Чогьям Трунгпа Ринпоче - Безумная мудрость

Ответ: Дело, в общем-то, не в подчинении времени и не в его влиянии. Дело в обнаружении вне-временья. Если перевести это на более простой язык, можно сказать «контроль над временем».

Вопрос: Вы несколько раз подчёркивали, что Падмасамбхава ничему не учился, но в некотором смысле всё знает. Я не понимаю, почему мы не можем смотреть на него как на обычного человека, который, подобно любому из нас, на разных этапах изучал разные вещи.

Ответ: Мы можем относиться к своим собственным этапам точно так же. Процесс нашего духовного развития — как бы вы его ни называли — это скорее процесс «раз-учения», нежели процесс накопления опыта. Стиль Падмасамбхавы — это раскрытие, «раз-учение», устранение проявленных оболочек слой за слоем.

Вопрос: Процесс разоблачения или «раз-учения» похож на ряд последовательных смертей. Почему он должен быть таким болезненным? Почему он не может походить на освобождение, несущее радость?

Ответ: Ну, это и есть радость — просто мы слишком много сетуем и жалуемся. Мы легче осознаём непроглядность тьмы, чем яркость света.

Вопрос: Похоже, правильное отношение к смерти подразумевает отсутствие стратегии. Необходимо ли оставить страхи, чтобы освободиться от стратегий? Можно ли просто взаимодействовать со своим страхом?

Ответ: На самом деле страх — очень интересная вещь. В нём, наряду со свойством слепой паники, есть проницательность. Так что, похоже, если вы оставите надежду чего-либо достичь, то, прислушиваясь к страху, вы будете настраиваться на прозрение. Искусные средства спонтанно возникают из самого страха, так как страх, по-видимому, очень находчив. По сути, он является противоположностью безнадёжности. Но в страхе также присутствует элемент паники, а также качество немоты и глухоты — знаете, когда просто делаешь, что можешь. И всё же страх без надежды обладает проницательностью.

Вопрос: Проницательность страха заключается в том, что он обнаруживает свою причину?

Ответ: Не только. В нём есть и интуитивный аспект, выходящий за пределы чистых логических заключений. В нём есть спонтанно существующая находчивость.

Вопрос: Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Ответ: Когда вы устанавливаете контакт с собственным страхом, вы понимаете, что уже прыгнули, вы уже в воздухе. Вы осознаёте это и становитесь находчивыми.

Вопрос: Но разве это уже не происходит с нами — разве наша находчивость не появляется из ниоткуда?

Ответ: Мы не осознаём, что мы уже в воздухе.

Вопрос: Ринпоче, вы говорите, что страх без надежды был бы разумным. Можно ли сказать то же о других сильных эмоциях?

Ответ: Надежда и страх лежат в основе всех остальных эмоций. Надежда и страх представляют собой подобие маятникового устройства — тянущее и толкающее качество двойственности, на котором основаны все эмоции. Они являются его различными аспектами. Все они сделаны из надежды на что-то и страха перед чем-то, они притягивают и привлекают или отталкивают.

Вопрос: Страх — это также желание того, чего вы боитесь?

Ответ: Да, так и есть. Но когда вы понимаете, что нет ничего, чего можно было бы желать (вы ведь знаете, что желание — это аспект надежды в страхе), когда вы осознаёте это, тогда вы оказываетесь один на один со своим страхом, вы перед ним беззащитны.

Вопрос: То есть вы просто соприкасаетесь со страхом без надежды. Но как это сделать?

Ответ: Это взаимоотношения без ответной реакции. В таких отношениях ситуация автоматически обостряется или проясняется.

Вопрос: Можно ли применить аналогичный подход к гневу? Когда я злюсь, вместо того чтобы выражать или подавлять гнев, могу ли я просто поддерживать контакт с ним? Я останавливаю гнев и просто обращаюсь к мыслительному процессу?

Ответ: Вы не останавливаете гнев, вы и есть гнев. Гнев просто присутствует так, как есть. Это создание связи с гневом. Тогда гнев становится отчётливым, ненаправленным и переходит в энергию. Идея взаимодействия с ним не имеет ничего общего с направлением гнева на другого человека. По-тибетски это называется ранг сар шаг, то есть «оставь это на своём месте». Позвольте гневу остаться на своём месте.

Учение: Я всё еще не понимаю, как следует общаться с умирающим человеком.

