Мадджхима Никая - Сиддхартха Гаутама
«Ни в чём, госпожа».
«Ни в чём, проклятая девка, и всё же ты встала так поздно днём!»
И она была злой, недовольной, и недовольно ворчала. И тогда служанка Кали подумала: «В действительности оно так, что хотя моя госпожа не проявляет злости, всё же, она на самом деле присутствует в ней, а не отсутствует. Именно потому, что моя работа аккуратна, моя госпожа не проявляет злости, хотя на самом деле она присутствует в ней, а не отсутствует. Что если я ещё немного проверю свою госпожу?»
И тогда служанка Кали встала ещё позже днём. Господа Ведехика сказала: «Эй, Кали!»
«Что, госпожа?»
«В чём дело, почему ты встала ещё позже днём?»
«Ни в чём, госпожа».
«Ни в чём, проклятая девка, и всё же ты встала ещё позже днём!»
И она была злой, недовольной, взяла скалку и треснула ей по голове, разбив ей голову. И тогда служанка Кали со струящейся по разбитой голове кровью, донесла на свою госпожу соседям: «Посмотрите, дамы, на великодушную работу госпожи! Посмотрите, дамы, на смиренную работу госпожи! Посмотрите, дамы, на спокойную работу госпожи! [Посмотрите] насколько она становится злой и недовольной своей единственной служанкой из-за того, что та встаёт поздно. Как она могла взять скалку, треснуть её по голове и разбить ей голову?» И тогда позже о госпоже Ведехике распространилась дурная молва: «Госпожа Ведехика грубая, госпожа Ведехика жестокая, госпожа Ведехика безжалостная».
Точно также, монахи, [бывает так, что] некий монах неимоверно великодушен, неимоверно смиренен, неимоверно спокоен до тех пор, пока неприятные течения речи не дойдут до него. Но когда неприятные течения речи доходят до него, то вот тогда и можно понять насколько этот монах действительно добрый, мягкий, спокойный.
Тот, кому легко делать замечания
Я не называю монаха тем, кому легко делать замечания, [в том случае], если ему легко делать замечания, и он делает так, что ему легко делать замечания, только лишь ради получения одеяний, еды, жилища, необходимых для лечения вещей. И почему? Потому что этому монаху не легко делать замечания, и он не делает так, что ему легко делать замечания, когда он не получает одеяний, еды, жилищ, необходимых для лечения вещей. Но когда монаху легко делать замечания, и он делает так, что ему легко делать замечания, потому что он уважает, чтит, почитает Дхамму, то его я называю тем, кому легко делать замечания.
Поэтому, монахи, вот как вы должны тренироваться: «Нам будет легко делать замечания, и мы будем делать так, что нам будет легко делать замечания, потому что мы уважаем, чтим, почитаем Дхамму». Вот как вы должны тренироваться, монахи.
Пять течений речи
Монахи, есть эти пять течений речи, которые другие могут применить, чтобы обратиться к вам. Их речь может быть
* сказанной в подходящий момент или в неподходящий,
* истиной или неправдой,
* мягкой или грубой,
* связанной с благом или с вредом,
* сказанной с доброжелательностью или с внутренней злобой.
Когда другие обращаются к вам, их речь может быть сказанной в подходящий момент или в неподходящий. Когда другие обращаются к вам, их речь может быть истиной или неправдой… с внутренней злобой. Поэтому, монахи, вот как вы должны тренироваться: «На наши умы [это] не будет оказывать влияния, мы не будем говорить плохих слов. Мы будем пребывать сострадательными к ним, желать им благополучия, с доброжелательным умом, без внутренней злобы. Мы будем пребывать, распространяя к этому человеку ум, наделённый доброжелательностью, и, начиная с него, мы будем пребывать, наполняя и охватывая весь мир умом, насыщенным доброжелательностью — обильным, обширным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности». Вот как вы должны тренироваться, монахи.
Представьте, монахи, как если бы пришёл человек с мотыгой и корзиной и сказал: «Я сделаю так, что эта великая земля будет без земли». Он бы копал тут и там, разбрасывал почву тут и там, плевал бы тут и там, мочился бы тут и там, говоря: «Ну будь же без земли! Будь же без земли!» Как вы думаете, монахи, мог бы этот человек сделать так, чтобы эта великая земля была бы без земли?»
«Нет, Учитель. И почему? Эта великая земля глубока и безмерна. Непросто сделать так, чтобы она была бы без земли. Со временем этого человека ждала бы лишь усталость и досада».
«Точно также, монахи, есть эти пять течений речи… {119} …мы будем пребывать, наполняя и охватывая весь мир умом, подобным земле — обильным, обширным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности». Вот как вы должны тренироваться, монахи.
Представьте, монахи, как если бы пришёл человек с [красками] — малиновой, [цвета] куркумы, индиго, кармина, и сказал: «Я нарисую картины на пустом пространстве, заставлю их появиться [на нём]». Как вы думаете, монахи? Мог бы этот человек нарисовать на пустом пространстве, заставить их появиться [на нём]?»
«Нет, Учитель. И почему? Потому что пустое пространство бесформенное и не-проявляющееся. Непросто нарисовать картины там или же заставить картины проявиться там. Со временем этого человека ждала бы лишь усталость и досада».
«Точно также, монахи, есть эти пять течений речи… …мы будем пребывать, наполняя и охватывая весь мир умом, подобным пустому пространству — обильным, обширным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности». Вот как вы должны тренироваться, монахи.
Представьте, монахи, как если бы пришёл человек с пылающим травяным факелом и сказал: «Я нагрею и сожгу воду в Ганге этим пылающим травяным факелом». Как вы думаете, монахи? Мог бы этот человек нагреть и сжечь воду в Ганге этим пылающим травяным факелом?»
«Нет, Учитель. И почему? Потому что река Ганг глубока и безмерна. Непросто нагреть её или сжечь пылающим травяным факелом. Со временем этого человека ждала бы лишь усталость и досада».
«Точно также, монахи, есть эти пять течений речи… …мы будем пребывать, наполняя и охватывая весь мир умом, подобным реке Ганг — обильным, обширным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности». Вот как вы должны тренироваться, монахи.
Представьте, монахи, как если бы сумку из кошачьей шкуры натирали, тщательно натирали, очень тщательно натирали, [и она была бы] мягкой, шелковистой, не имеющей шуршания, не имеющей потрескивания. И пришёл бы человек с палкой или с глиняным черепком и сказал: «Вот эта сумка из кошачьей шкуры, которую натирали… Я сделаю так, что она зашуршит и затрещит». Как вы думаете, монахи? Мог бы этот человек заставить её шуршать и трещать палкой или глиняным
