Ж. Славинский - Заря Айваза. Путь к осознанности
— Можно я тебя обниму? — тихонько спросила она.
— Конечно. Только смотри, чтобы мои бунтарские идеи не заразили тебя!
Она поцеловала меня в обе щеки. Я почувствовал запах ее свежевымытых волос, тепло ее гладких щечек. Как жаль, что эта девушка неоднократно будет проигрывать глупышкам с пышным бюстом и крохотными мозгами. Такова жизнь.
Около остановки, где было всего четыре платформы, я купил «Политику» в одном из газетных киосков. Забирая деньги, продавец дружелюбно улыбнулся мне в ответ. Он тоже узнал про стычку со Стариком? Успев только посмотреть на заглавную страницу, я услышал голос:
— Доктор, доктор!
Женщина лет тридцати пяти, с симметричными чертами лица и серыми глазами, шла мне навстречу. Нельзя сказать, что цвет ее лица был свеж, но в то же время не было видно и следов макияжа, ее волосы цвета пшеницы были убраны в пучок. В Станисте бесполезно говорить, что ты не являешься врачом. Если в своей работе ты использовал какую угодно терапию, то это было свидетельством твоей принадлежности к врачебной братии. Она протянула мне руку и выдала на одном дыхании:
— Как только мы услышали, что вы уезжаете, я сразу же отправилась к вам домой... Мой отец хочет поблагодарить вас. Пожалуйста, задержитесь на чуть-чуть. Вы помните меня? Я Милана.
Она меня хотела поблагодарить? И тут я вспомнил. У нее была умственно отсталая сестра лет тридцати, с длинными тонкими руками, покрытыми темными волосами, с вогнутым лбом и выпирающей челюстью, как у неандертальца. Три месяца назад она привела сестру в мой кабинет и, стоя у двери и держа ее за руку, попросила меня кое о чем: «Я прошу вас об одном большом одолжении. Только вы можете мне помочь».
Ее умственно отсталая сестра дернула ей руку, затем что-то неясно простонала и, склонившись над моим столом, взяла меня за голову своими волосатыми руками и поцеловала меня несколько раз пухлыми губами, из которых сочилась слюна.
— Пожалуйста, пожалуйста, не расстраивайтесь, — поспешно пробормотала Милана, пытаясь оттащить сестру от меня. — Кая всего лишь хочет таким образом показать вам свою любовь. — Она обошла стол и вытерла платком слюну с моего лба и щек. Она снова взяла Каю за руку и посадила ее на стул рядом с собой.
— Знаете, она была в центре для умственно неполноценных людей, здесь, в Станисте. Все было хорошо: мы знали людей, присматривающих за ней, да и сами постоянно навещали ее. Затем центр закрыли, ну вы, наверное, знаете об этом, и ее перевели в Врбас. Это было просто ужасное место. — Она говорила с таким выражением лица, будто попробовала что-то отвратительное на вкус. — Некоторые агрессивные больные просто избивали ее...
— Я не понимаю, как я могу здесь помочь. — Я все еще ощущал слюну Каи у себя на лице. И не решался убрать ее, пока она смотрела на меня.
— Вы можете, доктор, вы можете помочь! От вас было бы достаточно написать на бумаге свою точку зрения, где бы говорилось, что Кае требуется домашний уход. Пожалуйста. Мы бы получили финансовую помощь, и она могла бы остаться с нами. Из нас шестерых в семье работает только отец. Мои сестры и я позаботимся о ней. — Она говорила очень быстро, будто боялась, что я вот-вот уйду из кабинета. — Вы сами видели, как она подошла к вам. Отец сказал, что доктор может помочь нам оставить ее дома. Кая возлагает все свои надежды только на вас.
После некоторого замешательства я все же изложил свои заключения на бумаге. Я чуть приукрасил информацию по поводу уровня ее умственного развития и настоял на том, чтобы ей оказывали уход дома... И теперь я должен был пойти к ним домой и выслушивать их слова благодарности.
— Извини, Милана, но я и вправду тороплюсь, — сказал я, — мой автобус подъедет с минуты на минуту.
— Но пожалуйста, — умоляюще говорила она. — Я не могу показаться отцу без вас. Мы слышали, что вы потеряли работу из-за того, что защищали таких людей... как наша Кая. Отец говорит, что вы единственный нормальный человек в этом центре. У всех остальных управляющих попросту нет сердца и души...
Отец семейства был у соседей, когда мы вошли в дом, и младший брат Миланы сразу же побежал за ним. Они усадили меня в старое кресло, предложили кофе и расселись вокруг.
— Не беспокойтесь, — промолвила Милана, — наш крестный отвезет вас до Белграда на своей машине, вы приедете туда раньше автобуса.
