Маргарита Альбедиль - Буддизм: Религия без Бога
Распространение буддизма в Шри-Ланке связано и с перенесением туда ветви дерева бодхи, под которым Будда достиг просветления. Эта ветвь считалась равнозначной самому дереву как символу буддизма. Согласно легенде, ветвь сама отделилась от него, поскольку к священному дереву нельзя прикасаться ножом, и в момент отделения ветви у нее выросли корни и ствол, на котором появилось пять ветвей с пятью плодами на каждой из них. Листья и цветы при этом испускали шестицветное сияние, озарявшее все мироздание.
В момент отделения ветви от ствола Ашока велел расчистить дорогу к дереву длиной в семь йоджан[2]. Царь приблизился к нему во главе армии, состоящей из четырех подразделений, растянувшейся на семь йоджан в длину и занявшей три йоджаны в ширину. Что же касается самой ветви священного дерева, то ее поместили в золотую вазу, и в таком виде она семь дней пребывала в области снегов. А потом ее везли морем на остров, и четыре кшатрия, сопровождавшие ветвь в пути, окропляли ее из восьми золотых ваз и из восьми серебряных. Сам же царь шел по суше и через семь дней встретил корабль с ветвью в порту Тамалитти. Еще через семь дней боги, наги и люди прибыли поклониться ветви, и Ашока устроил по этому случаю семидневное празднество.
Ланкийский царь Деванампиятисса, получив ветвь, три дня поклонялся ей, а Ашока трижды обошел дерево и поклонился восьми странам света. При закладке ступы, являющейся символом мирового древа, те же восемь золотых и серебряных ваз заложили по восьми сторонам света. Отметим попутно, что это дерево существует до сих пор и даже продолжает плодоносить, оставаясь живым религиозным памятником, хотя его возраст исчисляется более чем двумя тысячами лет.
Другими буддийскими святынями на Ланке стали правая ключица Будды и чаша для сбора подаяний, будто бы также принадлежавшая самому Будде. Эта чаша, хранившаяся в царском дворце, со временем стала считаться символом защиты государства. Позже им стала другая реликвия — зуб Будды.
Кто такой архат?
В 80-х гг. до н. э. на Шри-Ланке был письменно зафиксирован буддийский тхеравадинский канон. Это времд и считают периодом оформления тхеравады. Но примерно тогда же начали появляться и первые махаянские сутрцг, так что тхераваду и махаяну разделяет во времени не такой уж большой период. Поэтому было бы неправильным думать, что тхеравада ближе к начальному буддизму, чем махаяна, и полагать последнюю исключительно поздним и искаженным явлением в буддизме.
Главные отличия южного, тхеравадинского, и северного, махаянского, буддизма — в разных представлениях о природе Будды, о цели буддийского пути и об идеальной личности.
По учению тхеравады, Будда до ночи просветления был самым обычным человеком, но наделенным великими религиозными добродетелями, поскольку он и до этого совершенствовался в течение многих жизней. Но после пробуждения-бодхи Сиддхартха Гаутама перестал быть человеком и стал Буддой, Пробужденным, свободным от сансары и достигшим нирваны. Он не бог и не какое-либо другое сверхъестественное существо, а потому нет никакого смысла ему молиться, просить о помощи и приносить дары его изображениям. Он лишь указал путь духовного совершенствования, а стать на него и двигаться по нему — дело самого человека. Поклонение Будде — не более чем долг памяти великому духовному учителю; оно необходимо людям для обретения религиозных заслуг, но не Будде. Каждый буддист-монах, следующий наставлениям Будды и соблюдающий предписанные правила поведения, может достичь того же, чего достиг Будда.
Конечным идеалом в тхераваде является архат, «достойный», святой монах, своими собственными усилиями достигший главной цели благородного восьмеричного пути, нирваны. Но прежде чем достичь этой цели, нужно пройти несколько этапов, выделенных уже в раннебуддийской южной традиции. Человек, находящийся на первом этапе пути духовного развития, в южном буддизме называется «вступивший в поток»; ему предшествует этап «человека из толпы». Вступление в поток означает постижение четырех благородных истин и неуклонное следование восьмеричному пути. Далее идут «те, кто вернется однажды» и «невоз-вращающиеся», то есть те, кому еще предстоят рождения на уровне мира желаний, и те, кто на этом уровне больше рождаться не будет, но может появляться в иных мирах. Венец пирамиды — архат, освободившийся от всех омрачающих сознание аффектов, выпутавшийся из сансарных тенет и достигший нирваны. Образ водного потока здесь неслучаен: в аналитической психологии установлено, что символ воды связан с бессознательным.
