Уильям Голдинг - На край света (трилогия)
– Так точно, сэр. В это время помощник боцмана…
Я схватил Виллиса за рукав и прошептал:
– За полчаса до рассвета начинаются навигационные сумерки.
– А то я не знаю! Думаете, совсем дурной?
Да, малый явно не располагал к дружескому общению. Я уж собрался отпустить его, как на шканцах появилась группа людей, среди которых был и Чарльз. На корму принесли кучу всякого добра, в том числе подвязанный к тяжелой рее парус, железную чушку (такую увесистую, что ее тащили три человека) и мотки толстенного троса.
– Эдмунд! Вы до сих пор не спите!
– Как видите. А вы – вы когда-нибудь отдыхаете? Что это у вас такое?
– Плавучий якорь.
– Никогда о таком не слыхивал.
– В шторм корабль ставят на такой якорь.
– Но они же заняли всю палубу!
– В сложившихся обстоятельствах у нас нет другого выхода. Придется перекинуть якорь через корму, чтобы проверить, как меняется ход, и не потонет ли под его весом наша старушка. Разумеется, не в эту погоду – сейчас вполне сносно! – а южнее, когда начнутся настоящие шторма.
Ношу подтащили к поручням на корме.
– Это приказ капитана?
– Нет. Такие решения я имею право принимать сам. Морское дело – древнее, обязанности распределены давно и четко. И все-таки уж пробило шесть склянок первой вахты, двенадцатый час ночи пошел, а вы все еще не в постели – почему?
– Я… Объяснение самое что ни на есть прозаическое. Мне удобно в сухой одежде, на небе луна, качка уменьшилась, ну и так далее.
Чарльз внимательно посмотрел на меня.
– Вы переехали обратно в пассажирскую каюту?
– Да.
Чарльз кивнул и вернулся к своим людям. Он проверил канат, на котором держалось все сооружение. Если заботе и предусмотрительности суждено спасти наше путешествие, то Чарльз делает все возможное! Мне вдруг ярко представились они оба – Бене и Чарльз: один блестяще впутывает нас в рисковые предприятия, другой печется о нас ежедневно и неустанно.
– Прекрасно, Робинсон. Продолжайте, – сказал Чарльз и повернулся ко мне: – Так вы идете вниз?
– А вы нет?
– О, у меня еще масса работы. Боюсь, до ночной вахты мне не лечь.
– Ну что ж, тогда я иду вниз. Доброй ночи, Чарльз.
Не очень-то уверенно я вернулся на пассажирскую палубу. На бизань-мачте, прямо над застекленной рамочкой с капитанскими правилами, горел фонарь. Под ним кто-то оставил два больших мотка каната. Я открыл дверь и вошел в конуру. Света из коридора было достаточно, чтобы разобраться внутри. Из верхнего ящика я достал огниво, ухитрился разжечь купленный у Филлипса фонарь, притворил дверь и уселся на парусиновый стул. Не было смысла скрывать от самого себя, что ощущение было такое, будто меня окунули в холодную воду – в очень холодную воду. Я раздевался медленно и осторожно, словно древний старец, а сапоги стаскивал так медленно, будто каждое движение причиняло мне боль. Наконец я остался в одной только «робе». Впрочем, существовал еще один способ оттянуть неприятный миг. Я пошел в гальюн, на правый борт, засветил голубой огонек масляного фонаря на переборке, снял брюки и пристроился на ближайшей к двери дырке. Стоило мне принять удобное положение, как дверь распахнулась, и заглянул какой-то огромных размеров старшина.
– Черт побери!
– Простите, сэр!
– Убирайтесь!
– Приказ лейтенанта Саммерса, сэр!
Он опустил конец каната в дальнее отверстие и начал трос разматывать. Я в ярости подхватил брюки, затянул ремень и вылетел наружу. В коридоре толпились моряки. Канат, разматываясь, полз у моих ног. Второй точно так же уползал в женский гальюн, по левому борту. Просто сумасшедший дом! Юный матрос, одетый вроде меня, в одну только робу, выскочил из уборной и побежал к каюте мисс Грэнхем! Да это ни в какие рамки не лезет! Я в два прыжка настиг нахала и одернул его за плечо.
– Нет уж, друг, не выйдет!
Я развернул его к себе… Бог мой! Передо мной стояла мисс Грэнхем! Даже в тусклом свете фонаря было заметно, как пылает ее лицо.
– Пустите меня, сэр, и немедленно!
– Мисс Грэнхем!
Я отдернул руку от тонкого плеча, словно коснулся змеи. Всплеск нежданной волны лишил меня равновесия. Мисс Грэнхем взялась за ручку двери. Я кувыркнулся назад, и от смертельного увечья меня спасла только пресловутая бухта каната, которая, пусть и полуразмотанная, смягчила удар. Я упал на колени и потянулся к собеседнице.
– Умоляю, мисс Грэнхем, умоляю – простите меня! Я-то решил, что вы – матрос и задумали что-то непристойное! Прошу вас, позвольте, я закрою…
– Я закрою дверь самолично, мистер Тальбот, если вы соблаговолите убрать пальцы с порога. У вас талант неожиданно валиться с ног, сэр! Конечно, я не вправе давать вам советы…
– К счастью, я падаю без вреда для себя, мадам. А совет приму с большим почтением.
