Бодхи - Происхождение видов
- Они будут… заниматься политикой, Кельт :), - улыбнулся Трайланг. Они будут заражать людей идеями, предлагать программы развития нарождающихся автономных образований, завоевывать доверие…
- Завоевывать доверие?! – воскликнул Джеффри. – Среди орангов?? Но чтобы завоевать их доверие, нам нужно стать такими же, как и они, иначе они нас ни в грош ставить не будут!
- Это не так, - возразил Трайланг. Когда в обществе хаос, когда у общества отнимают будущее и только и ждут – когда же они вымрут, власть захватывают наиболее агрессивные и бестолковые – те, кто может вызвать сиюминутные эмоции, самые примитивные реакции. Но есть этому обществу дать надежду на будущее, то это будущее они начнут строить. Мне кажется, вы несколько увлеклись борьбой и не заметили, что наиболее агрессивные элементы – из тех, кто хотел огнем и железом выжечь зародыши нового мира, давно уже вымерли. Вы смотрите на Нижние Территории глазами надсмотрщиков, а это всегда искаженный и пристрастный взгляд – пусть даже совершенно невольно.
- У нас есть еще беженцы оттуда – те кто не захотел там жить и пришел к нам.
- Конечно, но и у них взгляд на общество орангов не слишком объективный, согласись, - настаивал на своем Трайланг. – Итак, дайте им надежду на будущее – и они начнут его строить. И тогда их не устроят горлопаны, им надоест слушать провокаторов…
- Кстати, не забыть бы о провокаторах, - снова вмешалась Марта, - если мы дадим им обширные свободы, то по крайней мере необходимо жестко пресекать призывы к насилию, всякую пропаганду к противостоянию с нами, терроризму.
- О нет…, - вздохнул Трайланг, - вам НЕ НАДО этого делать… изучайте довоенную историю, девочки и мальчики. Я понимаю, что вы все устремлены в будущее, это замечательно, но у вас под носом – опухоль, гнойник. Раздави его ударом кулака, и гной разлетится по всей округе и всех перезаражает. Вам придется мирно сосуществовать, да, в старое время была такая доктрина – мирного сосуществования. И не надо, ни в коем случае не надо запрещать призывов к насилию!
Всеобщее неприкрытое изумление было ему ответом.
- Трайланг!
- ну блин…
- это невозможно!
- я не понимаю…
- Погодите…, - Трайланг жестом руки успокоил прозрачные фигуры, сидящие перед ним. – Вы не понимаете… если вы сейчас запретите призывы к насилию, то тем самым наступите на горло свободе слова – это все уже было, неужели вы не понимаете? Все это уже было. Сначала запретили призывы к насилию – чудесно, призывов стало меньше, терроризма вроде как тоже. Затем понятие «призыв к терроризму» стало тихой сапой расползаться, расползаться… каждая политическая партия, каждая властная структура, каждая могущественная корпорация стала видеть «экстремизм» в том, что угрожало ее интересам – законным или не очень или даже откровенно незаконным. В конце концов всякая критика стала «экстремизмом», заткнуть рот стало легко кому угодно – газете или журналисту или блоггеру – да кому угодно! И очень скоро пришли те времена, когда ППП также стали считать экстремизмом и преследовать по всей строгости соответствующего закона... Нет, ребята, этого не должно повториться. Свобода слова не может знать изъятий, иначе это уже не свобода. Осетрина может быть только первой свежести. Вторая свежесть – это уже тухлая осетрина. В старое время были и такие прецеденты, когда понятие «свобода слова» сохраняло свое первозданное значение, например секс с детьми в Голландии начала двадцать первого века был запрещен, и даже хранение у себя фотографий с детьми, занимающимися сексом, было уголовным преступлением, как и везде в том мире, параноидально чурающемся секса, в то время как партия, призывающая разрешить секс с детьми, была совершенно легальна. Так что оставьте это – пусть горлопаны призывают к насилию, революциям, терактам. Пусть каждый знает – никого не накажут за слова, никого не посадят за речи с трибун. Ваша задача – в другом. Разъясните людям, что тот, кто говорит - просто говорун, а тот, кто берет в руки оружие и стреляет – тот преступник и понесет строгое наказание – вплоть до смертной казни. Тогда говоруны эти предстанут в довольно неприглядном свете: он кричит «убей неверного» - и ему хоть бы хны. А подросток, наслушавшийся этого идиота, хватает автомат и пуляет – и вся жизнь насмарку. Как вы думаете – быстро народ догадается, что эти жирные коты, с амвона призывающие к священной мести, всего лишь гнусные провокаторы? Уверяю вас – быстро это произойдет или не так быстро, как хотелось бы, но это наиболее эффективный путь к вакцинации населения против насилия и агрессии. Объясняйте, объясняйте, объясняйте без устали – вот картинка активиста, призывающего убивать – вот он сытый и довольный, полиция его не трогает и говорит ему «простите, сэр, не помочь ли Вам подняться на эту трибуну – здесь крутые ступеньки»; вот тот, кто послушал, плюнул и ушел – сытый и довольный, а вот тот, кто послушал его речи, произнесенные с этой трибуны, но не плюнул и ушел, а взял автомат и в самом деле выстрелил – вот он в тюрьме, вот его несчастные родители, вот ему приговор и вот он – печальный итог. И эти вечные пустопорожние разговоры – «кто стоит за терактом»… Прессу прошлого уже не интересовал факт «кто выстрелил» - ну кто-то выстрелил, кто-то взорвал, нашли, не нашли, ладно, бог с ним, а вот «кто стоял за»? Кто науськивал? Политические интересы подавляют все остальное. Главное – использовать теракт, чтобы свалить вину на конкурента, сам вопрос «кто убил» становится неважным, соответственно и преступники чувствуют себя чуть ли не жертвами.
