Конкордия Антарова - Две жизни
– А разве вы больше не боитесь Браццано? – усмехаясь, спросил Ананда.
– Не только не боюсь, но хотел бы задушить его своими руками. – ответил несчастный, захлебываясь от злости.
– Ой, ой, а я боюсь, – завопил второй. – Так боюсь, что не хотел бы вовек его встретить.
– Но ведь вы давали страшные клятвы и обещания не только ему? – опять спросил Ананда.
– Конечно, целая церемония совершалась над нами, – снова заговорят первый. – Но ведь он изображал первого помощника великого мага, которого никогда и никто не видел. Но говорили, что сам сатана не мог быть страшнее.
– Ой, ой. пропала моя головушка! Пропали мои деточки! – снова завопил грек.
– Замолчи, дьявол, или я научу тебя молчать, – в бешенстве заорал мнимый турок.
– Ну, вот что: сейчас вызовут полицию, и вы оба должны будете отправиться в тюрьму, – сказал Ананда. – Я даю вам ровно десять минут на размышление. Каждый из вас может написать записку ближайшему другу или родственнику, объяснить сво„ положение и попросить помочь вам и выручить из тюрьмы. Но каждый должен дать слово уехать отсюда и начать новую трудовую жизнь.
– Я был причиной разорения всех своих друзей и родственников. И кроме проклятий и той же тюрьмы мне ждать нечего. А работать я не желаю. Я жил богачом и господином – иной жизни вести не буду. Я желаю лишь мстить Браццано – вот отныне цель моей жизни. Пусть берут, куда угодно. Уйду, – сказал первый.
– Ой, ой, работать. Разве я всю жизнь не работал? – завопил второй. – Я только и делал, что переносил чужие деньги с места на место. Только по усам текло. Другие наживали миллионы, а мне бросали тысчонки. Я честно работал. Виноват ли я, что аферы приносят больше, чем честный труд? Дураки гнут спины с утра до вечера, – рубль домой принесут. Чем я виноват, что моя работа умнее? А теперь писать некому. Я вон им – всем этим – служил, – ткнул он пальцем в своего товарища. – А теперь они сами без гроша. Здесь – вс„ можно только купить. Ты слушай, барин. Ты большой лекарь. Плати за меня калым полиции; я тебе служить буду. Мне вс„ равно, кому служить, плати – буду служить верой и правдой.
– Ну, князь, выбора у нас нет. Неприятно, что жулики из браццановской шайки пойманы в вашем доме, но что делать. Надо звать представителя власти и сдать этот народец… Поднимайтесь, – обратился он к прекрасным компаньонам Браццано. – Сядьте на скамью и сидите, не двигаясь с места, пока за вами не придут и не уведут. Если только надумаете удирать – снова отведаете моих пистолетов.
Пока Ананда говорил с несчастными жуликами, князь пош„л отдавать приказания своим людям.
Бедные грешники встали с земли, сели на скамью и погрузились в раздумье. Но как по-разному! Мнимый турок был полон активной жажды зла. Он, видимо, надеялся чем-нибудь купить полицию и получить возможность отомстить Браццано. Его угасшее для всего светлого сознание знало одну энергию: упорство воли. Злое, ненасытное желание увидеть униженным или м„ртвым разорившего его врага, должно быть, унижение и зависть к Браццано играли не последнюю роль в его теперешней ненависти. Он был активен. Метал глазами молнии и жаждал одного: вырваться отсюда; но превозмочь приказ Ананды не имел сил.
Мне казалось, что он собирался вступить в торги с Анандой, но не решался, не зная, что предложить человеку, воля которого его сковывала.
Второй – ярко выраженный грек-торгаш – тоже потерял всякий человеческий облик, но в совершенно другом роде. Его богом были только деньги. Но насколько первый жаждал их как знака славы, блеска и власти, настолько этот желал просто денег, весь стянутый кольцами жадности, как железными обручами. Его мир, всю его вселенную составляли деньги, ради которых он переносил кабалу, издевательства и презрение тех, благодаря кому мог нажиться.
Очень быстро – гораздо быстрее, чем обычно это бывает в Константинополе,
– князь вернулся с тремя полицейскими, прич„м двое из них явно были в высоких чинах. Мне показалось, что, во всяком случае, с одним из узников они сумеют договориться.
Не успели все убраться, как послышался свирепый гудок, и я сразу узнал этот рычащий голос.
– Есть опоздал – ваша вина, – сказал встревоженно Верзила. Мы заперли двери, поручили надзор за ними двум караульным и помчались с Верзилой на пароход.
Капитан, поначалу грозно встретивший Верзилу, принял извинения и объяснения Ананды не только милостиво, но и очень близко к сердцу. Разведя руками, он сказал:
– Ну вот и задача: «Волк, коза и капуста». Уж не лучше ли Левушке поехать с нами?