Поначалу я чувствовал некоторое напряжение в разговоре, но спустя некоторое время стал вести себя непринужденно.
— Народ в Станисте говорит, что в этом центре очень плохо обходятся с детьми, обделенными разумом от Бога, — заявила их мать, женщина с темным иссохшим лицом, на голове которой был повязан черный шарф. Ее внешность говорила об истощенности организма — она родила умственно неполноценную дочь и была вынуждена нести это бремя до самой смерти, но несла она его с великодушием бедняка, жертвуя каждую минуту своей жизни во имя своей дочери. Я уже собирался сказать, что это не так, но тут Милана нерешительным голосом произнесла:
— Говорят, что сотрудники из вашего центра отвозят эти несчастные души на автобусах в дальние города: Скопье, Сараево и так далее... Они дают им билет в один конец, и если эти бедные создания еще что-то в состоянии понимать, то сразу же говорят им, что кто-то на другом конце ждет их. Они дают им в руки буханку хлеба, кормят какими-то обещаниями и избавляются от них.
Такое происходило на самом деле. Секретарь муниципалитета настоял на такой процедуре, оправдывая ее тем, что другие муниципалитеты поступают точно таким же образом. Некоторых из тех, кого отправляли на автобусах, находили на нашей остановке в довольно измотанном состоянии. А некоторым таким образом удалось несколько раз побывать в Югославии. Люди в центре называли такую процедуру «туризмом для отсталых».
Я решил расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, так как начал ощущать неприятное давление на горло. И в этот же момент задел локтем чашку с кофе, стоявшую на подлокотнике. Она полетела вниз и разбилась об пол. Это была старая керамическая чашка, вся поцарапанная изнутри от стольких лет мытья. Мне было неловко, я чувствовал себя болваном в этом скудном достатками доме.
— Простите, пожалуйста, — сказал я, — мне очень жаль... — Приятное чувство, которое было все время со мной, исчезло на какое-то мгновение.
— Ничего страшного, — сказала в ответ Милана, — не беспокойтесь, это пустяк.
— Я сварю еще кофе, — подхватила мать и поспешно отправилась к плите.
Младшая сестра в выцветших джинсах и бесцветной шерстяной вязаной кофточке быстро вытерла разлившийся кофе и даже улыбнулась мне. Взволнованная Кая начала что-то невнятно бормотать и подергивать руку сестры. В отличие от меня, члены семейства прекрасно понимали, что она пыталась сказать. Младшая сестра в джинсах что-то прошептала ей на ухо, показывая пальцем сначала на меня, а потом на дверь. Смеялись все за исключением матери, которая, покачав головой, сказала:
— Не пугайте бедняжку.
— Весна подшутила над Каей, — объяснила мне Милана, — она сказала, что когда вернется отец, то побьет вас за разбитую чашку. Только не злитесь, мы так иногда шутим над ней. Она как ребенок.
Вторую чашку с кофе я держал уже в руках. «Интересно, когда же придет отец», — думал я и заметил, что все еще обеспокоенная Кая села на старинный сундук, стоявший около двери, обхватив коленки своими худыми руками. В таких сундуках жители Бачки обычно хранили щепки для розжига. Она пристально смотрела на дверь, как собака, учуявшая возвращение хозяина. Я думал, что у нее не было ни чувств, ни разума, я думал, что она воспринимала окружающий ее мир инстинктивно. Но я ошибался, как и в те многие моменты, когда пытался выступать в роли эксперта в области человеческой души.
Послышался чей-то кашель, кто-то, скорее всего, пытался откашляться, и через мгновение в дверях показался крупный мужчина с выразительными усами. Рядом с ним стоял худощавый человек с орлиным носом, который, оглядев комнату, уставился на меня.
— А вот и отец! — воскликнула Милана, указывая пальцем на крупного мужчину. Отец с распростертыми объятьями направился в мою сторону, будто хотел обнять меня, но через мгновение к нему подбежала Кая и повисла у него на руках, издавая какие-то быстрые горловые звуки. Он остановился, удивленно посмотрел на нее, а потом на меня. В это время тон, с которым разговаривали сестры Каи с братом, больше не выражал веселья, в нем появилось некое сочувствие.
— Боже мой, как же она хороша, — обратилась ко мне Милана. Ее глаза заблестели, подбородок задрожал, словно она хотела заплакать. — Как же она признательна вам, как же она вас любит! Знаете, что только что она сказала отцу?
Я тихонько пожал плечами.
— Она сказала, что это она разбила чашку, и попросила отца не бить ее за этот проступок.
Прикрыв рот и подбородок рукой, она добавила:
— Таким способом она благодарит вас за то, что вы сделали для нее. Она многого не понимает, но она знает, что такое пожертвовать собой ради другого.