В «Вопросах Милинды» люди, находящиеся на разных стадиях духовного пути, уподоблены стволам бамбука. «Человек из толпы» похож на срубленный бамбук, весь переплетенный молодыми побегами и ветвями. Тащить такой ствол сквозь заросли очень трудно; так же трудно и медленно разворачивается мысль «человека из толпы». «Вступивший в поток» подобен стволу бамбука, очищенному от ветвей, но не полностью, а только до высоты третьего узла, поскольку он освободился лишь от некоторой части мирских пут. Чем дальше продвигается человек на духовном пути, тем меньше остается ветвей и листьев на стволе бамбука, которому он уподобляется. И, наконец, святые сравниваются со стволами, полностью очищенными от ветвей и лиан, поскольку они свободны от всех аффектов.
В некоторых буддийских текстах стадии духовного роста человека сравниваются с действиями ловца слонов. Сначала он натыкается в джунглях на слоновий след, потом идет по этому следу; ищет место, где слон точил бивни, и наконец встречает самого слона. Так и человек: вначале он слышит об учении Будды, хочет его понять и ищет наставлений; потом встречает Будду, следует его наставлениям и осуществляет духовную цель.
Ясно, что реализовать главную цель и стать архатами могут лишь монахи. Мирянам же остается только улучшать свою карму и надеяться на то, что в каком-нибудь будущем рождении и они станут достойными принять монашеские обеты и следовать благородному восьмеричному пути. Монахи никогда особенно не стремились вовлекать мирян в жизнь сангхи, как никогда не вели активной миссионерской деятельности. По этой причине буддизм тхеравады распространился в тех странах, которые находились под влиянием индийской культуры, то есть в Южной и Юго-Восточной Азии, за исключением Вьетнама, судьба которого тесно переплелась с судьбой Китая.
ГЛАВА 4
НА БЛАГО ВСЕГО ЖИВОГО
Сколько тел у Будды?
В одной буддийской притче рассказывается о том, что у некоего богатого человека были маленькие дети, которых он очень любил. Как-то раз он отправился на ярмарку и пообещал им привезти подарки. Вернувшись, он с ужасом увидел, что его дом объят пламенем, а дети как ни в чем не бывало продолжают играть в горящем доме. Отец закричал им: «Скорее бегите оттуда, иначе вы погибнете!» Но неразумные малыши не понимали, что значит «сгореть» и «погибнуть», и продолжали беззаботно играть. Тогда он сказал: «Бегите ко мне, я привез вам красивые игрушки!» Дети бросились к отцу и таким образом спаслись от неминуемей смерти, а он подарил им три драгоценных колесницы.
Иносказания этой притчи прозрачны. Отец детей, хозяин дома — не кто иной, как Будда, а дети — это люди, беспечно проводящие жизнь, играя в доме, объятом пламенем страданий сансарного мира. Будда бесконечно любит их, как родной отец любит своих детей. Чтобы спасти эти неразумные создания, он прибегает к различным уловкам, то есть методам, обещая разные игрушки, и в конце концов дарит им три колесницы — три пути освобождения от сансары. Правда, в конце жизненного пути Будда будто бы провозгласил, что нет трех колесниц, а есть одна — колесница Будды, буддаяна. Но все же принято выделять три колесницы в этой религии. О первой из них, хинаяне, или тхераваде, шла речь в предыдущей главе; о третьей, ваджраяне, будет рассказано в следующей.
Вторая колесница, махаяна, «великая», или «большая колесница», выросла из течения махасангхиков, второй большой группы после стхавиравадинов, образовавшейся после первого крупного раскола общины. Ее приверженцы сравнивали учение тхеравады с отдыхом на пути, а свое — с конечным пунктом на этом пути. Оба направления складывались в ранний, так называемый сектантский период буддизма, и оформились почти одновременно, примерно в I в. н. э. Сами буддисты возводят появление всех основных направлений своей религии к проповедям исторического Будды. Далай-лама пишет, что Будда после достижения просветления произнес «три разные проповеди в различных местах той части Индии, которая сейчас называется Бихаром», и адресованы они были последователям будущих трех разных «колесниц».
Махаяна в ходе борьбы за массы своих приверженцев завоевывала жизненное пространство в диспутах с тхерава-дой, индуизмом и местными народными верованиями. Для каждого оппонента у нее было приготовлено свое оружие. В полемике с индуизмом активно использовались сутры, возвеличивавшие будд всех времен, а также мантры, свидетельствующие о сверхъестественных возможностях учителей махаяны. Что же касается народных религиозно-мифологических представлений, то махаяна попросту вбирала их в себя по мере распространения в других странах.
