Пауло Коэльо - Алхимик
— Тот человек, сумев растолковать фараону его сон о семи коровах тощих и семи тучных, избавил Египет от голода. Имя его было Иосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему было примерно столько же, сколько тебе.
Он помолчал. Глаза его были по-прежнему холодны.
— Мы всегда следуем Обычаю. Обычай спас Египет от голода, сделал его народ самым богатым из всех. Обычай учит, как должно пересекать пустыню и выдавать замуж наших дочерей. Обычай гласит, что оазис — ничейная земля, ибо обе воюющие стороны нуждаются в нём и погибнут без него.
Никто не произносил ни слова.
— Но Обычай велит нам также верить посланиям пустыни. Всему, что мы знаем, научила нас пустыня.
По его знаку все арабы поднялись. Совет был окончен. Наргиле погасли, стража вытянулась. Сантьяго собрался было выйти, но старик заговорил снова:
— Завтра мы преступим закон, по которому никто не имеет права носить в оазисе оружие. Целый день мы будем поджидать врага, а когда солнце сядет, мои воины вновь сдадут мне оружие. За каждых десятерых убитых врагов ты получишь по золотой монете. Но оружие, раз взятое в руки, нельзя просто так положить на место — оно должно вкусить крови врага. Оно капризно, как пустыня, и в следующий раз может отказаться разить. Если нашему оружию не найдётся завтра никакого иного дела, то уж, по крайней мере, мы его обратим против тебя.
* * *Оазис был освещён только луной. Сантьяго до его шатра было ходу минут двадцать, и он зашагал к себе.
Недавние слова вождя напугали его. Он проник в Душу Мира, и ценой за то, чтобы поверить в это, могла быть его жизнь. Не слишком ли дорого? Но он сам решился на такие ставки, когда продал своих овец, чтобы следовать Своей Стезёй. А, как говорил погонщик, двум смертям не бывать… Не всё ли равно: завтра это произойдёт или в любой другой день? Всякий день годится, чтобы быть прожитым или стать последним. Всё зависит от слова «Мактуб».
Сантьяго шёл молча. Он не раскаивался и ни о чём не жалел. Если завтра он умрёт, значит Бог не хочет изменять будущее. Но он умрёт, уже успев одолеть пролив, поработать в лавке, пересечь пустыню, узнать её безмолвие и глаза Фатимы. Ни один день его с тех самых пор, как он ушёл из дому, не пропал впустую. И если завтра глаза его закроются навеки, то они всё же успели увидеть много больше, чем глаза других пастухов. Сантьяго гордился этим.
Внезапно он услышал грохот, и шквальным порывом неведомого ветра его швырнуло наземь. Облако пыли закрыло луну. Перед собой юноша увидел огромного белого коня — он поднялся на дыбы и оглушительно ржал.
Когда пыль немного осела, Сантьяго обуял никогда ещё доселе не испытанный ужас. На белом коне сидел всадник в тюрбане — весь в чёрном, с соколом на левом плече. Лицо его было закрыто так, что видны были только глаза. Если бы не исполинский рост, он походил бы на одного из тех бедуинов, которые встречали караван и рассказывали путникам, что делается в пустыне.
Лунный свет заиграл на изогнутом клинке — это всадник выхватил саблю, притороченную к седлу. Громовым голосом, которому, казалось, отозвались гулким эхом все пятьдесят тысяч пальм оазиса Эль-Фаюм, он вскричал:
— Кто осмелился узреть смысл в полёте ястребов?
— Я, — ответил Сантьяго.
В эту минуту всадник показался ему необыкновенно похожим на изображение Святого Иакова, Победителя Мавров, верхом на белом коне, топчущем копытами неверных. В точности такой — только здесь всё было наоборот.
— Я, — повторил он и опустил голову, готовясь принять разящий удар. — Много жизней будет спасено, ибо вы не приняли в расчёт Душу Мира.
Но клинок отчего-то опускался медленно, покуда остриё его не коснулось лба юноши. Выступила капелька крови.
Всадник был неподвижен. Сантьяго тоже замер. Он даже и не пробовал спастись бегством. Где-то в самой глубине его существа разливалась странная радость: он умрёт во имя Своей Стези. И за Фатиму. Стало быть, знаки не обманули. Вот перед ним Враг, а потому смерть не страшит его, ибо Душа Мира существует и через мгновение он станет её частью. А завтра та же участь постигнет и Врага.
Всадник между тем всё не наносил удар.
— Зачем ты это сделал?
— Я всего лишь услышал и понял то, что поведали мне ястребы. Они хотели спасти оазис. Его защитники перебьют вас — их больше.
Остриё по-прежнему лишь касалось его лба.
— Кто ты такой, что вмешиваешься в предначертания Аллаха?