Ананда смеялся и просил вс„ же доверить ему на один день младенца.
Я был так рад увидеть И. Кажется, дома я и не скучал без него. А увидев его на пароходе, я впервые понял, как близок он мне, как я слился с ним – рука к руке, сердце к сердцу.
Раздался второй гудок и, прощаясь с нами, И. сказал мне ещ„ раз:
– Левушка, повторяю мою просьбу: ходи за Анандой не отставая, до самого моего возвращения.
– Не беспокойся, Эвклид, не отпущу ни на шаг. Я вообще убедился, что твой воспитательный дар безупречен. И понимаю теперь, что свобода, предоставляемая недостаточно дисциплинированному существу, не делает его путь ни короче, ни легче.
– До свидания, друг. Княгиню снова придется упорно и долго выхаживать. Вот как вс„ усложнилось, – и я застрял здесь надолго, вместо того чтобы уехать с вами.
Ананда говорил тихо и спокойно. Раздумье огромной мудрости лежало на его лице, и мне казалось, что, говоря с И., он точно переворачивал страницы книг жизни многих людей.
Мы возвратились домой, умылись, переоделись и пошли к княгине. Она сразу проснулась, но была довольно равнодушна ко всему и, повидимому, даже не сознавала, что обстановка вокруг не„ другая, что лежит она не в своей спальне, не на своей кровати.
– Снова много будет спать княгиня. И кормить е„ придется с ложки, – обратился Ананда к сиделке. – Вы, конечно, будете чередоваться с вашей матерью; но и вам обеим будет трудно. Я, быть может, найду ещ„ помощниц, которые изредка будут вас сменять. Но это в дальнейшем. Сегодня же мы с Левушкой посидим у княгини; и вы сможете сделать то дело, о котором говорила вчера Ольга.
Не объясняйте мне пока ничего, – перебил он желавшую что-то сказать сиделку. – Думайте не о раскаянии теперь, а о том, как одна минута недостаточно честного вашего поведения может стоить жизни другому человеку. В пять часов мы будем здесь, – повторил он изумл„нной сиделке, – и до восьми вы свободны.
Дав ей точные указания, что делать до пяти часов, Ананда взял меня под руку, и мы прошли с ним в мою комнату.
Признаться, мысль о сидящей у камина Ольге мучила меня вс„ время.
Первое, что мы увидели, был перепуганный взгляд Ольги, вс„ так же сидевшей у камина и потиравшей руки.
– Какое счастье, доктор, что вы вернулись наконец, – сказала она дрожащим от страха голосом, – без вас они убили бы меня.
– Кто? – спросил Ананда. – Ведь вы здесь совершенно одна. – Какое там «одна», – с раздражением возразила женщина. – Они попрятались, как только услышали ваши шаги; а как вы вошли, – так и рванули вон в дверь.
– Я снова вас спрашиваю, кто это «они», – спросил Ананда, улыбаясь и садясь на диван против Ольги, указав мне место рядом.
– Господи Боже ты мой! Да за что же вы, доктор, издеваетесь надо мной! Неужели вы не видели, кто? Да козлы! Такие страшные, вонючие, рогатые.
– Она с ума сошла, – сказал я Ананде по-французски с ужасом.
– Не похоже. Сейчас попробуем выяснить, что с ней, – ответил он мне на том же языке и снова обратился к Ольге по-русски:
– Ведь вы же взрослая женщина. Мало того, что взрослая, вы ещ„ так решительны, что взялись помогать преступникам. Как же вы позволяете себе такие детские бредни, что в эту комнату – на второй этаж насел„нного дома – могли забраться козлы? Да я думаю, их и во вс„м Константинополе не сыщешь.
– Ну да, не сыщешь! Вчерашние-то тоже принесли с собой козла. Смрад от него стоял дикий, пока они шарили под кроватью княгини. Искали там чего-то или кого-то, как я их ни уверяла, что каждый день все комнаты протираются по два раза. Ни пылинки-то там не найд„шь, не то что чемоданов или корзин.
И как вы ушли, доктор, вс„ было спокойно. Только руки мои зудели. Я взяла золы из камина, да пот„рла ею руки, думала, зуд уймется. Не успела и охнуть, как коз„л-то из камина и прыг, – да один за другим давай оттуда скакать! Да все в кружок вокруг меня. Рожищами да бородищами трясут, да вс„ ближе, вс„ ближе! Я Царице Небесной стала молиться, чтобы вы вернулись; только уж не чаяла и жива быть, – крестясь испачканной в золе рукой, задыхаясь, говорила Ольга.
Она, по всей вероятности, переживала настоящий страх. Но подражая движениям померещившихся ей козлов, была так смешна и нелепа, что я был не в силах сдержать смех.
– Вс„-то вам смешки, барин! Много бы я дала, чтоб вас хоть раз коз„л такой попугал, – перестали бы навек заливаться.
