Константин Серебров - Мистический андеграунд
– Адмирал – это более милосердная и жертвенная сущность, чем я, прервал мои мысли голос Джи. – А вы – просто ослы, болваны, идиоты в кубе, абсолютно никчемные и ничего не понимающие люди.
– Я знаю, – Адмирал снова внимательно посмотрел в мои глаза, – эти ребята никогда тебя не предадут.
– Почему они везде следуют за мной, – с досадой произнес Джи, подливая себе ром, – я до сих пор не могу понять.
– Они понимают, что ты – абсолютный Мэтр. Им просто некого любить, кроме тебя, – во всем мире.
– Нас всего несколько на планете, – сказал Джи, положив руку на плечо Адмиралу, – ты да я, да два олуха Царя Небесного.
– Нас мало, но мы крепкие ребята, – добавил Адмирал и тихо запел:
Кони-Йото – старый шаман,
Внешне выглядит очень странно.
Он глотает морозный туман,
Как другие глотают сметану.
Кони-Йото любит гулять
Со своим меховым пальто.
Кони-Йото любит играть
С тем, чего не знает никто…
– Чем ты занимался последнее время? – поинтересовался Джи.
– Погружался в пучины Нигредо, исследуя пространство мертвого рока. Да инспирировал две рок-группы – Бобчинского и Добчинского – и сделал им несколько программ. Но эта современная молодежь жутко рациональна, признает только "ты мне, я тебе". Тогда я решил их проучить.
Бобчинскому я сделал замечательный цикл песен про котов, но когда пришел Добчинский, я дал эти песни и ему.
Когда Бобчинский пришел ко мне разбираться, я сказал, что Добчинский, подлец и гад, украл у меня тексты, а Добчинскому я сказал то же самое про Бобчинского. Когда они встретились и выяснили это, Бобчинский прибежал ко мне и стал истерически орать, что он не вор. Но тут Белый Тигр метко указала ему: "А ведь честный человек никогда не обидится, если его назовут вором".
Адмирал прикоснулся к струнам гитары:
…Мы с тобою не составим исключения,
И не будем мы иметь ни тел, ни душ.
Оба наших позабытых отражения
Встретятся в тумане черных луж…
– Не могли бы вы меня, господин Адмирал, научить тайнам Великого Делания? – собравшись с духом, произнес Петрович. – Я бы пошел и купил вам две бутылки коньяку!
– Ты, Петрович, что, в Алхимию решил въехать? – повысил голос Адмирал. – Что, дуралей, думаешь Господа Бога карасями купить?
– Будешь по ночам бегать за водкой, – усмехнулась Шахматная, – так и пройдет твое обучение. Тебе никогда не пропоить сборную алкоголиков Петра Борисовича.
– Так, а тебе никто не давал слова, – повернулся к ней Адмирал. – А твоим лучшим учителем, Петрович, – добавил он, – на данный момент может быть только вот эта кошка.
– Почему это? – обиделся Петрович.
– Она всегда, по мере возможности плавно, уходит от всякой агрессии и никогда не ввязывается ни в какую склоку, – ответил Адмирал, беря кошку и мягко переворачивая вверх лапками.
– Она плавно выходит из любой критической ситуации и стушевывает агрессию. Вот этому психологическому искусству и необходимо учиться. Никогда не отвечать внутренней агрессией на агрессию любого человека и даже врага. Надо учиться плавному смазыванию опасной ситуации. Никогда вслух не упорствовать на своем, будь ты сильный или слабый человек. А для начала тебе надо научиться идти по Пути Честности.
– Что это за Путь? – спросил Петрович.
– Путь Честности – это честно понять, какой ты идиот, и помнить об этом всегда, – и Адмирал бросил кошку на колени Петровичу.
– Любишь ты пошутить, – произнесла Шахматная, выпустив колечко дыма.
– Я не шучу, – серьезно заметил Адмирал.
Учитесь плавать, учитесь плавать,
Учитесь водку пить из горла.
И рано, рано из Мопассана
Читайте только рассказ "Орля".
Учитесь плавать, учитесь прыгать
На перламутре летучих рыб –
И перед вами, как злая прихоть,
Взорвется знаний трухлявый гриб.
– Где же Фея, почему она с вами не пришла? – с любопытством спросила Шахматная.
– Адмирал и Фея несовместимы, – отвечал Джи. – Когда мы встречаемся с Адмиралом, Фея тут же чувствует пиратскую волну реальности и взрывается. Перед любым художником открываются постепенно тонкие миры, и это не всегда светлые миры. Недаром Высоцкий сказал:
"Но что-то ангелы поют такими злыми голосами…"
То есть художник, артист сталкивается с сущностями на тонком плане. Когда Адмирал занялся Алхимией, перед ним раскрылись черные миры – от этого и символика его поэзии соответствующая.