Она помедлила на пороге.
– Сарказм, мистер Тальбот?
Ушиб настроения мне не улучшил.
– Почему меня вечно понимают превратно?!
Мисс Грэнхем оглянулась. Я продолжал:
– Прошу, не перебивайте, мадам. Во время долгого плавания взгляды людей на попутчиков меняются – не могут не меняться! И я вовсе не исключение. Все, что я хотел – выразить свое уважение и к вам, и… и…
– И к моим преклонным годам, мистер Тальбот?
Она повернулась ко мне. При тусклом освещении следы, оставленные временем на ее милом лице, были почти незаметны. Мисс Грэнхем улыбнулась. Прядь выскользнула из-под платка, покрывавшего волосы, и упала ей на лоб. Она подобрала непослушный локон. Игра света и тени сделала ее почти такой же молодой, как я – если не моложе! Я раскрыл было рот, но передумал и сглотнул слюну.
– Нет, мадам.
– Что ж, давайте познакомимся заново, мистер Тальбот. И правда, сейчас самое время – наше знакомство сделает вас более внимательным к тому, где и как вы падаете… Зря вы скривились, сэр! Надеюсь, если вы своими глазами увидите, к чему приводит неосторожность, вы станете более осмотрительны! Мистер Преттимен хочет видеть вас. Я… Если честно, я рекомендовала ему подумать о ком-нибудь еще, но теперь понимаю, что ошибалась.
По-моему, я засмеялся.
– Мистер Преттимен хочет меня видеть? Боже правый!
– Итак, если вы согласны, я приглашу вас к нему завтра утром.
– Конечно, я согласен, мадам. С преогромным удовольствием!
Локон снова соскользнул ей на лоб. Мисс Грэнхем, нахмурившись, вернула его на место.
– К чему так выспренне, мистер Тальбот? Или вам кажется, что с представительницами моего пола иной язык невозможен?
Я только рукой махнул. К счастью, улыбка вернулась на ее лицо.
– Не отвечайте, мистер Тальбот. Вы не обязаны. По-моему, вы меня боитесь. В глубинах вашего сознания наверняка ворочается мысль: «Гувернантка – всегда гувернантка». Что ж, виновата, сэр, простите, приседаю перед вами в книксене, как простушка-молочница.
С этими словами она закрыла дверь. Совершенно потрясенный, я остался стоять, как стоял, вцепившись в поручень. Нет сомнений – мисс Грэнхем без малейшего труда способна разобрать человека по косточкам. Зато мы возобновили знакомство – она сама сказала! Я не люблю ссор, так что перемена в отношениях принесла мне радость и облегчение. Я подошел к выходу на шкафут и выглянул наружу. Палубу заливал белесый лунный свет. Те звезды, что не затмевались луной, медленно плыли меж снастей, как серебристые светляки. Я смотрел на них, пока у меня не закружилась голова. Я заморгал и опустил глаза. По корме, вдоль лееров, матросы медленно подтаскивали тяжелый груз. Они волочили по шканцам что-то огромное, похожее на только что убитого морского зверя. Мимо пробежал Чарльз, меня не заметил и торопливо понесся вверх, следом за своими людьми. Я повернулся, дошел до каюты и затворил за собой дверь. При взгляде на свежую постель меня охватила неприязнь. Сомнений нет – возвращение сюда станет серьезным испытанием. Словно в детстве, когда я проезжал мимо кладбища на закате, а упрямый пони держался слишком близко к могилам. Вот и сейчас… Сколько бы ни твердил я ранее, что человек сам строит свою судьбу и мир вокруг, теперь я не мог противиться воздуху этой каюты, ее атмосфере, существование которой сам же и отрицал! Мне стало трудно дышать. Хорошо хоть, что сейчас тут горели не свечи, к которым я привык; вместо них на гуляющей от качки стене крепко держался яркий масляный фонарь, а вокруг шевелились словно выписанные черной тушью тени. Я прикрутил фитиль, оставив лишь слабый огонек, и решил, что не стану пока раздеваться – надо дать себе время привыкнуть, пусть эта каюта станет чуть более моей, а не их. Разве не держат обожженный палец около огня, чтобы вытянуть жар? Вот здесь сидел Колли. Вот здесь он опирался на локоть, рядом с пером, чернильницей, песочницей – здесь он познал всю глубину ужаса и горя, глубину унижения, столь мучительного, что представить его до конца просто невозможно! И если это унижение, этот душевный мрак исчез без следа, как утверждает мой рассудок, почему у меня мороз по коже? Почему каюта кажется совсем не такой, как раньше? Я стряхнул с себя морок, проворчав что-то о глупом мальчишке, излишне ранимом или, скорее, излишне бестолковом! Даже попытался улыбнуться, правда, улыбка вышла похожей на гримасу. «Разделить долю пассажиров, которые в один прекрасный день станут моими подопечными!» Надо же, какое благородство! Я поймал себя на том, что говорю вслух:
