Время шаманов. Сны, дороги, иллюзии - Андрей Лебедь
— Большая сёмга, однако, — сказал Виктор, вглядываясь в череду бликов.
— Почему ты думаешь, что сёмга? — спросил Кирилл, понемногу приходя в себя и гадая, заметил ли Виктор, что он был какое-то время в обморочном состоянии, или же не обратил внимания.
— Только сёмга так прыгает — вверх как ракета, а потом падает на воду как бревно, — ответил тот, доставая из смятой пачки согнутую папиросу и прикуривая.
«Вот как оно бывает, — думал Кирилл меланхолично, — Сначала начинаются галлюцинации оттого, что мозг не получает достаточно кислорода, потом что-то приходит за тобой и уводит туда, откуда уже нет возврата. Проклятая болезнь».
И всё же ему было интересно, что было бы, успей он выбраться на противоположный берег немного раньше, чем ему помешали, а в том, что ему именно помешали, он почему-то не сомневался. Образ скалы, торчащей из воды, не давал покоя, магнетическое притяжение его было непреодолимо, как притягивает надёжно охраняемая запретная территория.
— А я вот слышал, что сёмга здесь не водится, — сказал Кирилл, чтобы отогнать мрачные мысли.
Виктор отпил из эмалированной кружки несколько глотков крепкого чёрного чая, затянулся папиросой, выпустил пушистую струю синеватого дыма и тихо сказал, глядя в сторону:
— А ведь, Киря, чуть было не ушёл ты… надобно и вправду тебе попасть к…
Виктор замолк на полуслове.
Холодея внутри от невыразимого предчувствия, Кирилл спросил:
— К кому?
Парень задумался, а потом сказал вполголоса:
— Не могу имя человека этого называть, если вслух скажу, сразу узнает. Нехорошо для тебя тогда будет, однако… Тут его сила кругом… Но как на Тахрадэ придём, там посмотрим. Наверно, непросто нам будет.
Кирилл и сам ощущал неясную тревогу и какое-то необъяснимое волнение. Оно шевелилось в центре груди, чуть повыше солнечного сплетения, словно короткая струна вибрировала в резонанс с колебаниями, исходящими от неизвестного источника. «Шестое чувство, что ли?», — подумалось ему. Краем глаза он увидел справа от себя быстрое движение серой тени и услышал мягкое шуршание, в животе у него словно что-то провалилось, сердце забилось гулкими ударами.
Осторожно скосив глаза направо, он едва не рассмеялся — маленький бурундук сидел серым пушистым столбиком на его рюкзаке. Держа в лапках украденную из рюкзака длинную сухую макаронину, он сосредоточенно грыз её, отчего щёки его становились всё толще и толще, а маленькие чёрные глазки щурились от удовольствия. Увидев, что его заметили, бурундук перестал жевать и бросил макаронину. Кирилл кинул ему маленькую хлебную корочку, а бурундук в ответ угрожающе приподнял раздвоенную верхнюю губу, показав мелкие острые зубы.
Чёрная охотничья лайка Виктора, до того момента спокойно дремавшая, свернувшись колечком на галечной косе возле лодки, открыла глаза и подскочила на своих длинных ногах, когда увидела бурундука. Однако повела себя собака необычно — вместо того, чтобы, повинуясь охотничьему инстинкту, броситься на добычу, она, прижав острые уши, припала к земле брюхом. Негромко скуля и повизгивая, она стала пятиться на полусогнутых лапах, не сводя глаз с толстого грызуна, который, как показалось Кириллу, с полным ощущением собственного достоинства развернулся, показав тёмные и светлые полоски вдоль спины и, смешно подбрасывая толстый зад, скрылся в прибрежном кустарнике, утащив в зубах хлебную корку.
Улыбаясь, Кирилл повернулся к Виктору, чтобы шутливо прокомментировать встречу с бурундуком, но словно осёкся на полуслове. Молодой эвенк сидел неподвижно с остановившимся взглядом, как превратившийся в каменного истукана древнегреческий герой под взглядом Медузы Горгоны. Кружка с налитым в неё чаем выпала из его руки, чай залил брезентовые штаны, затекал в резиновый сапог, но охотник ничего не замечал, глядя в ту сторону, в которую убежал зверёк. Кирилл окликнул Виктора, который ещё некоторое время приходил в себя, осторожно двигая словно затёкшими от долгого сидения руками и ногами, а потом сказал негромко:
— Ну, теперь тебе уже можно и не прятаться, Киря. Тебя, однако, теперь сами найдут, если захотят. Теперь уже там про тебя знают.
Кирилл хотел было переспросить, где это — там, но внезапно понял сам, отчего в горле сразу пересохло. Зачерпнув кружкой воды из речки, он напился и осипшим голосом спросил:
— Почему так думаешь, Витя?
Виктор пристально посмотрел ему в глаза, как бы оценивая, можно ли сказать вслух то, о чём он думает, во что верит безоговорочно и непререкаемо, и не станет ли Кирилл насмехаться над ним, как над дикарём.
Ничего такого, видимо, в глазах Кирилла он не заметил, потому что произнёс спокойно и как-то очень уверенно:
— Это был сэвэн.
***
Путь до Тахрадэ занял трое суток — словно невидимая тень мелких неудач преследовала их с того момента, как они вошли в устье Еннгиды. Из-за стоявшей невыносимой жары уровень воды упал, так что часть лежавших на дне реки камней показалась над урезом воды, и их приходилось обходить медленно и осторожно. Ещё опаснее были камни, острые рёбра которых не выступали над поверхностью, а таились вблизи неё. Кирилл, сидя на носу лодки, внимательно всматривался в воду, стараясь как можно раньше увидеть такие подводные «рифы» и подать сигнал сидевшему у руля Виктору. Но тяжело гружёная лодка несколько раз с ходу налетала на многогранные чёрные базальтовые глыбы, так что от сильных ударов словно ножом срезáло стальную шпонку, закрепляющую гребной винт лодочного мотора. Левый борт лодки треснул, а вода на её дне накапливалась с угрожающей быстротой. Некоторые перекаты стали непроходимыми, поэтому груз приходилось переносить по берегу, а пустую лодку вести бечевой.
И всё это время Кирилл чувствовал на себе чьё-то неусыпное внимание. Виктор, как обычно, почти всё время молчал, сосредоточенно управляя лодкой, лайка его, ранее весёлая и резвая, жалась к ногам Кирилла, лишь изредка поглядывая из лодки в сторону берега.
Наконец, вечером третьего дня Виктор показал рукой на неширокое русло реки впереди справа и прокричал с радостью:
— Тахрадэ! Вот я и дома!
За ужином, сидя на бревне
