Бодхи - Твердые реки, мраморный ветер
- Я не знаю…
- То есть как? – Удивилась Джейн.
Она вытащила пальчики девчонки из своей письки и села рядом, притянув ее к себе.
- Не знаю, нашло что-то.
- А…
Несколько минут они молчали.
- Как тебя зовут? - Наконец спросила Джейн.
- Мелисса.
- Меня Джейн. Может, тебе следует что-то изменить в своей жизни, Мелисса?
- Изменить? О, нет, у меня все хорошо…
- Ну, как же все хорошо, если ты срываешься в истерике? Значит не все хорошо!
- Ну, наверное не всё…, - равнодушно согласилась она.
- А что бы ты хотела изменить? Вот если представить, что сейчас исполнится любое твое желание, то чего бы ты хотела?
- Ну…, чтобы у мамы спина не болела…
- Ага… ну а для самой себя – что бы ты хотела изменить в своей жизни, в условиях своей жизни?
- Может, в путешествие поехать… тут очень скучно…
- Так ты местная?
- Да, мы живем тут недалеко. Мама работает в отеле, но ей трудно, отец тоже много работает.
- А куда бы ты поехала, что бы ты делала в путешествии?
- Ну… в Париж хотела бы, и в Рим, ну и вообще – посмотреть Европу.
- А вот например научиться дайвингу? Или сходить в трек в горы?
- Нет, - Мелисса сжалась в комочек. – Это не для меня.
- Почему?
- Не знаю, не для меня…
- Но если тебе скучно, разве тебе не хотелось бы получить побольше интересных впечатлений?
- Конечно, конечно хотелось бы!
- В Париже?
- Да, там красиво, наверное, там люди другие, там все другое…
- Ну хорошо, - Джейн отодвинула немного ее мордашку и заглянула ей в глаза. – У меня достаточно денег, чтобы о них не думать. Полетели завтра в твой Париж, посмотрим – так ли там интересно!
- О! Это было бы так здорово!:) – Рассмеялась Мелисса.
Улыбка сделала ее лицо по-настоящему красивым – сияющие глазки, и улыбка была такой приятной, нежной, и ее грудки под лапой Джейн были такие упругие… в такую девочку очень просто влюбиться.
- Ну, значит – полетели? Я хочу помочь тебе, давай немного изменим твою жизнь, давай вместе попутешествуем, днем мы будем гулять, вечером будем тискаться и целоваться, тебе понравилось заниматься со мной сексом?
- О, да, это было очень, очень приятно!
- Будем знакомиться с парнями, заигрывать с ними.
- О, я слишком стеснительна для этого:), - снова рассмеялась Мелисса, - мне с тобой хорошо, больше никого и не надо.
- Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться? Я могу сейчас позвонить и забронировать билеты, мы можем уже днем отправиться, а если хочешь – даже прямо сейчас! Просто приедем в аэропорт и улетим хоть куда-нибудь в Европу, а там разберемся, здорово будет?
- Вау! – Мелисса чуть не запрыгала на кровати! – Офигенно, офигенно будет!
- Отлично:). Тогда что, сейчас?
- Нет, Джейн, ну сейчас я никак не могу…
- Хорошо, тогда – завтра?
- Завтра, да, давай завтра…
- Тогда сейчас – будем спать?
Второго приглашения Мелисса не стала ждать. Полулежа рядом со спящей девочкой, Джейн гладила ее нежное тельце, целовала, а Мелисса только сладко потягивалась. Джейн представляла себе, как Мелисса будет открывать для себя новый мир – дайвинг, сноркеллинг, зоопарки, скалолазание, треки, прогулки на лошадях, а может ей захочется научиться водить вертолет? Так приятно открывать перед человеком новые возможности…
Утром им не удалось понежничать – проснувшись, Мелисса тут же схватила часы, и, судорожно ойкнув, моментально оделась, бросилась к двери, потом вернулась и сильно обняла Джейн, они поцеловались в губки.
- Боже, как не хочется уходить! – С интонацией отчаяния проговорила Мелисса.
- Ну так не уходи, пупс:) Все равно нам сегодня улетать, какая разница – опоздаешь ты куда-то там или нет?
- Нет, ну что ты, ладно, я побежала, я позвоню тебе, боже мой, я же не взяла твой голофон!
Записав номер Джейн и дав ей свой, Мелисса снова подскочила к ней, обняла, поцеловала в губки, в щечки и умчалась.
Рейс на Париж улетал поздно вечером, и Джейн предварительно забронировала два места. Часа в два дня она решила позвонить Мелиссе, чтобы узнать – как там дела. Голограмма, появившаяся перед ней, была совсем не той девочкой, с которой она расставалась утром.
- Джейн, как я рада тебя видеть, как здорово, что ты позвонила, - безучастно проговорила Мелисса, словно заставляя себя выполнить программу, и Джейн мгновенно стало ясно, что никуда они не летят.
