к математике и цифрам?
– Увы, нет. Мои вычисления связаны с оккультными вопросами и, вероятно, не заинтересуют вас.
– Мы увидим это позже, – сказал он. – А теперь изложите мне вашу теорию, о которой писал Стенли. Он назвал вас непревзойденным мастером хиромантии. Только говорите медленно и ясно, чтобы я мог следить за ходом ваших мыслей.
Фотография с автографом, данная мне мистером Гладстоном в августе 1897 года
Мягкость и доброта этого человека – политика, который часто решал судьбы целых народов и которого даже ярые враги ценили за мудрость и ум, – помогли мне одолеть нервозность, и я приступил к объяснению своих теорий. Вкратце описав свои исследования, я вернулся к отпечаткам рук и показал ему интересные детали наследственных линий. Затем мы затронули тему чисел, которые управляют жизнями людей, и пришли к выводу, что каждый из нас занимает свое место во Вселенной и, следовательно, подвержен влияниям особых мер добра и зла.
Приведя в пример вибрации музыкальных тонов, я указал ему, что каждая вибрация может создавать различные формы материи. Одна и та же вибрация, повторенная дюжины и сотни раз, всегда создает свою копию. Каждый тон имеет особое число, поэтому на шкале творения каждый человек как объект вселенной вибрирует в точном соответствии с теми планетами, которые, будучи инструментами Бога, определяют бытие Вселенной.
Я принес с собой машину д'Одиарди, которую описал в одной из предыдущих глав. Мы установили ее на столе, и мистер Гладстон протестировал возможность человека влиять мыслью на материю посредством силы воли. Встав перед инструментом, я показал ему, как далеко могу сдвигать иглу. Он попробовал сделать то же самое, затем позвал в кабинет нескольких слуг и проверил их одного за другим. Когда мы снова остались одни, я попросил его разрешить мне забрать ту диаграмму, которую создала его воля. Я хотел добавить ее к другим материалам по тестированию этого аппарата. Карта Гладстона показывала значительную силу воли и отмечала период времени, на который он мог удерживать иглу в определенных точках.
