Путь Дзэн - Уотс Алан
Наша проблема состоит в том, что сила мысли позволяет нам создавать символы вещей вне самих вещей. Так возникает символ меня самого, символ чего-то, отличного от меня. И поскольку намного легче познать символ, чем реальность, поскольку символ гораздо устойчивей, чем факт, мы постепенно начинаем отождествлять себя с собственным представлением о себе самом. Так возникает субъективное ощущение «я», «обладающего» умом, внутренне обособленного субъекта, на который накатываются переживания. Дзэн, с присущим ему акцентированием конкретного, указывает, что наше драгоценное «я» — это не более чем идея, полезная и разумная пока мы относимся к ней как к идее. Но эта идея становится губительной, если мы отождествляем её со своей истинной природой. Так возникает неестественная скованность определённого вида самосознания, когда мы осознаём несоответствие или конфликт между своим представлением о себе, с одной стороны, и конкретным, непосредственным ощущением себя, с другой.
Когда перестаёшь отождествлять себя с представлением о самом себе, — любые взаимоотношения между субъектом и объектом, познающим и познаваемым, подвергаются внезапной и решительной перемене. Они становятся действительной взаимосвязью, единством, в котором субъект создаёт объект в той же степени, в какой объект создаёт субъект. Познающий уже не ощущает себя отдельным от познаваемого, переживающий не ощущает себя отдельным от переживания. Соответственно, представление о том, что «от» жизни надо что-то «взять», «из» опыта — что-то извлечь, кажется теперь бессмысленным. Иными словами, становится совершенно ясно, что в конкретной реальности у меня нет «я», отличного от совокупности всех тех вещей, которые я сознаю. Это и есть учение Хуа-янь (Когон), Доктрина алмазного ожерелья ши ши ву ай (по-японски джи джи му ге), согласно которой в каждом камне ожерелья отражаются все остальные.
Ощущение субъективной обособленности связано также с нашей неспособностью увидеть относительность произвольного и непроизвольного действий. Эту относительность легко ощутить, если понаблюдать за собственным дыханием. Достаточно небольшого изменения точки зрения, чтобы от ощущения «я дышу» перейти к ощущению «мне дышится». Мы считаем свои действия произвольными, когда они являются следствием принятого решения, и непроизвольными, — когда они происходят без такого решения. Но если бы сами решения были произвольными, то каждому решению должно было бы предшествовать решение принять это решение, и возникла бы бесконечная цепь, чего, к счастью, не происходит. Как ни странно, если бы для того, чтобы решить, нам приходилось принимать решение, тогда мы не были бы свободны в своих решениях. Мы свободны в них именно потому, что это решение в нас «случается». Мы просто решаем, не имея ни малейшего представления о том, как это происходит. Собственно говоря, это действие не является ни произвольным, ни непроизвольным. «Понять» эту относительность — означает претерпеть ещё одну глубокую трансформацию своего переживания в целом, и теперь переживание можно описать так: «Я чувствую, что всё, что происходит, зависит от моих решений». Или иначе: «я чувствую, что всё, в том числе и мои решения, происходит совершенно спонтанно, само собой. Таким образом решение — самое свободное из всех моих действий — рождается внутри меня, как, скажем, икота, или происходит вне меня, как пение птицы».
Такой способ видения жизни ярко описан одним из современных учителей Дзэн, покойным Сокей-ан Сасаки:
Однажды я стёр в своём уме все понятия. Я отбросил все желания, отказался от всех слов, которыми я мыслил, и остался в покое. Я чувствовал себя как-то странно — как будто меня куда-то протаскивают, или меня коснулась какая-то неизвестная мне сила… и вдруг! — я вошёл. Я потерял ощущение границ своего физического тела. Конечно, у меня оставалась кожа, но чувствовал я себя стоящим в центре вселенной. Я что-то говорил, но слова уже потеряли своё значение. Я видел людей, подходивших ко мне, но все они, казалось, были одним и тем же человеком… И этот человек был я! Я никогда не знал этого мира. Прежде я думал что был создан, но теперь я вынужден был изменить своё мнение: я никогда не был создан; я был вселенной; никакого конкретного господина Сасаки не существовало.[61]
Может показаться, что человек, осознавший, что его представление о себе — это не он сам, тем самым освобождается от субъективного разделения мира на «я» и «моё переживание» и обнаруживает истинную взаимосвязь между «я» и «внешним» миром. Личность, с одной стороны, и мир, с другой, — это не более, чем абстрактные границы или термины, описывающие конкретную реальность, которая находится «между» ними, как конкретная монета находится «между» абстрактными евклидовыми поверхностями двух её сторон. И реальность всех «неразрывных противоположностей» — жизни и смерти, добра и зла, наслаждения и боли, приобретения и потери — это то самое «между», для выражения которого у нас нет слов.
