Альфред Леманн - Иллюстрированная история суеверий и волшебства
У пациенток Рише отсутствует вся сомнамбулическая стадия, во время которой больной галлюцинирует, считает себя одержимым бесами и говорит от их имени, но в старинных описаниях именно эта стадия выступает всего сильнее. Пациенты Рише не верят в личного дьявола, а следовательно, и в возможность ему вселяться в человека. При существовании же такой веры последний период припадка именно в этом смысле принимает характерный отпечаток. Во время описанной выше эпидемии в Морцине молодые девушки приходили в полное неистовство против религии, священников и т. д. и отвечали на вопросы не иначе, как пересыпая речь страшными проклятиями, несмотря на то, что в промежутках между припадками они были спокойны, скромны и набожны. Таким образом, эти скромные девушки не стеснялись публично произносить самые неприличные слова. «Но, — говорит очевидец, — это были не они, а вселившийся в них дьявол, говоривший от своего имени».
Рис. 109
Рис. 110
Северные сказания также сохранили прекрасное описание беснования. Я уже привел отрывки из одной книги («Koge Huskors») и указывал на сходство описанных там фактов с так называемыми нынешними спиритами медиумическими явлениями. Если мы будем читать дальше, то встретим описание истерической эпидемии, постепенно охватившей всех жителей дома. Хотя описание сделано простою мещанкою в начале XVII столетия, но характерные черты большой истерии подмечены очень отчетливо. О мальчике Якове, первый истерический припадок которого описан выше, говорится далее: «Затем сатана принялся за него еще упорнее; иногда он распяливал его так, что никто не мог его сдвинуть; сгибал его голову набок, а ноги перекидывал одну на другую, подобно тому, как Спаситель висел на кресте; выворачивал ему белки глаз, как будто он умер». Очевидно, здесь дело идет о сильных контрактурах. У других обитателей дома, постепенно охваченных болезнью, мы открываем также знакомые нам симптомы истерии. О домохозяине Гансе Барткияре говорится далее: «Со дня на день он подвергался большим нападкам; ежедневно от 11 до 2 часов злой враг сидел у него на спине, как большой мешок муки, а иногда свертывался у него в боку наподобие куриного яйца». (Истерический шар, почти постоянный симптом истерии.) Однако еще хуже становится дело, когда заболевает самый младший член семьи. «Мы имели маленького мальчика по девятому году. С ним сделалось что-то такое чудное, что невозможно было понять, что у него болит. Он говорил, что у него что-то бегает по телу и колет его. Мы делали ему ванны и применяли разные советы, но ему становилось все хуже. Мы послали к цирюльнику спросить, какая у него болезнь. Он не мог дать нам никакого совета, но сказал, что в наше место приехала лекарка и что мы можем с ней посоветоваться. Послали за нею; она сказала, что в ребенка вселился злой дух, и не могла дать другого совета, как помолиться Богу. Мы приняли много горя, стараясь выпроводить от себя такого гостя. Раз я стояла в комнате, а ребенок лежал в плетеной кровати вроде корзинки; вдруг она поднялась на воздух на полтора аршина и начала прыгать вверх и вниз. Я побежала за Гансом и привела его. Когда мы вошли, мальчик был поднят с постели и стоял на голове, подняв ноги вверх и расставив руки.
С большим трудом мы уложили его в постель. С этого дня было нам с ним много горя. Злой дух бегал у него, как поросенок, и вздувал ему живот, так что страшно было смотреть; вытягивал ему язык до шеи, а потом свертывал, как тряпку, так что кровь лилась изо рта. Бес хрюкал у него в животе, как поросенок, и так корчил его члены, что четыре здоровых парня не могли их расправить. Он пел петухом, лаял собакою, загонял мальчика на чердак, на дрова во дворе и, заведя его туда, бросал. Мальчик сидел там, плакал и не мог спуститься. Бес забрасывал его даже через забор к соседу Якову Мейру. Он втягивал ему глаза в голову, а также и щеки и делал его таким твердым и жестким, как палка, так что тот, кто этого не знал, сказал бы, что он деревянный. Мы прислонили его к стене, и он стоял, как деревянный истукан. По вечерам, когда мы пели Лютеров гимн или читали (Библию), он ржал, как лошадь, и насмехался над нами как мог».