- Трайланг остановился, глубоко вздохнул. – Вот… ну, понятно? Объяснения могут быть простыми, они и должны быть простыми, даже примитивными, но чрезвычайно зрелищными. Сосредоточьтесь на поиске преступников – неотвратимость наказания гораздо вернее предупреждает преступность, чем тяжесть наказания – это известно уже сотни лет. Сосредоточьтесь также на предотвращении преступлений - на пропаганде ответственности за совершенные дела, а не за слова, не расползайтесь по древу, ведь никакое – ни сильное, ни слабое государство просто теоретически неспособно установить контроль за тем – кто что говорит, кто к чему призывает, но попытки такого контроля неизбежно приводят к гиперрасходам на секретные службы, государство становится полицейским, за каждым устанавливается слежка, почта перлюстрируется, разговоры прослушиваются, а затем полученная информация используется коррупционерами и преступниками, сами секретные службы опутывают государство как раковая опухоль, высасывают соки, пробираются во власть и становятся полновластным и беззаконным государством в государстве. А вот любое подавление свободы слова преследуйте как тяжкое преступление, и тогда одни будут призывать к убийству неверных, а другие - к озаренным восприятиям, или к созидательному труду, укреплению семьи, росту благосостояния, росту индустрии развлечений, и ни тех, ни других трогать не должны сметь под страхом тяжкого наказания. И как вы думаете – на что скорее отзовутся люди – на призывы убивать или на призывы строить, добиваться благополучия, испытывать симпатию друг к другу, развлекаться, путешествовать, богатеть, получать образование? Тут, собственно, и думать нечего, история уже показала – кто победил, причем победа эта была одержана в крайне тяжелых условиях – не то, что сейчас.
Трайланг замолчал, потер рукой губы, помассировал лицо, глаза.
- Я говорил о политике. Быть влиятельным политиком – это не значит быть как толпа и не значит непременно происходить из толпы. Можно сколько угодно сильно отличаться от нее, и все же иметь огромное влияние – достаточно иметь некоторую совокупность личных качеств и, конечно, грамотно использовать текущие исторические условия. Я приведу несколько примеров, чтобы не быть голословным. Когда-то давно в Индии национальным политическим лидером был Ганди. Странный человечек – маленький, неказистый, в очках, ушастый и вообще смешной. Ходил в сандалиях босиком, заворачивался в простыню согласно индийским правилам. Ну казалось бы – и быть ему политиком местного значения, куда ему – такому неказистому – в европейскую, в мировую политику с прожженными волками во главе ее! Ан нет, Ганди обладал заметным влиянием в мировой политике. И вот пример, иллюстрирующий одно из его качеств. На одной из его многочисленных встреч с простым народом к нему подошла женщина с дочкой и попросила, чтобы Ганди, к которому в их семье относились с почитанием и обожанием, сказал ее дочке, что есть много шоколада – вредно, а то она много его ест…
- Кажется – это был не совсем «простой народ»:), - заметил кто-то.
- … ну да:), но на встречу к нему действительно могли прийти самые разные люди. И Ганди сказал им приходить через две недели. Спустя две недели женщина снова подошла к нему с дочкой, и Ганди сказал – девочка, есть много шоколада – вредно, от этого начинаешь плохо себя чувствовать. Удивленные люди спросили – какого черта, почему ты не сказал этого две недели назад, зачем было откладывать? На что Ганди ответил – «в течение двух недель я ел шоколад каждый день и убедился, что самочувствие мое ухудшается, а до этого у меня не было такого опыта». Можно усомниться, конечно, в здравом смысле Ганди в данном случае, поскольку одному может хотеться одного, а другому другого, но нельзя усомниться в его честности. Политики – это люди, в которых действуют определенные механизмы, в том числе и чувство вины, совести, прочее и прочее. Ганди воспринимался ими как совесть политики, и оказание ими уважения ему отчасти было непритворным, отчасти – средством повышения собственного статуса, в том числе и в своих собственных глазах.