— Аллах сотворил не только войско, но и птиц. Аллах открыл мне их язык. Всё на свете написано одной рукой, — ответил юноша, припомнив слова погонщика.
Всадник наконец отвёл саблю. Сантьяго перевёл дух.
— Поосторожней с предсказаниями, — сказал всадник. — Никто не избегнет того, что предначертано.
— Я видел войско. Я не знаю, чем кончится сражение.
Всаднику понравился такой ответ, но он медлил спрятать саблю в ножны.
— А что здесь делает чужеземец?
— Я ищу Свою Стезю. Но тебе не понять, что это такое.
Всадник вложил саблю в ножны. Сокол у него на плече издал пронзительный крик. Напряжение, владевшее Сантьяго, стало ослабевать.
— Я хотел испытать твою отвагу. Ничего нет важнее для тех, кто ищет Язык Мира.
Юноша удивился. Всадник рассуждал о вещах, в которых мало кто смыслил.
— Кроме того, нельзя расслабляться ни на миг, даже когда одолел долгий путь, — продолжал тот. — И нужно любить пустыню, доверять же ей полностью нельзя. Ибо пустыня — это испытание для человека: стоит отвлечься хоть на миг — и ты погиб.
Его слова напомнили Сантьяго старого Мелхиседека.
— Если к тому времени, когда придут воины, голова у тебя ещё останется на плечах, разыщи меня, — сказал всадник.
В руке, которая совсем недавно сжимала рукоять сабли, теперь появилась плеть. Конь рванулся, снова взметнув тучу пыли из-под копыт.
— Где ты живёшь? — крикнул Сантьяго вслед.
Всадник на скаку ткнул плетью в сторону юга.
Так юноша повстречал Алхимика.
* * *На следующее утро под финиковыми пальмами оазиса Эль-Фаюм стояли две тысячи вооружённых людей. Солнце было ещё низко, когда на горизонте показались пятьсот воинов. Всадники проникли в оазис с севера, делая вид, что пришли с миром, и пряча оружие под белыми бурнусами. Лишь когда они подошли вплотную к большому шатру вождей, в руках у них оказались ружья и кривые сабли. Но шатёр был пуст.
Жители оазиса окружили всадников пустыни, и через полчаса на песке лежали четыреста девяносто девять трупов. Детей увели в пальмовую рощу, и они ничего не видели, как и женщины, которые оставались в шатрах, молясь за своих мужей. Если бы не распростёртые тела погибших, оазис выглядел бы таким же, как всегда.
Уцелел только тот, кто командовал конницей, налетевшей на Эль-Фаюм. Его привели к вождям племён, и те спросили, почему он дерзнул нарушить Обычай. Он отвечал, что его воины, измучась многодневными боями, голодом и жаждой, решили захватить оазис и потом вновь начать войну.
Вождь сказал, что как ни сочувствует он воинам, но нарушать Обычай не вправе никто. В пустыне меняется под воздействием ветра только облик песчаных барханов, всё же прочее пребывает неизменным.
Военачальника приговорили к позорной смерти: не удостоив ни пули, ни удара сабли, его повесили на засохшей финиковой пальме, и ветер из пустыни долго раскачивал его труп.
Вождь позвал чужестранца и вручил ему пятьдесят золотых монет. Потом снова рассказал историю Иосифа и попросил юношу стать своим Главным Советником.
* * *Когда зашло солнце и на небе тускло (потому что было полнолуние) засветились первые звёзды, Сантьяго пошёл на юг. Там стоял только один шатёр, и встречные говорили ему, что место это излюблено джиннами. Однако он уселся возле шатра и стал ждать.
Алхимик появился нескоро — луна была уже высоко. С плеча у него свисали два мёртвых ястреба.
— Я здесь, — сказал Сантьяго.
— И напрасно. Разве ко мне ведёт твоя Стезя?
— Идёт война. Мне не пересечь пустыню.
Алхимик спешился и знаком пригласил Сантьяго войти в шатёр, — точно такой же, как и у всех жителей оазиса, если не считать убранного со сказочной роскошью шатра вождей. Сантьяго искал взглядом тигли и горн, стеклянные алхимические реторты, однако ничего не нашёл, кроме нескольких растрёпанных книг и покрывавших ковёр листов с какими-то таинственными рисунками.
— Садись, я приготовлю чаю, — сказал Алхимик. — Поужинаем этими ястребами.
Юноша подумал, что это те самые птицы, которых он накануне видел в небе, но вслух не сказал ни слова. Алхимик растопил очаг, и вскоре шатёр заполнился ароматом жареной дичи. Он был вкуснее дыма наргиле.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Всё дело в знаках. Ветер рассказал мне, что ты придёшь и что тебе потребуется моя помощь.
— Нет, это не я, это другой путник — англичанин. Это он искал тебя.
