Пауло Коэльо - Алхимик
— Я ухожу, — сказал он. — Но хочу, чтобы ты знала: я вернусь. Я тебя люблю, потому что…
— Не надо ничего говорить, — прервала его девушка. — Любят, потому что любят. Любовь доводов не признаёт.
Но Сантьяго продолжал:
— …потому что видел сон, повстречал царя Мелхиседека, продавал хрусталь, пересёк пустыню, оказался, когда началась война, в оазисе и спросил тебя у колодца, где живёт Алхимик. Я люблю тебя потому, что вся Вселенная способствовала нашей встрече.
Они обнялись, и тела их впервые соприкоснулись.
— Я вернусь, — повторил Сантьяго.
— Прежде я глядела в пустыню с желанием, а теперь буду глядеть с надеждой. Мой отец тоже не раз уходил туда, но всегда возвращался к моей матери.
Больше не было сказано ни слова. Они сделали ещё несколько шагов под пальмами, а потом Сантьяго довёл Фатиму до её шатра.
— Я вернусь, как возвращался твой отец.
Он заметил слёзы у неё на глазах.
— Ты плачешь?
— Я женщина пустыни, — отвечала она, пряча лицо. — Но прежде всего я просто женщина.
* * *Она скрылась за пологом шатра. Уже занимался рассвет. Когда наступит день, Фатима выйдет и займётся тем же, чем занималась в течение стольких лет, но теперь всё будет иначе. Сантьяго нет больше в оазисе, и оазис потеряет для неё прежнее значение. Это раньше — и совсем недавно — был он местом, где росли пятьдесят тысяч финиковых пальм, где было триста колодцев, куда с радостью спешили истомлённые долгой дорогой путники. Отныне и впредь он будет для неё пуст.
С сегодняшнего дня пустыня станет важнее. Фатима будет вглядываться в неё, пытаясь угадать, на какую звезду держит направление Сантьяго в поисках своих сокровищ. Поцелуи она будет отправлять с ветром в надежде, что он коснётся его лица и расскажет ему, что она жива, что она ждёт его. С сегодняшнего дня пустыня будет значить для Фатимы только одно: оттуда вернётся к ней Сантьяго.
* * *— Не думай о том, что осталось позади, — сказал Алхимик, когда они тронулись в путь по пескам. — Всё уже запечатлено в Душе Мира и пребудет в ней навеки.
— Люди больше мечтают о возвращении, чем об отъезде, — ответил Сантьяго, заново осваивавшийся в безмолвии пустыни.
— Если то, что ты нашёл, сделано из добротного материала, никакая порча его не коснётся. И ты смело можешь возвращаться. Если же это была лишь мгновенная вспышка, подобная рождению звезды, то по возвращении ты не найдёшь ничего. Зато ты видел ослепительный свет. Значит, всё равно овчинка стоила выделки.
Он говорил на языке алхимии, но Сантьяго понимал, что он имеет в виду Фатиму.
Трудно было не думать о том, что осталось позади. Однообразный ландшафт пустыни заставлял вспоминать и мечтать. Перед глазами у Сантьяго всё ещё стояли финиковые пальмы, колодцы и лицо возлюбленной. Он видел англичанина с его колбами и ретортами, погонщика верблюдов — истинного мудреца, не ведавшего о своей мудрости. «Наверно, Алхимик никогда никого не любил», — подумал он.
А тот рысил чуть впереди, и на плече его сидел сокол — он-то отлично знал язык пустыни — и, когда останавливались, взлетал в воздух в поисках добычи. В первый день он вернулся, неся в когтях зайца. На второй — двух птиц.
Ночью они расстилали одеяла. Костров не разводили, хотя ночи в пустыне были холодные и становились всё темнее, по мере того как убывала луна. Всю первую неделю они разговаривали только о том, как бы избежать встречи с воюющими племенами. Война продолжалась — ветер иногда приносил сладковатый запах крови. Где-то неподалёку шло сражение, и ветер напоминал юноше, что существует Язык Знаков, всегда готовый рассказать то, чего не могут увидеть глаза.
На восьмой день пути Алхимик решил устроить привал раньше, чем обычно. Сокол взмыл в небо. Алхимик протянул Сантьяго флягу с водой.
— Странствие твоё близится к концу, — сказал он. — Поздравляю. Ты не свернул со Своей Стези.
— А ты весь путь молчал. Я-то думал, ты научишь меня всему, что знаешь. Мне уже случалось пересекать пустыню с человеком, у которого были книги по алхимии. Но я в них ничего не понял.
— Есть только один путь постижения, — отвечал Алхимик. — Действовать. Путешествие научило тебя всему, что нужно. Осталось узнать только одно.
Сантьяго спросил, что же ему осталось узнать, но Алхимик не сводил глаз с небосвода — он высматривал там своего сокола.