– Кто научил тебя тайнам Алхимии? – спросил я у Адмирала.
– Я считаю своими учителями, – произнес он, отхлебнув пиратского рома, – Джи и представителей мира кошачьих. А мои внутренние убеждения проснулись в восемь лет. Мне не надо было читать что-либо про эзотеризм – это было внутри меня… Дорогой Джи, не мог бы ты мне что-либо пожелать? – спросил Адмирал, всматриваясь в его потусторонние глаза.
– Я поднимаю бокал за твое абсолютное провозвестие. За
Жреца неведомого культа.
– Почему вы везде таскаете за собой этих двух типов? – поинтересовалась Шахматная, презрительно глядя на нас.
– Это и для меня, может быть, является загадкой, – ответил Джи.
– Им некого любить, кроме вас, месье, – произнес Адмирал, – они прекрасно понимают, что вы абсолютный Мэтр оккультизма и абсолютный Мэтр каких-то орденов. Петровичу некуда возвращаться, кроме своих рощ, а Касьяну – кроме своих джунглей. Они верят в тебя, хотя и непонятно, откуда это им известно.
– Наш обычный мир им кажется сумасшедшим домом, – добавил Суверен и продекламировал:
В сумасшедшем доме, в сумасшедшем доме,
В сумасшедшем доме – музыкальный вечер.
Крики, клики, шорох струн.
На гладком фортепьяно отрезанные руки
Играют белый ноктюрн…
– Я начинаю видеть кошмар в твоих глазах, мой дорогой Суверен, – прервал его Адмирал.
– Значит, мне надо возвращаться к жене: она ждет меня уже три дня.
– Тогда подай мне пиджак, жалкая сволочь, и принеси туфли – я тоже ухожу.
Адмирал, в своем вельветовом пиджачке и стоптанных туфлях на босу ногу, собрался покинуть вместе с Сувереном дом Шахматной. На улице стоял тридцатиградусный мороз.
– Смотри не замерзни! – воскликнула Шахматная. – Хочешь, я тебе подарю стильный теплый плащ?
– Ты настоящий друг, – ответил Адмирал, натягивая плащ, – только мне ты ничем не сможешь помочь.
Дверь захлопнулась, и на кухне повисла мертвая тишина. Создавалась атмосфера прямолинейного вытуривания.
– Ты давно знаешь Адмирала? – спросил я Шахматную.
– Уж поболее, чем тебя, – усмехнулась она. – Он родился где-то на Урале. Отец его то ли погиб на фронте, то ли пропал. Мать была актриса, подкинула его в шестилетнем возрасте своим родственникам, а сама исчезла. Вначале одиночество пугало, но когда он вошел в него, он понял, что действительно один на белом свете, и это стало для него источником невероятной энергетики. В одиннадцать лет он за полгода выучил греческий. Он рано осознал свою духовную родину, и это была Греция, хотя можно было бы скорее предположить, что это Скандинавия и кельтские мифы. Вспоминание духовной родины не является обычной памятью – это очень реальное глубокое переживание.
В школу Адмирал ходил с пеналом, в котором было два отделения. В одно наливалась водка – серебро, в другое пиво – золото. Все это выпивалось, и Адмирал шел в школу. Так он рассказывал о себе. Правда, каждый раз он рассказывает новую историю своей жизни.
Но на самом деле Адмирал был очень тихим и скромным юношей, до тридцати лет не курил, а пил очень мало.
Его беззаветная любовь – Белый Тигр – была прекрасной дамой из высшего общества. Он любил ее всей душой и относился к ней как истинный рыцарь – к даме сердца. Для него было немыслимо затащить ее в постель. Белый Тигр долго объясняла ему, что в жизни все наоборот, и что именно так и надо поступать.
Тигр все ему прощает: пьянку, уходы, Мата Хари. А когда Мата Хари стала охладевать к нему, Адмирал ушел к некой Эль-де. Та безумно его любила, давала деньги, каждый день лился рекой коньяк, хотя Адмирал просил водку. Собирались ее друзья, слушали Адмирала и называли его пророком. Они дожидались выезда за рубеж и нигде не работали.
Потом из Москвы стали доходить слухи о том, кто такой Адмирал на самом деле. Эльда тут же крестилась, а квартиру окропила святой водой. Тогда Адмирал вернулся к Белому Тигру.
– Да, странная у него жизнь, – произнес я.
– Я все смотрю на вас, – сказала Шахматная, отпив токайского, – и никак не могу понять, что же находится между вами?
– Между нами – дверь, – ответил Джи, – в которую можно войти.
– А вам не будет слабо, если я однажды рискну это сделать?