Ответ: Понимаете, смерть — это очень реальное ощущение. Обычно мы не соприкасаемся с ощущением реальности. Если в нашей жизни происходит несчастный случай или что-то подобное, мы не рассматриваем его как реальный опыт, даже если он причиняет нам боль. Он реален только в связи с болью и физическим ущербом, в остальном же он нереален, поскольку, сталкиваясь с ним, мы сразу же думаем о том, что всё могло быть иначе. Всегда возникает мысль о первой помощи или других спасительных аспектах ситуации. Если вы говорите с умирающим человеком или его родственником, вы должны донести до них идею о том, что смерть — это реальное переживание, а не просто шутка, после которой человек ещё может поправиться. Люди часто говорят умирающему что-то вроде: «Жизнь сама по себе — это большой розыгрыш. Великие святые говорили, что всё это нереально. Жизнь нереальна. Да и вообще, что такое смерть?». Пытаясь применить подобный подход, мы сами начинаем нервничать и не можем передать умирающему ничего, кроме своей нервозности. Мы должны помочь умирающему понять, что смерть реальна.

Львиный Рык

Мы рассмотрели понятие безвременья, или вечности. Теперь нам следовало бы заглянуть ещё глубже. Преодоление или выход за пределы опыта приводит нас к чему-то совершенно недвойственному. Можно назвать это разумностью. Аспект Падмасамбхавы, известный как Ньима Озер, проявил разумность по отношению к концепции времени, а также к идеям или опыту, связанному с духовными достижениями. Мы рассмотрели его пример и теперь можем двигаться дальше и поговорить о другом аспекте Падмасамбхавы — Шакья Сенге, или о Падмасамбхаве как будде.

Принцип, связанный с этим аспектом Падмасамбхавы, заключается в следующем: как только человек преодолел чувство обретения чего-либо в относительном мире, он должен двигаться дальше и установить отношения с полной и абсолютной разумностью, с пробуждённым состоянием ума. Шакья Сенге, Падмасамбхава как будда, связан именно с этим. Шакья Сенге — будда не в хинаянском, а в махаянском смысле. Махаянский стиль Падмасамбхавы связан с львиным рыком, который в учении Махаяны символизирует провозглашение учения шуньяты, абсолютной разумности. Таким образом, этот аспект Падмасамбхавы связан с выражением предельного здравомыслия.

Вы можете спросить: «Как это абсолютное здравомыслие может пойти дальше преодоления концептуальности и чувства переживания? Разве есть что-то большее, чем это? Разве этого недостаточно?» В этот момент возникает нечто более тонкое. Преодоление концептуальности мышления и переживаний — это шаг к провозглашению победы. Сначала вы должны победить врага и только потом провозгласить победу над ним. В провозглашении, которое называется львиным рыком, Падмасамбхава как будда придаёт особую выразительность этому здравомыслию. Львиный рык рассматривается не как вызов, а как украшение. Это не вызов, связанный с тем, завершён ли процесса завоевания или нет. Скорее, когда вы уже достигли победы, она создаёт ощущение наличия хороших новостей. Провозглашение этих хороших новостей и есть львиный рык.

В связи с жизнью Падмасамбхавы хорошие новости — это абсолютно благие новости. Это хорошие новости о том, что в духовном путешествии никогда не было необходимости. Путешествие уже завершено, поэтому нет смысла искать или пытаться обрести новые озарения. Ненужность духовного путешествия — это хорошая новость. Это львиный рык. Это гораздо больше того, о чём говорят сутры Махаяны. Сутры Махаяны говорят о достижении совершенного здравомыслия через осознание того, что форма — есть пустота, а пустота — есть форма и т. д. Но львиный рык, о котором мы говорим, нечто гораздо большее. Его превосходство в том, что абсолютно благие новости не зависят от победы. Они абсолютны.

Каков стиль проявления безумной мудрости Падмасамбхавы в данном контексте? Падмасамбхава — вселенский монарх, глядящий на яны учений сверху вниз, а не снизу вверх.

Есть история о том, как Падмасамбхава учился у Ананды, помощника и ученика Будды. Ананда посвятил его в бхикшу, и он достиг понимания учения Будды. Падмасамбхава относился к Ананде, последователю Будды, скорее как к гуру, нежели как к настоятелю. Это важное различие. Он относился к нему как к гуру, а не как к мастеру винаи (монашеской дисциплины), источнику информации, профессору или к учителю в обычном смысле. Поскольку Ананда был держателем прямой линии передачи, восходящей к Будде, работа с ним подразумевала прямые отношения с учениями.