Здесь можно узнать все фазисы истерического приступа, хотя все явления очень перепутаны; присутствует даже заключительный бред, где сатана богохульствует языком ребенка. Рассказ делается интереснее, когда вмешивается священник, магистр Нильс Глоструп. «Когда пастырь однажды пришел к нам, чтобы проведать нас, сатана обратился к нему; „Если бы я не боялся «Великого Мужа», я бы с тобой распорядился тебе на позор; ты слишком усердно молишь «Великого» за этого ребенка и за весь дом и этим мучаешь меня. Сегодня я уже забрался в твое платье, но когда ты молился за мальчика, я упал вниз и получил стыд“. Магистр Нильс отвечал; „Ты и так уже посрамился, проклятый дух. Сатана отвечал; „Я сам это знаю“. Магистр Нильс сказал; „Когда ты, проклятый дух, оставишь это жилище и оставишь в покое этого мальчика, которого мучишь днем и ночью?“. Тогда сатана сказал у стами мальчика; „Ты хочешь, чтоб я ушел?“ „Бог всемогущий, — отвечал магистр, — изгонит тебя туда, где горит огонь вечный“. Сатана отвечал; „Когда Великий скажет; уйди, тогда мне придется уйти“. Магистр заговорил с ним по-латыни, а сатана с насмешкою отвечал, что не хочет ломать над этим голову».
Если сравнить это описание, в котором ясно можно узнать истерию, с привидениями в Стратфорде, то мы придем к заключению, что легкая истерия у мальчика в середине XIX столетия послужила исходною точкою всего новейшего спиритического учения, а более или менее полные истерические припадки у трансовых медиумов всего сильнее подкрепили веру в то, что духи вмешиваются в жизнь людей. Так как транс, в который впадают медиумы, значительно отличается от припадков беснования, то нужно сказать о нем несколько слов.
Одержимые медиумы. При описании транса было уже сказано, как трудно иногда бывает определить характерные особенности этого состояния. Один раз оно может быть лишь аутогипнозом — это, вероятно, самый частый случай, — другой раз это истерический приступ с преобладающими явлениями сомнамбулизма, во время которых медиум под влиянием самовнушения считает себя одержимым духом.
Мне однажды пришлось видеть такой припадок в спиритическом сеансе, хотя о подробном исследовании вопроса в собрании верующих не могло быть и речи; кроме того, со мною не было необходимых снарядов, да я не имел и опытности в их применении, так что я не мог установить истерического характера явлений. Но весь ход припадка, сопровождавшегося рвотою, стонами, судорогами, большою наклонностью к клоунизму (дугообразное положение), не оставлял места сомнению, что предо мною был припадок истерии, окончившийся очень продолжительным сомнамбулическим состоянием. В этом случае в медиума вселился дух шведского священника, замечательный язык которого я привел выше. Проповедь священника прерывалась, однако, не раз бранью и богохульством, что все очень напоминало собою беснование. Спириты дали этому такое объяснение, что дух священника должен был уступать место другому духу, очень несовершенному и страдающему. Последнего стали изгонять со всевозможною торжественностью, с молитвами и заклинаниями, так что получилась вполне средневековая сцена. Для полноты картины не доставало только образов, священника и латинских заклинательных формул.
Такого рода медиумы, кажется, встречаются не особенно редко. Одним из известнейших в наше время есть американка мистрис Пипер. Ее видели и исследовали многие члены S. P. R., но, к сожалению, не врачи. Было только установлено, что острота зрения и величина его поля у нее нормальны, но это, конечно, нисколько не исключает возможности у нее симптомов истерии, что подтверждается многими сообщениями.
Так, Рише пишет: «Мистрис П. занимает среднее положение между обыкновенными американскими медиумами и нашими французскими сомнамбулами. Магнетические пассы не погружают ее в сон, но приводят непосредственно в транс; только она не впадает в него самопроизвольно, но должна для этого держать кого-нибудь за руку. В полутемной комнате берет она чью-нибудь руку и остается несколько минут спокойной. Затем у нее начинаются небольшие судорожные сокращения, постепенно усиливающиеся и оканчивающиеся слабым эпилептическим припадком. После этого она впадает на несколько минут как бы в обморок, из которого пробуждается с громким криком. Тут голос ее меняется, и мы имеем перед собою уже не мистрис П., а доктора Финуита, который говорит грубым мужским голосом и с акцентом, представляющим смесь американского диалекта с французским жаргоном негров.