— А почему тебя зовут Алхимиком?
— Потому что я и есть Алхимик.
— А в чём ошибались другие алхимики — те, что искали и не нашли золото?
— Ошибка их в том, что они искали только золото. Они искали сокровища, спрятанные на Стезе, а саму Стезю обходили.
— Так чего же мне не хватает? — повторил свой вопрос юноша.
Алхимик по-прежнему глядел на небо. Вскоре вернулся с добычей сокол. Они вырыли в песке ямку, развели в ней костёр, чтобы со стороны нельзя было заметить огонь.
— Я Алхимик, потому что я алхимик, — сказал он. — Тайны этой науки достались мне от деда, а ему — от его деда, и так далее до сотворения мира. А в те времена вся она умещалась на грани изумруда. Люди, однако, не придают значения простым вещам, а потому стали писать философские трактаты. Стали говорить, что они-то знают, в какую сторону надлежит идти, а все прочие — нет. Но Изумрудная Скрижаль существует и сегодня.
— А что же написано на ней? — поинтересовался юноша.
Алхимик минут пять что-то чертил на песке, а Сантьяго тем временем вспоминал, как повстречал на площади старого царя, и ему показалось, что с той поры прошли многие-многие годы.
— Вот что написано на ней, — сказал Алхимик, окончив рисунок.
Сантьяго приблизился и прочёл.
— Так ведь это же шифр! — разочарованно воскликнул он. — Это вроде книг англичанина!
— Нет. Это то же, что полёт ястребов в небе: разумом его не постичь. Изумрудная Скрижаль — это послание Души Мира. Мудрецы давно уже поняли, что наш мир сотворён по образу и подобию рая. Само существование этого мира — гарантия того, что существует иной, более совершенный. Всевышний сотворил его для того, чтобы люди сквозь видимое прозревали духовное и сами дивились чудесам своей мудрости. Это я и называю Действием.
— И я должен прочесть Изумрудную Скрижаль?
— Если бы ты был сейчас в лаборатории алхимика, то мог бы изучить наилучший способ постичь её. Но ты в пустыне — значит, погрузись в пустыню. Она, как и всё, что существует на Земле, поможет тебе понять мир. Нет надобности понимать всю пустыню — одной песчинки достаточно для того чтобы увидеть все чудеса Творения.
— А как же мне погрузиться в пустыню?
— Слушай своё сердце. Ему внятно всё на свете, ибо оно сродни Душе Мира и когда-нибудь вернётся в неё.
* * *В молчании они ехали ещё двое суток. Алхимик был настороже: они приближались к тому месту где шли самые ожесточённые бои. А юноша всё пытался услышать голос сердца.
Сердце же его было своенравно: раньше оно всё время рвалось куда-то, а теперь во что бы то ни стало стремилось вернуться. Иногда сердце часами рассказывало ему проникнутые светлой печалью истории, а иногда так ликовало при виде восходящего солнца, что Сантьяго плакал втихомолку. Сердце учащённо билось, когда говорило о сокровищах, и замирало, когда глаза юноши оглядывали бескрайнюю пустыню.
— А зачем мы должны слушать сердце? — спросил он, когда они остановились на привал.
— Где сердце, там и сокровища.
— Сердце у меня заполошное, — сказал Сантьяго. — Мечтает, волнуется, тянется к женщине из пустыни. Всё время о чём-то просит, не даёт уснуть всю ночь напролёт, стоит лишь вспомнить о Фатиме.
— Вот и хорошо. Значит, оно живо. Продолжай вслушиваться.
В следующие три дня они повстречали воинов, а других видели на горизонте. Сердце Сантьяго заговорило о страхе. Стало рассказывать ему о людях, отправившихся искать сокровища, но так их и не нашедших. Порою оно пугало юношу мыслью о том, что и ему не суждено отыскать их, а может быть, он умрёт в пустыне. Иногда твердило, что от добра добра не ищут: у него и так уже есть возлюбленная и много золотых монет.
— Сердце предаёт меня, — сказал он Алхимику, когда они остановились дать коням передохнуть. — Не хочет, чтобы я шёл дальше.
— Это хорошо, — повторил тот. — Это значит, оно не омертвело. Вполне естественно, что ему страшно отдать в обмен на мечту всё, что уже достигнуто.
— Так зачем же слушаться его?
— Ты всё равно не заставишь его замолчать. Даже если сделаешь вид, что не прислушиваешься к нему, оно останется у тебя в груди и будет повторять то, что думает о жизни и о мире.
— И будет предавать меня?
— Предательство — это удар, которого не ждёшь. Если будешь знать своё сердце, ему тебя предать не удастся. Ибо ты узнаешь все его мечтания, все желания и сумеешь справиться с ними. А убежать от своего сердца никому ещё не удавалось. Так что лучше уж слушаться его. И тогда не будет неожиданного удара.