- Что случилось, Мелисса? Мы летим? Если не получается сегодня, давай завтра, а сегодня приходи ко мне в гости, мне так хочется поласкать тебя, пупса!
- Да, Джейн, сегодня никак, и вообще – я просто ума не приложу, ну что я скажу маме…
- Послушай… но тебе… сколько тебе лет?
- Двадцать три.
- Ты уже большая девочка, зачем говорить что-то маме кроме того, что ты хочешь полететь со мной в Париж?
Мелисса покачала головой.
- Ты не знаешь мою маму…
- И слава богу.
- Нет, ну зачем ты так! Мама – прекрасный человек, просто у нее есть свои трудные черты характера.
В голосе Мелиссы зазвучали нотки возмущения – пока еще едва заметные, но был ясно, что в любой момент они усилятся, если продолжить давление.
- Хорошо, малышка. Тогда просто приходи сегодня потискаться, а насчет поездки подумаем как-нибудь потом, хорошо?
- О, да, - сразу повеселела та. – Я обязательно, обязательно сегодня приду, я очень, очень хочу тебя увидеть, ты такая необычная, такая красивая, ты знаешь – я целый день о тебе только и думаю, правда, - Мелисса немного покраснела, - я, наверное, влюбилась в тебя! Может я лесбиянка?
- Да какая ты лесбиянка, - рассмеялась Джейн. – Просто ты очень чувственная девочка. В общем – я тебя жду, я тоже очень-очень тебя хочу!
Закончив разговор, Джейн уже знала наверняка, что Мелисса и не полетит никуда, и даже не придет. И даже не позвонит. И так оно и было.
Через несколько дней Джейн случайно на улице столкнулась с грузной, тупой напомаженной бабищей, подле которой покорно шла Мелисса. Увидев Джейн, она запаниковала, на ее лице отразилось столько всего, что хрен там разберешь. Джейн не стала облегчать ей жизнь, и, подойдя, поздоровалась. Паника Мелиссы достигла апогея, она пробормотала что-то и чуть ли не спряталась за свою мать, поросячье лицо которой выразило некое подобие дружелюбного оскала, и они продефилировали дальше.
Люди шли мимо – вперед, назад, с озабоченными или равнодушными лицами, с детьми и без. Они разговаривали и шли молча, и все они были вежливы и добры. И у всех был дом, планы, заботы, радости и горести – все то, чего не было и быть теперь не могло у Джейн. Это был чужой мир. И он был враждебен. Его враждебность была скрыта под маской вежливости и позитивного отношения. Они не нападали из-за угла, не отнимали денег и даже могли бы помочь в трудной ситуации, если суметь, что совсем нетрудно, возбудить в них нужные механизмы. И все же, как это ни удивительно, этот мир враждебен. Эти люди – убийцы. Джейн вспомнила рассказ Брэдбери о марсианах, которые, будучи похожи на добрых людей, усыпляли бдительность космонавтов и убивали их. Здесь никто не притворялся добрым – эти люди и в самом деле были добрые и участливые в своей массе, и всё же эта самая доброта была ядовитой. Все они вышли из конвейера тотального самоподавления, и все они продолжают изо всех сил поддерживать его ход. Они страдают и срываются в истериках, они мучаются от серости, они угасают в зловонном болоте довольства и озабоченности мнением, и всё же они знают, что у них все в порядке, все хорошо, иначе и нельзя, и так они воспитают своих детей, и вот такая девочка Мелисса вырастает не ежом, не активным и радостным пупсом, а придатком принятых ею правил жизни, как неприятны и неудобны они бы ни были для нее, и ясно, что та же Мелисса встанет грудью на защиту этих порядков, этого конвейера смерти – вспомнить только возмущение, с которым она отразила наезд Джейн на свою мерзкую мамочку! Глупо, совершенно глупо представлять Мелиссу как жертву, страдающую в тюрьме. Это она и есть сама свой тюремщик. Заключенные – дети, может быть двух-трехлетние, а те, что старше, неумолимо превращаются в собственных тюремщиков и встают в ряды киллеров и их приспешников.
Джейн вспомнила свое изумление, когда смотрела репортаж из Франции. Женщины, закутанные наглухо в черную абайю, давали интервью, в котором распинались про то – какую свободу дает им эта одежда, и какой опасности – нравственной и физической, подвергались бы они без нее. Тогда ей тоже стало ясно, что здесь нет жертв. Нет несчастных и угнетенных женщин – никакой диктаторский античеловеческий режим не мог бы существовать без того, чтобы его поддерживали сами жертвы. Эти женщины – и есть сами свои тюремщики, несущие полную меру ответственности за то, что они делают с собой и своими дочерьми. Мелисса – и есть сама преступник, который и сам готов покончить самоубийством, и любые поползновения против угнетающей его системы будет воспринимать как личное оскорбление.