Отождествление человека со своим собственным представлением о себе создаёт у него обманчивое и ненадёжное ощущение постоянства. Ведь это представление относительно постоянно, так как опирается на тщательно отобранные воспоминания из прошлого, воспоминания, которые имеют фиксированный и охраняющий характер. Общественное соглашение поощряет человека связывать представление о себе со столь же абстрактными, чисто символическими ролями и стереотипами, что помогает ему сформулировать о себе понятие вполне чёткое и понятное для окружающих. Но по мере того, как он отождествляет себя с этими твёрдыми представлениями, он чувствует, что «жизнь летит мимо» всё быстрее и быстрее, — по мере того, как он стареет. Его представления становятся прочнее, всё больше обрастают воспоминаниями. И чем сильнее он цепляется за мир, тем яснее осознаёт, что вся жизнь в движении и изменении.
Однажды Ма-цзу и По-чан во время прогулки заметили пролетавшую мимо стаю диких гусей.
— Что это? — спросил Ма-цзу.
— Это дикие гуси, — сказал По-чан.
— Куда они летят? — спросил Ма-цзы. По-чан ответил: «Они уже улетели». Вдруг Ма-цзу схватил По-чана за нос и скрутил его так, что тот вскрикнул от боли.
— Как, — воскликнул Ма-цзу, — могли они улететь?!
В этот миг По-чан достиг просветления. [8]
Относительность времени и движения является одной из основных тем сочинения Догена «Шобогэндзо», в котором он пишет:
Когда наблюдаешь берег из плывущей лодки, кажется, что берег движется. Но стоит приглядеться к самой лодке, как станет ясно, что движется она, а не берег. Когда мы наблюдаем вселенную в сумятице ума и тела, нам по ошибке кажется, что наш ум постоянен. Но если мы действительно практикуем (Дзэн) и возвращаемся к самим себе, мы понимаем, что это заблуждение.
Если дрова превращаются в пепел, они никогда снова не станут дровами. Но это совсем не значит, что то, что теперь — пепел, раньше было дровами. Следует понять, что согласно буддийскому учению дрова остаются дровами… Существуют этапы более ранние и более поздние, но эти этапы чётко разграничены.
То же самое с жизнью и смертью. Мы, буддисты, говорим: Нерождённый есть Неумирающий. Жизнь — это состояние времени. Смерть — это состояние времени. Они относятся друг к другу, как зима и весна, но буддисты не считают, что зима превращается в весну, или что весна превращается в лето.[62]
Этот отрывок — попытка Догена описать то странное ощущение вневременных мгновений, которое возникает у человека, переставшего сопротивляться потоку событий; это особого рода неподвижность и самодостаточность каждого из мгновений времени, которые воспринимает ум, как бы плывущий вместе с ними, не пытающийся схватить их. Подобного же рода ощущение описывает Ма-цзу:
Сутра утверждает: это тело — всего лишь группа элементов, соединившихся для его создания. Когда оно возникает, возникают только эти элементы. Когда оно прекращается, прекращаются только эти элементы. И когда эти элементы возникают, не говори: «Я возникаю», а когда они исчезают, не говори: «Я исчезаю». Так же дело обстоит и с нашими мыслями (или переживаниями): предшествующими, последующими и между ними: мысли следуют друг за другом, не связанные друг с другом. Каждая из них абсолютно спокойна. [2]
