Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
Мы перебрались на автобусную остановку под ржавый козырёк остановочного навеса.
— Я бы не смог так быстро найти связку. Ты просто чудо, Ади́! Здорово получилось!
— Связок было несколько… Дождь держали. Кто-то держал дождь…
Дождь… Дождь бурлил вокруг остановки, перемешиваясь с холодным ветром — захлёстывался внутрь, плясал брызгами, грохотал тысячами барабанных палочек по жести навеса. Воздух стал сырым и плотным. Быстро стемнелось.
— Ты отсюда — на Арал?
— Да. Сыновья ждут.
— Мне Петушок рассказывал, как твои сыновья гонялись за ним, пытаясь накормить какой-то гадостью.
Ади́ улыбнулся:
— Национальное кушанье….Но Петушок и угощатёлей и кушанье забросал песком. Так что — всё обошлось.
Он перетянул к коленям висевшую на плече холщовую сумчонку и, покопавшись, достал круглый ароматный хлеб, мешочек с какими-то сушёными ягодами и старинную овальную флягу с водой. Расстелил на скамейке тряпицу. Пригласил к ужину.
Мы поели. Пока Ади́ убирал остатки трапезы в сумку, я поудобней приёрзался, закрыл глаза и на меня накатила лёгкая дождливая дрёма.
— Маэстро…
— А?
— Там… У той дверцы вокруг тебя было много людей, некрепко, но явно соединённых с тобой людей… Это — опасность. Дверца откроется только для тебя.
— Я вообще не смогу никого туда провести?
— Не знаю… Во всяком случае — войти тебе лучше одному, иначе — опасность.
— Дверца… дверца… Что же это за дверца…? А?
— Судя по всему — Сокровенная Дверца…
— Сокровенная для меня?
— Для всякого…
Помолчали. Дождь усилился. Усилился ветер. Барабанные палочки больше не стучали по навесу, — они сплелись в один сплошной гул.
— Послушай, Ади́, а как ты встретился с Мишей? Как вы познакомились?
Тот поднял брови, удивился:
— А зачем тебе? Так важно?..
— Кто его знает… Нравится. Интересно. Я ко всем пристаю с этим вопросом. Кто не против рассказать — рассказывает, кто против — я не настаиваю…
— Здесь нет никакого секрета, но рассказывать — не люблю, не умею. Да и давно было: почти семьдесят лет… — Ади́ задумался. Встал, отложил сумку в сторону. — Я покажу тебе. Так будет лучше, понятнее.
Мы стали друг напротив друга, соединили руки — ладонь к ладони — и я увидел… (даже — нет, не увидел: перенёсся в туда…)
Пустыня… Горячий песок… Безветрие… Яркое размыто-слепящее солнце…
По песку идёт мальчик. Он полусогнут в ходьбе, он то и дело спотыкается, падает…; почти не смотрит, куда идёт.
Сколько лет мальчику — не угадывается. Может — семь, может — восемь, а может и десять-двенадцать. Очень измождён…, черты лица обмялись — понять трудно…
Ощущается (расплывчато, бессвязно) происходящее с этим ребёнком: беда… большая беда… он уходит от беды, бежит от неё… несколько дней в пустыне… плохо понимает — зачем…? куда…?., невероятно — до крика! — хочется пить… он едва отдаёт отчёт, что — передвигается, идёт…
Склон бархана. Мальчик падает на спину. Рядом — застывшая, много-оттенково-изумрудной расцветки, ящерица. Она медленно подбегает к лежащему, смотрит на него внимательно, даже как-то сурово… Забирается на грудь. Ребёнок делает слабую попытку согнать с себя рептилию; руки плохо слушаются…, почти не поднимаются…
Ящерица соскакивает — очень резво — в сторону, и тут же, там, где она упала в песок, возникает тонкий высокий крутящийся вихрь…Множество песчинок обрушивается на мальчика, он кашляет.
Моментальным обрывом, секундой — вихрь рассыпается. Возле лежащего стоит мужчина (в длиннополой хламиде, белой шапочке…). Он присаживается на корточки; берёт горсть песка, растирает его в ладонях, — и вот в полуоткрытый рот ребёнка падают капли прозрачной свежей воды.
Мальчик не удивлён; его чувства притупились. Он ловит капли воды, а они падают… падают… обжигая губы, расплёскивая по телу надежду.
Я не сразу узнал в мужчине Мишу. Выражение его лица было мне не знакомо, да и само лицо — подёргивалось, переливалось…
Миша взял мальчугана на руки и пошёл куда-то вправо, буквально через несколько шагов — смазавшись и исчезнув…
Дождь перестал. Ади́ забросил на плечо сумку, поклонился:
— Рад буду видеть тебя вновь, маэстро.
— Ятоже, Ади́…
— Появляйся у нас. Мягкой постели, котла с бараниной — не обещаю, но добрую встречу-да…До встречи, брат!
— До встречи!
Так вышло, что за прошедшие с того времени десять лет мы с ним ни разу не виделись. Слышать о нём — слышал…, и всегда — расспрашивая об Ади́ — представлял себе не старого задумчивого казаха, а — мальчика, худенького полуживого мальчика на руках у Михаила Петровича Черноярцева, спасшего и выходившего его, ставшего ему отцом…
…Но вскоре (я чувствую!) мы встретимся. Хорошо встретимся. Обязательно!
ПУТЬ
Вернулся я домой из театра поздно.
Сын спал. Жена, закутавшись в кофту, занималась вдумчивым штопаньем.
— Привет, родная моя!
— Привет…
Особого восторга у жены приход мой не вызвал… Депрессия была у неё, очередной приступ.
Я прошёл на кухню и поставил чайник.
…Неладное что-то в нашей семье. Всё чаще и чаще возникают трещинки, заболоченности, зябкие туманы… И вроде — любим друг друга, а вроде — всё дальше, дальше размывает по сторонам… (Да оно и понятно… Маленькая девочка выходила замуж за овеянного романтической дымкой поэта, с репутацией не то сумасшедшего, не то волшебника. Ко всему прочему — этому поэту пророчили блестящие материальные перспективы…А вышло так, что за годы совместной жизни девочка хорошо познакомилась и с нищетой, и с голодом, и с протекающими крышами случайных жилищ… и с моим бодро-равнодушным отношением ко всем этим перипетиям; в ней такого равнодушия не было…)
Неспешно пил чай. Смотрел в окно. Грустилось немного…, совсем немного, но — протяжно как-то.
Через час вернулся в комнату. Жена уже спала, щедро отбросив на мою сторону постели большую часть одеяла; бормотала что-то во сне.
Лёг. Не спалось. Спустя какое-то время — понял: очень хочется к морю.
Перевернулся на спину, расслабился; убрал из себя мысли, чувства, ощущения этого мира, и — метнулся к морю… в море…
…Шторм. Бурные, буро-зелёные волны перебрасывают меня с одного пенистого гребня на другой… Ошмётки водорослей, спотыкающиеся о тело… Прикосновение к пальцам, к горячей коже доверчивых ниточек глубины…
Я ныряю в глубину, уходя всё дальше, беспросветней… Вода податливо оскальзывает из моих рук, приближая к тишине, покою…
Плеск. Что-то — подпихивая — настойчиво выталкивает меня на поверхность. Поднимаюсь. Выныриваю из волны; встаю на волне, уверенно ощущая подошвами гладкий морской шёлк.
…Море начинает замерзать: сначала — тонкая плёночка льда проплёскивается
